Мне хватило нескольких секунд, чтобы оценить внешний вид двух мужиков средних лет, после чего решил, что у них должны быть при себе деньги. А деньги лишними никогда не бывают. Да и проучить их не мешало. Сделал испуганное лицо: – Вы что? Я свой, товарищи. Я это… к тетке ездил. – Мы тебе не товарищи, белогвардейская морда! Все, наше терпение лопнуло… – Все! Все! Я понял, товарищи. Только давайте отойдем в сторону, где потише. Жулики довольно переглянулись, ухмыляясь. Какие же они ловкие и изворотливые, на пустом месте простака развели! – Идем, идем! И бежать не вздумай! Ежели что, у меня и револьверт есть! Они повели меня с перрона в сторону, где рядом с железнодорожными путями стоял небольшой домик, непонятного мне предназначения. Ни двери, ни окон в нем не было, просто каменное строение с крышей. Поставив мешок на пол, я наклонился, сделав вид, что хочу его развязать. Потеряв всякую осторожность, оба жулика придвинулись ко мне, а спустя две минуты оба уже лежали, скорчившись, на полу и стонали. Для вящей убедительности пару раз врезал сапогом по ребрам каждому из перекупщиков, после чего спросил: – Жить хотите? – Хотим! Хотим! – Тогда карманы выворачивайте. Живо! – теперь я разыгрывал роль бандита. – Так откуда у нас деньги? Мы сами… – но вид выхваченного из-за голенища ножа сразу заткнул рот говорливому перекупщику. – Это что, все? – возмущенно спросил я, когда пересчитал деньги. – За эти гроши вы хотели купить у меня три фунта отличного сала? Где ваша совесть, граждане? А ну, шелупонь подзаборная, сымай сапоги! Живо! Спустя пять минут к шестидесяти трем рублям, которые я нашел в карманах незадачливых перекупщиков, было прибавлено еще семь сотен, которые обнаружились в голенищах сапог. – Смилуйся, господин барин! У нас детишки малые! Пожалей! Хоть половину отдай! Христа ради, прошу! – жулики совсем раскисли, и очень возможно, что слезы, которые текли по небритым щекам одного из них, были настоящие. – Сегодня который день недели, граждане жулики? Те недоуменно переглянулись, потом один из них неуверенно сказал: – Кажись, вторник. – Не повезло вам. По вторникам не подаю. Закинув вещевой мешок за плечи, я прошел через Саратовский вокзал, где значительно поубавилось народу, и вышел на привокзальную площадь. После прошедшего недавно дождя везде была жидкая грязь, которую надо было обходить. А в ней чего только не валялось! Шелуха от семечек, мусор, обрывки бумажек, обломки разбитого ящика. Мужчины, те, кто в сапогах, шли не разбирая дороги, а тем, кто был в ботинках, приходилось искать путь посуше, не говоря уже о женщинах, которые при этом старательно поднимали подолы своих длинных платьев. Что на вокзале, что здесь, на привокзальной площади, «буржуев» среди прохожих было в десятки раз меньше, чем в том же Царицине. Позже я узнал, что одеваясь а-ля пролетарий, горожане таким образом маскировались от проявлений гнева «освободившегося от оков капитализма» простого народа. Своим видом я отлично вписывался в ряды пролетариев. За дни моего путешествия я хорошо загорел, кожа обветрилась. Кепка, рубашка-косоворотка, серый пиджак, брюки, заправленные в сапоги, и заплечный мешок за плечами отлично подходили выходцу из простого народа. Очки я не стал надевать, аккуратно спрятав их в кармане пиджака. У киоска с квасом выстроилась небольшая очередь. Посмотрев на них, невольно облизал губы – хотелось пить. В пятидесяти метрах, рядом с афишной тумбой, располагалась стоянка извозчиков – биржа. Именно от нее сейчас в разных направлениях разъезжались по домам наиболее состоятельные пассажиры. За стоянкой, еще дальше, располагались телеги, на которых пассажиры, при нужде, перевозили по городу крупногабаритный груз, – ломовые. Тренькнул проезжавший мимо трамвай, набитый народом, который висел даже на подножках. Проследив за ним взглядом, я решил, что на нем точно не поеду, так как человеческая толчея мне надоела еще в вагоне. «Попью кваса и возьму извозчика», – решил я, но не успел сделать и пары шагов, как от стоянки «водителей кобыл» раздались чьи-то сердитые крики. Стоило мне обернуться, как сразу стало понятно, что это перебранка извозчиков, деливших