— А ты приедешь, всё переделаешь там, ну и денег заодно заработаешь, машину хоть себе нормальную купишь, — похлопала я его по плечу. Через два часа он написал СМС: — Я тут подумал, лучше не надо. Лучше я на старой машине поезжу. Так вот, я узнала, кто он, — пошла читать. Такие привычки, знаете: охота, или вот еще — коллекционировать оружие. Не знаю. А вот если он такой, мой человек: стреляет из ружья по оленям на рассвете, принимает в подарок кинжалы и сабли — и что? Можно, конечно, и элегантное купить леопардовое платье или темно-синее, все-таки уже другие совсем времена. Я не думала раньше, что политика может повлиять на мою личную жизнь. Но когда я была замужем (привет, Ваня), мы очень спорили: я отказывалась от участия в кухонных политических дебатах, мол, мы не знаем настоящих причин и не влияем на настоящие результаты — о чем тут говорить? Ваню, который тогда был журналистом «Дождя» и «Коммерсанта», от этого трясло. Он ходил на митинги: белая ленточка, Болотная, Оккупай, Сахарова. — Как ты можешь быть такой безучастной? Как ты можешь так халатно, безответственно относиться к собственной жизни? Утром как-то листала ленту, кликнула на трейлер фильма «Левиафан» в чьем-то Фейсбуке и на 12-й минуте поняла, что это не трейлер. В 6 часов утра. Я посмотрела фильм лежа, с телефона, поднятого над лицом. Фильм кончился, я не могла встать. Я просто лежала и смотрела в потолок, не знаю, может быть, сорок минут. С тех пор никогда мир для меня больше не был прежним — так, наверно, и должно работать искусство. Я могу сказать наверняка, что он изменил мою жизнь, как будто прошло восемь лет, а не 2 часа 22 минуты с телефоном, поднятым над лицом. Так вот, чиновник ко мне в Берлин не прилетел — не может до одного важного для страны рабочего события. В Грузию и Украину (я думала пожить во Львове, но папа не пустил) ему нельзя по тем причинам, по которым бывает нельзя в некоторые страны. Так что встретиться мы можем только в России. — Прилетай? Билеты, гостиницы, разумеется, всё с меня. Однажды шла ночью по улице одна. Машина остановилась — мужчины из нее кричат: — Садись, подвезем! Синие номера, не бойся. Я ускорила шаг. Что? Фамилию? Нет, пока не скажу. Во-первых, он здесь, он читает нас (добрый вечер). Во-вторых, если мой это человек, ты его много раз увидишь, а пока чего компрометировать преждевременно? Успею еще. 83. Кончились лимоны, так что придется выйти из дома. Я в Тбилиси, и я ничего здесь за четыре дня не видела, кроме того что в окно (что тоже немало), так как мир и собственная безответственность уронили меня полежать с температурой. За это время я уже воспользовалась службой доставки (но не знала, что порция на маленькую компанию — это 20 хинкали и королевский хачапури диаметром метр). Еды теперь хватит на две недели. Вчера хотела подогреть хачапури, налила сироп от кашля на сковородку вместо оливкового масла (стояли рядом, и цвет бутылки одинаковый) — и ничего, я вам скажу, можно даже заменить для разнообразия (нет). Еще в Грузии, кажется, принято стучать в дверь, так что хоть меня тут никто и не знает, в дверь часто стучат: то принесли вещи продавать, то потеряли соседей, то просто так. Еще в продуктовом магазине много мужчин в костюмах, и они не охранники, просто носят костюмы. Пойду куплю лимоны. Всем здоровья! (и секса) (второе просто так) (черт). *** Гога ночью привез лимоны и мед (и салат оливье от жены). Я спрашиваю: «Гога, ну а как знакомятся в Грузии?» Гога говорит: «Ты на улицу ходила?» «Нет», — отвечаю. «Ну вот выйдешь, пройдешь 100 метров и узнаешь». Еще говорит: «Везде ходи, где хочешь, — ночью, одна — никто тебя не тронет. Знакомиться, конечно, постараются. Если ты не ответишь — расстроятся, но поймут. Но настойчивые, конечно, мужчины тоже есть, будут стараться всё равно познакомиться, но если ты строго им так скажешь (показывает) «Не хочу!», — тогда они расстроятся и уйдут». *** В Тбилиси есть ЗАГС, который работает круглосуточно (мне только что сообщили). *** Ходила на улицу. С вниманием, действительно, есть некоторый перебор, но, говорят, привыкаешь. *** 10 дней в Грузии, а вина не выпила. *** Я никуда отсюда не поеду. *** Слушайте. А что, если не случится больше никогда никакой любви? 