– Радость-то какая! Михаил Семенович! Живой и здоровый! И Оленька! Ох, какая молодая и красивая! Рядом с таким мужчиной молодеешь не по дням, а по часам! Смешно, но консьержка была абсолютно права. И я даже фыркнул со смеху. Прозорливица! – А без бороды вам гораздо лучше! – женщина придирчиво меня осмотрела с ног до головы и дернула плечом – Ух, что за мужчина! Попались бы вы мне лет сорок назад! Вцепилась бы, и никуда не отпустила! Хоть на край света с таким мужчиной! В лифте мы хохотали, поглядывая на сонного лифтера, недоумевающее поглядывающего на нас как филин из своего дупла. Глаза такие круглые, спокойные… Уже когда лифт подъезжал к нашему этажу, лифтер вдруг сказал необычайно приятным, густым баритоном: – Слава богу, вы вернулись…я так переживал, когда сказали что вас, Ольга, вроде как убили. Он истово перекрестился, а я не выдержал и спросил: – Вы ведь из бывших, Константин Дмитрич…разве веруете в бога? – Знаете, Михаил Семенович…в окопах и в старости неверующих почти что и нет. Когда мы шли в атаку, то крестились, а потом…потом только мат! – И никаких "За родину! За Сталина!"? – так же усмехаясь, спросил я, глядя на открывающуюся дверь лифта. – Какое там…это только в кино такое. В плохом кино. На самом деле или матерятся, или орут – "Аааа!", или плачут. От страха. Но все равно бегут вперед. Потому что другого пути нет. Или вперед, или умереть. Или вперед и умереть. И только так. Я поднимался в атаку одиннадцать раз. Десять раз меня ранило. Два раза тяжело, чуть не помер, восемь раз легкие ранения. Царапины и ушибы не считаю. Так что все про это я знаю. Я войну прошел, и не в штабе отсиживался. И после войны еще бандеровцев из схронов выкуривал. Вот – на пенсии. Хорошая пенсия, хорошая зарплата. Сутки отдежурил – трое дома! В Москве живу! Замечательно живу! Отдежурю – с внуками на рыбалку поеду. А вас я шибко уважаю. Правильный вы мужик. Всегда здороваетесь, уважительно к людям. Даже по именам-отчеству всех знаете. Не гнушаетесь народа. Не то что…некоторые (он поморщился). И я очень рад, что вы и ваша девушка выжили. Такая кутерьма завернулась, я просто обалдел от происходящего! Что мерзавцы сотворили! С Америкой решили нас поссорить! Генерального убить! Даа…Сталина на них нет, гадов! – Шелепин почище Сталина может быть – криво усмехнулся я – Сейчас аресты идут, всех причастных к заговору судить будут. – И правильно! И к стенке их, гадов! Распоясались! Служебный долг забыли! Родину предали! Ну да ладно, разговорился я, как вас увидел – расчувствовался. Старый стал… – лифтер усмехнулся и кивнул мне. А я протянул ему руку и пожал: – Спасибо за добрые слова. Хороший вы человек. На таких как вы Россия и держится. – Вся страна! – подхватила Ольга, бросив на меня быстрый взгляд. Мол, не надо забывать, что этот человек обязательно пишет отчеты в КГБ о том, что видел, что слышал. Должность у него такая. И сепаратистские высказывания совсем ни к чему. Время такое, понимаешь ли… Мы попрощались с лифтером и пошли к двери своей квартиры. Ключи от нее каким-то образом оказались у нас на столе в квартире на Ленинском проспекте, и я не стал спрашивать – каким. КГБ, одним словом. Один комплект имелся у Ольги, в ее квартире, в которой сейчас жила ее мать с Ольгиным сыном, а вот свой я где-то посеял. Похоже что он остался под развалинами Дачи. Кстати – стоило бы сменить замки по большому-то счету…но даже если бы кто-то и завладел моим комплектом ключей, кто-то чужой, со стороны, проникнуть в высотку для него было бы большой проблемой. Мы-то сегодня едва вошли! Здесь всех жильцов знают и в лицо, и по именам. Чужой может войти только если позвонит кому-то из жильцов и те передадут на пост, чтобы его пропустили. Или жилец сам выйдет и проводит. И что характерно – нет исключений ни для кого – если только это не сотрудник КГБ на службе. Раньше было примерно то