оставшихся пассажиров. Среди них я заметил незнакомку, которой помог в поезде. В этот самый миг она обернулась, узнав меня, приветственно помахала рукой, после чего что-то сказала рядом стоящей молодой женщине. Та, в свою очередь, обернулась в мою сторону. На меня смотрела девушка с тонкой талией и высокой грудью, сочетая в себе молодость, красоту и изящество. Это как идешь по музею, любуешься произведениями искусства, а в какой-то момент останавливаешься и замираешь перед картиной или статуей, которая неожиданно понравилась больше всего. Объяснить ты не можешь, но при этом понимаешь, что это что-то затронуло в твоей душе. Так случилось со мной сейчас, что-то в ней выделило девушку для меня в общей человеческой массе. Нет, это была не внезапно вспыхнувшая любовь, а осознание ожившего варианта женской красоты, которую мне раньше только доводилось видеть на картинах старых мастеров. Внезапно девушка нахмурилась, и только теперь я осознал, что довольно неприлично долго смотрю на нее. Оказалось, что я на минуту потерял над собой контроль, чего со мной прежде не случалось. Очнувшись, я снова окинул уже обеих девушек взглядом, общее сходство сразу наводило на мысль, что они сестры. «Что ж, пойдем, познакомимся». Когда я подошел, перебранка закончилась. В одну из пролеток сейчас загружалась семья, а второй извозчик загружал чемоданы девушек в свое транспортное средство. Уже подходя, я заметил на пальце старшей сестры кольцо. – Здравствуйте, – нейтрально поздоровался я, играя роль скромного мастера-часовщика. – Здравствуйте, – почти в один голос ответили мне сестры. – Эй, гражданин-товарищ-барин! – раздался голос веселого чернявого извозчика, уже забравшегося на облучок. – Не отвлекай! Барышни ехать хотят! Или ты тоже желаешь с ними?! – Я бы поехал, – ответил я, – вот только не знаю: может, мне с барышнями не по пути? – Правильно, парень! – поддержал меня другой извозчик. – С ним поедешь, без штанов останешься! Поехали со мной! Домчу быстро! – Пожалуйста, поедемте с нами, – неожиданно попросила меня старшая из сестер. – Хорошо. Едем, – согласился я, затем помог забраться сестрам, после чего сел сам. Извозчик звонко чмокнул, тронул вожжи, и мы поехали. На минуту установилось неловкое молчание, которое прервала старшая сестра: – Большое вам спасибо за Дашу. – Не стоит благодарности. Забудьте. Разрешите представиться. Василий Медведев. – Екатерина Михайловна. – Дарья Михайловна, – представилась младшая сестра. – Вы москвич? – Нет. У меня тут дело. Закончу, уеду, – неопределенно и коротко ответил я. – Как вам Москва? – спросила меня Даша. – Мы не были здесь год, и у меня такое ощущение, что мы попали в чужой, враждебный нам мир. – Дарья, я же тебя просила! – тут же последовала отповедь старшей сестры. Она не стала ничего уточнять, но и так было видно, что Катя говорила о длинном языке сестренки. – Не знаю. Поживу немного и тогда скажу свое мнение. После моих слов разговор замолк окончательно. Продолжать знакомство в моем положении не имело смысла, хотя с сероглазой красавицей Катей я бы с удовольствием снова встретился. Тонкая материя платья настолько облегала высокую грудь молодой женщины, что невольно притягивала мой взор, поэтому я старался смотреть на улицу, сравнивая ее с современной Москвой и пытаясь угадать, где мы едем, но так и не понял. Чем дальше мы ехали, тем больше портилось настроение у сестер, похоже, такая Москва им совсем не нравилась. Если в Ростове на улицах было много офицеров, то здесь – много солдат и матросов. Причем они не шагали в строю, с командирами, а просто бродили толпами, показывая друг другу пальцами, что их удивило, при этом они весьма походили на экскурсантов. Обыватели видно привыкли к подобным группам, так как в упор не замечали, обтекая их по сторонам и спеша по своим делам, зато настороженно смотрели на людей с оружием, которых также было немало на улицах. Это были мелкие отряды, патрули с повязками на рукавах и грузовые автомобили, куда-то везущие вооруженных людей. Все вместе они создавали впечатление, что Москва на осадном положении. В проезжавших мимо нас легковых автомобилях часто сидели товарищи в кожаных