84. Особенности национального флирта Никогда не летай ночью, это ломает время. Ну и еще вечеринки ломают время, и еще — одежда не по погоде, и еще — плохой иммунитет. Я прилетела в Тбилиси в тот понедельник, ночью (неделю лежала с температурой, смотрела в окно и плохие сны). Если не хочешь знать, не читай следующий абзац. Наступает ночь, Тбилиси засыпает, просыпается подсознание: давно я не видела такого кино — то я ребенка родила, которого (мама говорит) нужно убить (прости, я предупреждала), и я рыдаю, и я умоляю ее, что не надо, не надо, и как же так, ведь ты же мамочка моя, а это доченька моя, и просыпаюсь — весь рот в крови, прокусила губы. То я спасаю умирающих по очереди вокруг меня людей: искусственным дыханием и массажем сердца, и только спасла одного — другой падает замертво. То я вернулась домой (это во сне) и мне (ну как же так) нельзя подходить к человеку, от которого я отходить не хочу. И я на него смотрю — а подойти нельзя, и он смотрит, и он знает, что мне нельзя к нему подойти. Конечно, у меня есть дома такой человек, ведь все же бегаем от кого-то, или что? Только я? Да ладно! Мне было больно уезжать из Берлина. У меня такое лицо, оно особенных эмоций не выражает (за что коллеги зовут меня тибетской лисой — погугли, она смешная), но внутри меня каждый день извергаются вулканы, распускаются пионы, трескается лед. Я переживала: думала, уезжаю навсегда, и еще потому, что я очень привыкла и я не знаю теперь, как я встроюсь обратно в любой другой мир. Я имею в виду Россию. Я вообще не могу сказать, что где-то чувствую себя встроенной. Никто об этом не предупреждает, а я предупреждаю: однажды ты выйдешь из дома и потеряешь его навсегда (слово, которое невозможно проверить). Я не чувствую себя своей нигде, я не чувствую места, я больше не чувствую привязанности к стране, государство которой обманывает меня через медиа: например, вы ходили по Тверской, а они говорят, что никто не пришел. А может, не в этом дело, а в том, что дом — место, которого у меня никогда не было (не будем считать 14 съемных квартир на длительный срок и больше сотни на короткий) и которое просто должно появиться — вот-вот. Но что я хотела тебе сказать? Вот Тамрико пишет об эмиграции, и как уехала в чужую страну, и что каждому советует такой опыт. А я нет. Я не советую тебе такой опыт. Если ты чувствуешь свою Родину домом — живи и дольше двух недель не летай, а то отравишься воздухом свободы и не сможешь потом ничем другим дышать, будешь носить на спине рюкзак воспоминаний, сомнений, предположений, а если бы, а что, а вдруг, и могу ли я — и окажется, что ты можешь. Про Ригу можно я ничего не скажу? Ну ладно, нет так нет: Рига — холодно, бедно, скучно. Я же сказала, не хочется об этом говорить (пусть меня все рижане простят, возможно, я просто болела, устала и не увидела, что хотела). Так вот, я в Тбилиси, и я ничего здесь до вчерашнего дня не видела, кроме плохих снов и прекрасного вида на город в панорамные окна. Вчера начала жить, а тут теракт — взрыв в метро в Санкт-Петербурге. И такая беспечная девочка со мной была в таком прекрасном месте, и она сидела, закинув ноги в кроссовках в кресло, и хохотала, и травила смешные и несмешные байки про грузинских мужчин, и я думала: я сейчас скажу тебе, что случилось, — и ты перестанешь быть беспечной и веселой. И я сказала. Гога говорит: — Ты извини, конечно, но многие девушки из России ведь и правда приезжают сюда за сексом, — смотрит на меня и добавляет: — Ну и это хорошо! А почему нет? Если им хорошо! Снежана говорит: — Сначала он тебя повезет показать тебе горы. Сандро говорит: — Горы поедем смотреть. Я говорю: — Ты не понимаешь, он вообще ни на кого не похож, он другой. Снежана говорит: — Ха-ха-ха)) Ну конечно. Есть два мифа о мужчинах в Грузии: грузины прекрасно ухаживают, грузины смотрят на женщин, приехавших из России, как на секс-туристок. Чиновник, который ухаживает за мной, говорит: — А я на грузин только в оптический прицел могу смотреть. И я не знаю, как дальше разговаривать с ним; но он пришел и говорит — и может быть, я должна с ним об этом говорить? Может быть, каждый человек, который приносит мне цветы, откусывает от меня кусок, переваривает его потом и изменяется. Может быть, это высокомерно думать так, но разве я не набор (из 7 октиллионов атомов, дезоксирибонуклеиновой кислоты) ценностей, убеждений и взглядов, разве я не могу их передавать словом, прикосновением, взглядом, разве это не делится кнопкой share, температурой тела? Снежана говорит: — Понимаешь, русские для них просто как будто мясо. Грузинки — совсем другое, они другого качества люди — как еврейки. С нами они получают эмоции, с ними — строят жизнь. Все их жены знают, что они им изменяют. Снежана в растянутом свитере, рваных джинсах, она переехала из Москвы и скучает только по Симачёву, ни разу не ездила за полгода домой и не хочет, думает, скоро рухнет железный занавес, ну и вообще. Снежане и здесь хорошо, она научилась правилам игры, и я смотрю на нее. Она говорит: «Ну, слушать это тоже талант», — имея в виду, конечно, меня. И я думаю: это такая правда про грузинских мужчин — ведь ее правда, и эта правда того чиновника — ведь это его правда, и у меня своя правда, третья. И перекатывая свои правды друг об друга, становимся ли мы немножко друг другом?