же самое, но помягче, теперь, в связи с усилением несения службы – в ранге закона. Это мне рассказал водитель служебной "Волги", которая везла нас из Ольгиной квартиры ко мне домой. Кстати, я заметил, что на улицах прибавилось патрулей, и что характерно – вместе с милиционерами ходили еще и "красноперые" вояки. Дивизия Дзержинского. Автомат на плече, у милиционеров в кобуре пистолеты, на поясе "демократизаторы" и наручники. А вокруг – летний круговорот прохожих! Идут, радуются последним летним денькам, едят мороженое, пьют газировку из красных, как пожарные машины автоматов газированной воды, стоят в очереди в кинотеатр на "Джентльменов удачи". И всем глубоко плевать с высокой башни на то, что происходит в верхах власти. Люди живут, и не хотят знать, как эта жизнь им обеспечивается. И они правы. Если ты взялся править страной – сделай так, чтобы жить в ней было хорошо. Чтобы все имели хотя бы приблизительно равные шансы на жизнь. Чтобы хватало еды, чтобы крыша над головой была, чтобы уверенность в завтрашнем дне. Вот за то я и бьюсь, циник и последний романтик одновременно. Я хочу, чтобы не было мерзких девяностых, чтобы не было чеченских войн, чтобы пенсионеры не примерзали к полу в своих холодных квартирах. И если мне для этого придется срубить несколько голов…так это только ради светлого будущего, не правда ли, Румата? Дома почти ничего не изменилось. Нет, не "почти" – ничего не изменилось. Даже пыль не осела на стол, на подоконники, на мебель. Вот кружка, из которой пил в последний раз перед тем, как отсюда уйти. Вот тарелка, помытая перед нашим уходом. И с тех пор столько событий, что голова идет кругом. Мы едва не погибли. И кто-то сейчас пил бы из этой кружки крепкий сладкий чай, и ел бутерброды с этой вот тарелки. А нам было бы уже все равно. Хреновые какие-то у меня мысли. Упаднические. Почему? А потому что ближайшее будущее меня не порадует. Или я ничего не понимаю в этих делах. Но я – понимаю. Прекрасно все понимаю! И от того мне делается тошно. * * * В зал "Россия" нас пустили не обыскивая. Люди, которые стояли у входа повально обыскивали всех, кто собирался туда войти – вне зависимости от пола, возраста и национальности. Вспыхивали конфликты – я сам видел, как веснушчатую девицу, высокую, как гренадер и такую же страшную (лошадиные зубы, тяжелая челюсть – типичная англичанка) вывели из зала двое дюжих мрачных мужиков в серых гэдээровских костюмах. Девица устроила скандал, когда ее хотели отвести в комнату для обыска, из которой выглядывали три не менее рослых молодых женщины – одна в милицейской форме (скорее всего являющейся прикрытием), две в гражданской одежде. Обыскивали в комнате не всех – те, кто позволял себя ощупать, "пользовали" мужчины и женщины прямо на входе. И при этом не церемонились – опять же, я сам видел, как взвизгнула молодая симпатичная девушка, которой женщина-охранница залезла руками под юбку, и видимо "по самое не хочу". Охранница обратила на визг девицы внимания не больше, чем на писк комара, и вежливо отодвинув девушку в сторону (после обыска), жестом предложила ей проследовать в зал. Девица шла ощерившись, как кошка на двух не нужных ей мохнатых и хвостатых кавалеров, и что-то невнятно бормотала, похоже что по-французски. И скорее всего это не были слова благодарности или молитвы Иисусу Христу. К нам было двинулся один из охранников, огромный мужик с быкообразным лицом, но второй что-то ему быстро шепнул и тот встал на свое место у дверей. Видимо было распоряжение пропустить нас без досмотра. И кстати – это на самом деле очень смешно. Если в зале и был невероятно опасный человек, то это я сам, писатель Михаил Карпов. Во-первых, у меня свободный доступ к оружию. Во-вторых, я сам оружие. И если у меня поехала крыша, уничтожить всю верхушку СССР для меня в общем-то плевое дело. Если сочту это нужным, конечно. Уничтожить, и