— Ах, временной откат! — глаза Стылого подернулись мечтательной дымкой. — Вам бы в моей конторе цены не было! — Госпожа Иеле — для нас находка, никто не спорит, — проговорил Хмурый, оттесняя брата от феи. — Вы лучше думайте, как Есю отговорить в Навь идти. — Не думайте, — сказал Елисей, войдя на кухню. Он проверял на ходу ведьмацкую экипировку. — Предки мои в Навь ходили, и я пойду. Кто сейчас у Беляны? — Крысень. Послушай, Елисей, — Клят покачал головой. — Есть одно препятствие. Никто, кроме Беляны, воду из Источника взять не мог. А без воды ты в Навь не попадешь. — Твоим предкам воду Хранительницы выдавали, строго: туда и обратно, — подтвердило Зеркало, транслирующее сначала несколько часов подряд переулки Темного квартала, по которым в поисках Шиша бродил Пуся, а теперь страницы древних волюмов, умыкнутых кицуне у грифонов-библиотекарей. — Хм… а ведь получается, все, как раньше: ведьмаки с нечистью воюют, в Навь ходят, Вещие Девы водой занимаются… страшно. Не перед воскресением ли Кощея древние традиции возвращаются? Не Магия ли Всепроникающая соломку подкладывает роду людскому, а? — Я отправил Марье послание, — сообщил Елисей. — Сказал, что приду. Пусть Лебедь считает, что я в отчаянии. Почему она уверена, что сможет набрать воды? — Думаю, потому что она Лебедь Черная, — предположил Дух, — а они могут принимать обманный облик Белых Лебедей. Белая Лебедь — Вещих Дев древнее обличие. Историю помнишь? Все Девы умели в лебедушек оборачиваться, а Черные нередко пытались их место занять. Трудно сказать, подчинится ли Марье Источник. Но, полагаю, что тебе вода не подчинится, она знает. — Что случится, если Марья заполучит воду? — Думаю, попытается Бессмертного оживить. Сроку ему осталось до листопада, — пояснил Дух. — Раз Зоря спряталась, это последняя возможность Лебеди не попасть в Навь. — А что будет, если Кощей к жизни вернется? На кухне повисло тяжелое молчание. Слышно было только, как всхлипнула Зоря. Изза, помогавший ей накрывать на стол, обнял жену и поцеловал ее в висок. — Будет… хаос. Торжество темной магии. Выйдут из темниц черные маги, те, кого драконы держат закованными в цепи — никто из них бессмертия не достиг, но и убить их невозможно, вот драконы и ждут, когда те… сами, — сбивчиво проговорила младшая Моранова. — Отец говорил, в Сильверграде много старых колдунов, но они прячутся. Они надеются на возвращение Кощея и поныне. Я не понимала, думала, это… сказки, что папа просто мечтает, что будет, как раньше, чтобы можно было вид магии выбирать и если уж ты темный, то тоже имеешь право… и что уйдут узурпаторы-драконы… так он говорил. — Я попытаюсь набрать воды, — сказал Еся. — Попытайся, ты все же Хранительницы избранник. Но не горячись, если не выйдет. У нас с Пусей есть еще план «бэ», — проговорил Дух. — Но я в нем не очень уверен, информации недостаточно. Где же этот лис? Где он бродит?! … Вода уклонялась, обжигала и морозила, не признавая в ведьмаке хозяина. Есе показалось, он нацедил в склянку пару капель, но до его губ они не долетели — брызнули во все стороны, влились обратно в струи Источника. Был еще один способ. Мысль о нем Еся заталкивал в самые глубокие уголки памяти, но теперь пришло время принять во внимание и его. А способ тот был — заглянуть смерти в глаза. К нему прибегали самые отчаянные ведьмаки в самые отчаянные времена. Суть способа была в том, чтобы пустить себе кровь, и пока она будет вытекать, поймать миг на грани жизни и смерти, зависнуть в нем… ну а дальше, если вытянут из Нави братья-ведьмаки, вернуться в Явь. Или не вернуться. Еся усмехнулся, достав из петли плаща острый нож. И некому-то жизнь свою доверить — ни одного друга ведьмака рядом не осталось. Олега разве позвать, так не факт, что он сам Есю не добьет. Описывался в хрониках случай. Там именно так и произошло. Один ведьмак отправился за своей невестой в Навь, а второй, в ту же девушку влюбленный, его предал — вовремя не вызволил. Вот только невеста вызволенная очнулась и любимого водой окропила. Он ожил, а предателя в поединке убил. Еся даже задумался, поигрывая ножом. Потом вздохнул, занес нож над запястьем… и завалился на спину от рывка сзади. Бело-голубой хвост Пуси обвился вокруг