— Почему у вас ничего не вышло? — спрашивает меня моя подруга Наташа. — Он не любит меня, — отвечаю я. — А ты его? Я молчу. — Так что же, — не унимается Наташа, — почему у вас ничего не вышло на самом деле? 49. Он не любит меня, она не любит меня, они не любят друг друга Когда мой друг Вова спрашивает о ком-то новом, то часто использует формулировку, мол, «достаточный ли мудак для тебя»? Мне нравятся легкие люди. Я их всегда ищу, нахожу, тянусь. Меня, наоборот, выбирают сложные. Они меня ищут, находят, тянутся. Я в Берлине, и я хочу рассказать тебе про Руслана. Я его знаю, видела — на корпоративе год назад в баре «13» он за стойкой готовил коктейли, но было видно сразу: он не бармен. Слишком высокомерное лицо, не сервисное (в лучшем смысле слова «сервис») — недружелюбное лицо, вот что. Не помню, чтобы встречала их вместе, но было известно: девушка у него есть, и ясно кто. Сиреневые волосы, водит скутер, рисует красками, делит с ним бизнес (в лучшем смысле слова «делит» — по крайней мере, на тот момент). Я бы хотела сказать, что он неприятный тип, но не могу так сказать: он приятный, хоть и тип. О таких говорят: мутный чувак. Руслан снобит и мало с кем общается, дистанция буквально физическая. Одевается вызывающе: петля на шарфе, пиджак, портфель — вычурно для нашего города. Любит оперу, адажио Баха — с детства. Ценит вкусную еду, ест под музыку — под свою, из наушников, а не из колонок. Не любит переплачивать, но любит дорогие вещи. Слушает подкасты, имеет любимых лекторов, в том числе из числа уже умерших, — экономно расходует, потому что новых они не запишут. Избегает людей не потому, что не интересуется или боится, — не уважает. Друзей почти нет, приятельствует избирательно, например, с одним рыбаком. Из такого описания он может показаться тебе картонным, плоским, но ты учитывай: его составила женщина, которую он не выбрал. Руслан по-настоящему сложно и глубоко, трудно организован. Незлой при этом, думаю даже, что добрый. При мне всегда был в хорошем настроении, это приятно запомнить. 16 сентября — 8:23 — Мы почти не знакомы. Я видел вас несколько раз и слышал, что вы занимаетесь пиаром. Был бы рад пообщаться. Мы в «D и T» будем благодарны профессиональному совету. <Проекты выглядят будто какая-то взрослая работа — скучно. Отказалась тактично, сославшись на плотную занятость. Успела расстроиться, что пишет по делу.> — Срочности нет, — уточняет он, оставляя мне возможность передумать. — Для начала было бы интересно пообщаться и поработать, если мы можем быть друг другу полезны. А помимо прочего я слышал, что вы интересный собеседник, так что если будете в России до ноября — дайте знать. <Нет.> 3 октября — 20:48 — Периодически натыкаюсь на ваши тексты. Хотел бы уточнить дату вашего возвращения в Россию. Ноябрь? — Да. — У вас уже есть планы занятости по приезде? — Я не буду работать по найму, скорее всего, больше никогда; могу только подумать с вами вместе, если это будет полезно. — Как консалтинг? Мне кажется, подходящий формат. <Уточняю у подруги, тот ли это человек, что я думаю, и его ли девушка с сиреневыми волосами, — да.> 2 ноября — 22:20 — Я с месяц или около читаю вас, и это очень интересно. Мне нравится, как вы думаете, мне кажется, это красиво. Помимо того что мне всё так же интересно «подумать» с вами, было бы классно просто пообщаться. Может, на свидание? <Мысль номер один: другое же дело. Мысль номер два: а как же девушка?> — Это не очень моё дело (все взрослые люди) и можно не отвечать, но знает ли Юля, что мы, например, увидимся? — Да, она в курсе, что я «записывался» на свидание. Мы разошлись несколько недель назад. Большими друзьями. — Извините за этот вопрос. — Я не считаю его неуместным. <Город выбрали вместе.> — Буду рада увидеть вас в субботу в Стамбуле. Я написала Юле — потому, что так уже бывало и «проверяй». Юля подтвердила, что знает о его планах и что они больше не вместе. Она тронула меня своей письменной мягкостью. Я разволновалась. Я убеждала себя: это чистая ситуация, чистая. Они не вместе, она знает, что он летит ко мне. Я убеждала себя: меня это не развлекает, я в это не играю. Я себя убедила. 21 ноября Руслан прилетел. Первые пять минут я задыхалась — честно, мне было просто страшно. Я призналась в этом. Так и сказала: «Я вас боюсь. Вы — из моей настоящей жизни». Он расхохотался, и страх тут же ушёл. С этого момента мне — каждую минуту рядом — мне было с ним легко. Мы провели вместе три дня, расставаясь только на сон. 2 декабря Руслан прилетел. Первые пять минут я задыхалась снова — мы шли в горку мимо башни Галата, к нему. Мы общаемся на Вы. После того как я взяла его за руку, он сказал, смеясь: «Ну наконец-то! Теперь можно, наверное, и на ты»? Я ответила, что не хотела бы торопиться. Мне понравилось идти с ним вдвоём по улице ночью и днём, смотреть на него, слушать его голос. Мне понравилось, как он готов в любой момент расхохотаться над собой и как он умён. Мне понравилось, как он говорит с другими и как он общается с кошками. Как он интересуется мной — и всегда сообщает, как относится