погибнуть вместе со своей женой. И со страной. Нас с Ольгой тут же заметили – все, начиная с журналистов и заканчивая людьми, которым заметить нас нужно было по роду их деятельности. А вернее – по роду их службы. Репортеры только и успели, что броситься вперед с микрофонами и тяжеленными "портативными" магнитофонами наперевес, да крикнуть: "Господин Карпов! Скажите, господин Карпов!" – как нас с Ольгой тут же окружил плотный барьер из плечистых серых пиджаков (а жарко им сейчас, ой-ей!). Через пару минут мы уже шагали за сценой туда, где находились грим-уборные актеров, а еще – кабинет директора и его замов. Возле дверей в кабинеты стояли парни из четырнадцатого корпуса зданий Кремля. То есть из "девятки" – девятого управления КГБ. Именно они осуществляют охрану высших чиновников СССР и приезжающих в страну иностранных гостей. Невидные такие ребята…серенькие…и не потому, что одеты в пресловутые гэдээровские костюмы. Просто их никогда не видно. Вроде они есть, а вроде как их и нет. Как тот почтальон-убийца Эдгара По. Его все видели, но в памяти свидетелей убийца не оставался. Кстати, я некогда подумывал – а не набрать ли в "Омегу" специалистов из "девятки"! Но потом отказался от этой мысли. В "Омеге" нужны убийцы, то есть люди действия. Этих же учат защищать, а не нападать. Нет, конечно же каждый из них стоит нескольких бойцов, и даже наш, обученный человек справится с таким охранником с большим трудом (если справится вообще!), но просто у них совсем другое направление мыслей – им надо уберечь, а не покарать. Их можно сравнить с бронещитами, которые закрывают охраняемый объект. Я их сразу узнал – именно потому, что они такие "серенькие", невидные. Все ниже меня ростом, да и в плечах посубтильнее, но это были и есть настоящие бойцы, готовые на все ради выполнения своей задачи – уберечь своего Субъекта. Меня не остановили, кивком поздоровались. Я тоже не стал протягивать руку каждому из охранников – просто кивнул: "Привет!" и мы с Ольгой пошли дальше. Два кордона – в коридоре трое охранников и у кабинета трое. Все с оружием – вижу, как оттопыривается пиджак в подмышке. Жарко, да, но как скрыть кобуру без пиджака? Я постучал, выждал пару секунд и толкнул дверь, хотя мне и не ответили. Кстати, всегда удивляло – зачем стучать, если все равно в большинстве случаев не приглашают? Ритуал такой, что ли? И что они там такое делают, чтобы две секунды с момента стука и до открытия двери хватило на сокрытие следов преступления? Бутылку убрать за стол? Ширинку застегнуть и оттолкнуть секретаршу? Мне это неизвестно. Я ведь не офисный работник. Кабинет большой, посредине стол для совещаний – все, как положено директору большого предприятия. Ну и в общем-то больше ничего особенного – кабинет, как кабинет. Будто с шаблона слепленный. Интересное в нем было только одно – наличие в кабинете двух самых могущественных людей этого мира – Генерального Секретаря КПСС и Президента США. Они мирно беседовали, сидя в кожаных креслах под пальмой, возле постоянного атрибута всех кабинетов больших начальников – дурацкой пальмы в еще более дурацкой кадке. Эти пальмы вероятно должны были изображать цветущий сад. Ну…вроде как на природе люди сидят! Рядом с президентом – его жена, Первая леди, все остальные, включая и Семичастного – на почтительном расстоянии и старательно не прислушиваются к разговору, да так, что уши у них шевелятся как локаторы. Меня заметили не сразу, но когда заметили – даже удивился. Пэт Никсон вскочила со своего места и в несколько шагов подошла к нам. Восхищенно вскинула руки в жесте удивления, и сияя широкой улыбкой, взволнованно сказала: – Мой бог! Здравствуй, Олья! Олья, ты такая красивая и молодая! Нам сказали, что ты вышла замуж за Майкла! Это правда? – Здравствуй, Пэт – Ольга тоже улыбнулась и женщины изобразили аристократический поцелуй, то