фуражках со звездочками и кобурами на поясе. Афишные тумбы были просто обклеены сверху донизу декретами большевистского правительства. На стенах домов и заборов висели нарисованные на красных полотнищах разные лозунги и плакаты, призывавшие строить первое в мире пролетарское государство, бороться с классовыми врагами: белогвардейцами и буржуазией. На одном из перекрестков заметил какого-то агитатора, который, потрясая сжатой в руке газетой, о чем-то вещал перед десятком собравшихся перед ним слушателей. В атмосфере Москвы, в отличие от Ростова с его спокойствием и благодушием, чувствовалась неуверенность и нервозная напряженность. Спустя какое-то время мы подъехали к особняку, входные двери которого были распахнуты настежь, а у ступенек внизу стояло несколько человек пролетарского вида, мужчин и женщин. Они что-то оживленно обсуждали. Быстро оглядев их, отметил, что только у одного из мужчин была на поясе кобура. – Это же наш дом, – растерянно произнесла Даша. – Что они тут делают? – Похоже, уже не наш, – горько сказала ее сестра, вылезая из пролетки. Подойдя к людям, что-то спросила, ей ответила одна из женщин. Судя по ее закаменевшему лицу, разговор для девушки был не из приятных. Когда она пошла назад, группа «товарищей» какое-то время смотрела ей вслед, потом они снова занялись своей беседой. Девушка остановилась перед пролеткой. С минуту стояла, приходя в себя. Губы сжаты, в глазах злые огоньки. Наконец, села в пролетку, ни на кого не глядя, и сказала: – Наш дом национализировали под какой-то женский комитет. Едем к дяде. Извозчик! Хотя погодите! Василий, вам куда ехать? Я назвал адрес. Отозвался извозчик: – Так там недалече. Высажу барышень, а потом вас подвезу. Только сразу говорю: за эту поездку – два червонца и ни копейки меньше! И это еще по-божески! Доехали мы быстро. Супруги Сергей Николаевич и Мария Степановна Долматовы приняли сестер с распростертыми объятиями, но на меня при этом смотрели с настороженностью и недоверием, видно крепко допекли местных обывателей пролетарии. Впрочем, я недолго был в квартире. Отнес чемоданы, а затем попрощался, а еще спустя десять минут оказался перед доходным домом купца Стукачева. Расплатившись с извозчиком, вошел в подъезд, затем поднялся на второй этаж и постучал в дверь. – Кто там? – раздался голос из-за двери. – Я от Ватрушева, Иван Николаевич. Дверь распахнулась. Передо мной стоял в домашнем халате мужчина, сорок пяти или более лет, среднего роста, широкий в плечах. Обычное лицо, из отличий: густые усы, да на левой стороне его лица разлился сине-желтый синяк. Правая рука в кармане халата. «Похоже, там револьвер». Его глаза улыбаются, рот растянут в улыбке, но это все – не более чем маска, на самом деле он меня прощупывает, пытается понять, кто я такой. Актер он превосходный, да только мне было известно от Ватрушева, что Воскобойников Иван Николаевич полицейский агент, который из семнадцати лет службы шесть лет прослужил в летучем отряде, куда просто так не брали. Человек должен был быть отчаянной смелости, большой физической силы и изворотливого ума. Летучий отряд в царской России был аналогом современного ОМОНа, который бросали на задержание особо опасных преступников. «Битый жизнью мужик. Себе на уме». – Я получил насчет вас телеграмму. Вы… – бывший полицейский сделал паузу. «Осторожный. Проверяет». – Беклемишев. Вадим Андреевич. – Заходите. Он захлопнул за мной дверь, тщательно запер. – Пройдемте в гостиную, Вадим Андреевич. Разговор у нас будет долгий, – не успел я сесть за стол, как хозяин спросил: – Кстати, есть хотите? – Не отказался бы. – Я сейчас. – Погодите, – я поставил мешок на стул. – Можно постелить что-нибудь? Пока бывший агент ходил в кухню, я развязал мешок, потом выложил на принесенное полотенце сало, половину буханки хлеба и колбасу. – Ого! Да у нас сегодня просто праздник какой-то, – уже по-настоящему обрадовался хозяин. – Прямо деликатесы, по нынешним временам. – Что, так плохо с продуктами? – поинтересовался я. – Плохо не то слово, но если есть деньги, то все можно достать. Я усмехнулся, покопался в мешке и вытащил завернутую в платок пачку денег: – Это вам.