к тому, что я говорю или делаю. Наверно, никто, кроме друга Вовы, никогда мне так хорошо не объяснял свои чувства и мысли. Мне понравилось, как он делился тем, что проживает прямо сейчас или уже прожил, слушать истории из его жизни, видеть его в них. С каждым новым поворотом в улочках Стамбула он открывался мне с новой и с новой стороны. Каждое мгновение рядом я чувствовала уважение, доверие, безопасность. У меня осталось несколько хороший фотографий того времени — я покажу их однажды в Телеграм-канале. В этот раз мы провели вместе пять дней, не расставаясь. Потом прилетела Юля. 10 декабря Она красивая, высокая, элегантная, большой рот — отталкивает от себя людей то ли заимствованными от него мизантропическими порядками, то ли, наоборот, притянулась поэтому. За шесть лет рядом с ним забыла, что в ней — её, а что вросло с внушаемостью. А не становится ли «вросшее» твоим? И после какого тогда времени? Ведь всё вросло, врастает — в процессе жизни. Сначала ты просто голый и нет зубов, зависишь от родителей. Потом вырастаешь и не зависишь больше, и зубы есть. Юля много работает, не боится быть для людей плохой. Говорит с удовольствием только на эти темы: про некачественный мир (несовершенство во всех его проявлениях) и ещё — о нем. Остальные темы игнорирует, слушает, как радио, фон, помехи (шум некачественного мира), отвечает никак, мимо, сквозное. Сначала она сразила меня своей письменной мягкостью и потом — несоответствием, и это случилось с нами взаимно: я, наоборот, казалась ей резкой, жесткой, а оказалась лёгкой и тёплой, «ламповой», женственной, как она сама потом обо мне напишет. В Стамбуле случился теракт, и папа по телефону тревожным голосом попросил (мог бы просто мне приказать) уехать из города — я уехала с Юлей. Мы жили вместе три недели в городе, где чаще всего на улице ты не видишь до горизонта ни одного человека — в Иннополисе. Это было великолепно, кроме тех моментов, когда он писал нам обеим. Серьезно. Мы сидели за столом, и сообщения приходили нам поочередно. Сначала мы отвечали, переглядываясь, потом я спросила её прямо, она ответила утвердительно — и мы перевернули телефоны экраном вниз. Потом случился новогодний корпоратив. Год был не очень успешным, так что они (они работают вместе) отменили +1 — и я ни с ней, ни с ним не поехала. Других +1 (+2? :))) у меня не было. Я не думала, вместе они или нет, — я знала, в какие конкретно моменты времени они вместе. Утром я ждала её домой и сообщения от него, чтобы поехать на завтрак. Она не приехала, он не написал. Я ходила по её квартире в трусах с телефоном в ладони. Я вспоминала слова Юли: — Это даже не твоя игра. Понимаешь? Ты интересна ему потому, что интересна мне. Это я хотела с тобой встречаться — и поэтому встречается он, чтобы обойти меня, соревноваться со мной, подрезать. Для него ты — только способ получить сильные эмоции. Я оооочень хорошо его знаю и чётко себе представляю, что будет дальше: он меня вернёт. Я не хотела ей верить тогда, но утро всегда расставляет всё по своим местам, и оно расставило. Она не приехала, он не написал. Что я чувствовала? Досаду. Не сожаление, а именно досаду — такое слово. Я подумала: ок, значит, здесь. Досадно, что так, но у каждого свой путь, может быть, я была нужна им на этом пути. Может быть, они были нужны мне. Может быть, я должна была что-то отдать им, чтобы это случилось. Может быть, они что-то отдали мне, что изменит меня прямо сейчас. Потом мы встретились втроём — впервые за всё это время я видела их вместе. Комичная ситуация, почти абсурд. Он вёз ей елку — нам с ней ёлку, ведь я по-прежнему жила у неё. Я и огромная ёлка ехали на заднем сиденье, Руслан и Юля — на передних. За всю дорогу он не сказал ни слова. На всякий случай я говорила по телефону — сорок минут. Юля вышла из машины, а я осталась (мне надо было кое-куда ещё на территории). Мы вежливо поговорили ни о чём — потому, что мы очень умные, взрослые и цивилизованные коты, у нас усы, красивые лапы и меховые хвосты, пушистые — и мы не из тех, кто станет тратить жизнь или хотя бы вечер на ёбаные выяснения неслучившихся между нами отношений. Спасибо, что подвезли. Тем не менее, вчера из Парижа он написал мне снова. Он написал, что хочет прилететь ко мне в Берлин. — Не люблю, — говорит, — незаконченных историй. — Чего вы хотите, Р? — Понять, разобраться. <Ну уж нет.> Чего занятой человек будет туда-сюда летать, историю заканчивать, подумала я, и закончила её сама, тут же. Остальное потом расскажу, ладно? Ночь уже. Ничего не случилось, спи. Он не любит меня, она не любит меня, они не любят друг друга. Трое взрослых людей ошиблись, возможно, а может быть, кто-то развлёкся, а может быть, кто-то искал и не нашёл (например, никто). Мы шли с Русланом по мосту в Стамбуле. Там рыбаки круглые сутки жгут костры, варят чай. Перед нами чистильщик обуви уронил щётку. Руслан поднял. Человек говорит — позволь, отблагодарю. Сел на бордюр, достал полку, крем, начистил Руслану ботинки, по пути стал выпрашивать деньги. Руслан оглядывается на меня и говорит: — Интересно, да?