есть поцеловали воздух возле щеки собеседницы – Помолодела от счастья! Наконец-то мой любимый сделал мне предложение! Да еще и умудрился поженить нас за один день! Чего это ему стоило – лучше и не спрашивать. Тайна, как он говорит. – Мои поздравления, Майкл! – Пэт протянула мне руку, и я аккуратно пожал сухую, на удивление крепкую ладонь – Тебе досталась прекрасная женщина! Да еще и умеющая молодеть! – Рядом с моим мужем все женщины молодеют – вступила в разговор Ольга – Только я ему не позволяю их омоложать. Все счастье, весь муж – мой! Я собственница! – Собственность – это основополагающая база современного общества – вступил в разговор Никсон – Если бы ваши боссы это поняли, эта страна продвинулась бы далеко вперед. Конкуренция, свобода создания капитала – вот залог успеха страны! И да, Майкл, поздравляю! Олья, ты и в самом деле выглядишь просто юной девочкой! "И это притом, что я заставил ее наложить такой макияж, который прибавил ей лет пять возраста" – подумал я, и постарался как можно быстрее перевести разговор на другую тему: – Как твое самочувствие, Ричард? Как у тебя дела, Пэт? Восстановились после такого стресса? Представляю, что вы пережили! Попасть в такое безобразие…это не всем по силам вынести! Но вы держались просто замечательно. Настоящие бойцы! Сильные духом и телом! – Это все кетчуп – серьезно заметил Никсон, в глазах которого плясали чертики смеха – Я им поливаю все, до чего могу дотянуться. Даже вашу черную икру. Он красный, а потому я не боюсь крови. Правда, милая? – Правда – улыбнулась Пэт – Ты у меня герой! – Кстати, Майкл – улыбнулся Никсон – Я представлю Олью к Золотой медали Президента, а тебя – к медали Конгресса. Вы заслужили. И я жду вас обоих в Штатах! Наверное соскучился по своим друзьям? – У меня везде друзья – дипломатично ответил я, поглядывая на хмурого Семичастного – И в Штатах, и в Союзе. Ведь много друзей не бывает, не правда ли, Ричард? – Не бывает, Майкл! – потускнел американский президент – У политиков их вообще очень, очень мало! "Если вообще они у тебя есть!" – усмехнулся я про себя – "Продадите не за грош! Лишь бы свою задницу уберечь! Лишь бы карьеру сделать!" Но вслух ничего такого не сказал, только протянул руку и поблагодарил: – Спасибо, Ричард, за добрые слова. Уверен, ты слишком ко мне добр и щедр. Надеюсь, я тебе еще пригожусь. "Ясное дело – пригожусь! Придется финансировать твои выборы. Иначе ведь не поймешь, кто твой друг, не правда ли? Бабло победит Зло". – Привет, Михаил! – наконец-то вмешался Семичастный, и я, кивнул Ричарду и Пэт извинился и подошел к своим боссам. А то получается как-то невежливо – с иностранцем толкую, как с родным, а своих-то и не замечаю! – Приветствую, товарищ Председатель Комитета Государственной безопасности – строго и холодно ответил я. – Ладно, ладно! Чего так официально? – фальшиво-добросердечно ответил Семичастный, и я утвердился в своих подозрениях. Сука! Списал меня, точно! Но рано ты это…еще не вечер! – Строго по уставу, как и положено – отрапортовал я – Вы правильно сделали мне замечание – я распоясался, страх потерял. Вот теперь и наверстываю. Простите, что вел себя с вами хамски, не по чину. Забылся! Готов понести наказание! – Сегодня тебе на пресс-конференции вручат Орден Ленина и Звезду Героя – проигнорировал мое очередное хамство Семичастный, спокойный, будто разговаривал с покойником. А чего обижаться на покойника? Точно, все решено. Если бы он еще раздумывал, на мое хамство взвился бы, как ракета. Этот человек не из тех, кто прощает неуважение к себе. Вот и пройден тест. Если не обиделся, если не стал ставить на место зарвавшегося хулигана, значит…понятно, что это значит. А вот с Шелепиным не все так однозначно. Шелепин порядочнее. Это конечно не Путин, но слово Шелепин всегда старается держать и своих людей не кидает. Совесть у него есть, у "Шурика", как его некогда звали и соратники, и враги. Вон как глаза отводит, неудобно ему передо мной. Хмм…значит, этот тоже почти готов. Списали меня, гады! И тебе скажу, Шурик – еще не вечер! Обломитесь, черти драповые! – Ольге тоже вручат орден Ленина и Звезду Героя – продолжал Семичастный, разглядывая мою каменную рожу так, будто пытался найти у меня в лице расшифровку моих мыслей – А ты продумал, что скажешь журналистам? За что получил свои награды? И вообще – какие могут быть вопросы? – Все продумал – пожал я плечами – Отвечу. – Поздравляю, Михаил Семенович! – протянул руку Шелепин – И с наградой, и с молодой женой. Ольга сегодня как никогда прекрасна! Все вокруг нас, сам Шелепин и Семичастный – все мужчины впились взглядами в Ольгу, и я почти физически почувствовал, как они ее раздевают догола. За секунду на ней не осталось ничего, даже трусов. И как минимум половина страдальцев уже представила ее в различных зажигательных и прихотливых позах. И это нормально. Сам такой. И в юности был еще тот мечтатель – стоит только увидеть короткую юбку (впрочем, не только короткую, а все, что хоть отдаленно напоминало бабу), так сразу неконтролируемая эрекция и готовность к безудержным оргиям. Нет, не свезло – тогда нравы были другиеА потом было некогда – служил, учился. Хотя если эта самая юбка оказывалась в пределах досягаемости – всегда старался избавить носительницу от этого лоскута ткани. Иногда получалось – все-таки я не какой-то там урод…молодой я был очень даже ничего! Почти как сейчас. Девки меня любили. Впрочем – взрослые бабы тоже. А я любил их всех, всеми фибрами своей любвеобильной души. Увы, когда женился ангелом я не был. Даже вспоминать как-то и стыдно… Насколько легче жить импотентам! Никаких тебе забот в этом отношении – незачем волочиться за девками. Смысла нет. Ну…я так думаю. Но это неточно. – Они меня все уже трахнули! – шепнула мне в ухо Ольга, и я едва не захохотал. Мне показалось очень забавно, что наши с ней мысли так совпадают. Да, так бывает – когда мужчина и женщина достаточно долго живут вместе, рука об руку пробиваются через препятствия и беды, которые ставит им жизнь – через некоторое время они уже думают на одной волне. Их мысли в большинстве своем совпадают. Хотя тут особо и думать-то нечего, достаточно поглядеть на похотливые лица мужиков вокруг нас. – Придется мне за них отдуваться! – тоже шепнул я, и Ольга не выдержала, хихикнула в кулачок. Семичастный это заметил и сурово повел бровями. Ишь, не понравилось ему! А мы не червонцы, чтобы всем нравиться! – Позавтракаете? – Шелепин указал на стол, накрытый с обычной для советской номенклатуры пышностью – начиная с финского сервелата, и заканчивая черной икрой и осетриной – все здесь было по высшему разряду. Не дай боже дорогие товарищи проголодаются, а поесть-то будет и нечего! Непорядок! Тут и спиртное стояло – то ли как дань традициям, то ли для свиты. Шелепин-то совсем не пил (и это ему в плюс!), а Семичастный мог хлопнуть рюмаху, но только не на службе, в свободное от работы время. А так как работал он всегда… – Присаживайтесь. Скоро нас пригласят на сцену. Будем отдуваться за события последних дней – усмехнулся Шелепин – Там и телевидение, и газетчики – кого только нет. Так что держитесь. Я все-таки съел пару бутербродов с зернистой икрой. Вот ничего с собой не могу поделать! Икра у меня ассоциируется с недоступной роскошью, и в голове сразу начинает шевелиться зеленая жаба жадности. Если тебе на халяву дают черную икру – не надо изображать из себя недотрогу! Жри, и надейся, что не в последний раз. А ведь на самом деле я сейчас могу купить этой чертовой икры столько, что облопаюсь, меня затошнит и навсегда эта тяга к икре испарится как иней под весенним солнцем. Кстати, может так и сделать? Обожраться, чтобы больше в глотку не лезла, на всю оставшуюся жизнь обожраться!