предплечья. — Успел? — раздался незнакомый женский голос за спиной. — Молодец лисенок. Это что же ты, ведьмак, удумал, а? Вовремя я вернулась, вовремя! *** Тяжко как, душно, тревожно на душе. Тропа зовет. Давно ли я бреду через чащу? Не знаю. Черепа на колах вдоль дороги светят глазницами, медленно, со скрипом оборачиваются вслед — я уже не боюсь, привыкла. Если чего-то долго-долго бояться, то страх притупляется. Чаща живая: рычит, насвистывает, щелкает зубами. Гибкие тени мелькают за частоколом из черепов, но на тропу никто и ничто не выходит. Тени зовут меня к себе, обещают вернуть домой, мол, они-то дорогу знают. — Где я? — спрашиваю у них. — В Нави, — безмолвно отвечают тени. — Во сне? — переспрашиваю наивно. Тени хохочут. — А где дом мой? — В Яви. Иди к нам. Мы тебя знаем, домой сопроводим. Тени лгут. Им от меня что-то нужно. Иногда я слышу женский голос, сладкий, томный. Женщина поет колыбельную, но меня не обмануть: это она науськивает тени. И я продолжаю путь вперед. Вперед, потому что тропа вьется и незаметно ползет в гору. Чаща меняет тактику: ухает и манит детскими голосами. Слева заливается плачем младенец, справа ребенок зовет маму, жалуется, что заблудился. Если бы не частокол, не выдержала бы, пошла бы на голоса, но черепа вспыхивают глазницами, как только я отклоняюсь от середины тропы. Холодает. Сырость ползет по ногам. Сияет полная луна. Мне бы остановиться и отдохнуть, но негде. Огонек впереди вначале теряется среди света от глазниц, но вот он уже совсем близко, больше, ярче — маяк в густеющей тьме. Свет льется из окон избушки. Сама она — грубый сруб, мхом поросший — на двух «лапах» раскорякой возвышается над тропой. Когда-то такие избушки строились для мертвых колдунов. Люди боялись темных магов, земля их не принимала, вот и сооружались домики на двух бревнах посреди болота или в глухой чаще. Откуда я это знаю? Понятия не имею. Дальше пути нет — тупик, да я и не в силах идти. Если меня сейчас съедят, спасибо скажу. Это не физическая усталость — тоска смертная, томящая душу все сильнее. Словно я приговоренный к казни человек, которого везут дальней дорогой на виселицу. Уж лучше бы побыстрее довезли. Кричу, зову хозяев избушки — самой-то мне так высоко, не взобраться. Ни звука в ответ, ни шевеления. Чувствую внимательный взгляд. Окна кажутся глазами, низкая дверь — неодобрительным ртом с поджатыми губами. Хихикаю нервно. Ах да, живая избушка, как в сказке, нужно ей что-то сказать. Что? — Избушка, пожалуйста, повернись… Изба не поворачивается. Она скрипит, приседает, сгибая лапы-столбы. Сыплется с крыши солома. Изнутри слышится возмущенный вопль, из открывшейся двери выкатывается и улетает за частокол сковорода, от которой я чудом уклоняюсь. Кажется, я потревожила хозяев. … Хозяйку. Она была ужасно стара и потрескалась так же, как окружающая ее нехитрая мебель. Бабка уселась напротив и глядела слезящимися глазами. Огромный нос с чуткими ноздрями загибался над подбородок, но старуха не шамкала, а говорила вполне отчетливо и осмысленно. И культурно. Настороженный взгляд был полон искреннего удивления. — Это кого же ко мне нежданно-негаданно занесло? Голос у бабки оказался хриплым, прокуренным, трубка дымилась рядом на скамье. На сундуке калачом, бдительно зыркая зелеными глазищами, лежал огромный черный кот. Я боялась его не меньше хозяйки. Глотнула чаю из кружки. Вкусно. Мелиссой пахнет. В чае зелье? Я тут сегодня на ужин или уже на завтрак? Как гость или как трапеза? — Я не знаю, — честно ответила я. — Не помню, кто я. Человек? — Не помнишь? — взгляд бабки немного смягчился. — Ну тут такое случается. А что помнишь последнее? Я задумалась. — Тропу. Дорогу через лес. Голоса. Я кого-то потеряла, забыла. И со мной… со мной несчастье произошло. Я ошибку совершила… не помню, какую. Меня предупреждали, а потом… я тут оказалась. — Надо же. Неужто замену прислали? Непохоже, однако. Платье на тебе какое дивное. И сама говоришь складно. Чистенькая, миленькая. Магией от тебя пахнет, но не темной. Дочь колдуна? Маг? — Нет, — я уверенно помотала головой. — Уж это точно нет! Мои родители — пекари. И дара у меня нет. Надо же, я что-то помню! Но почему так мало? — Быть такого не может, — старуха ухмыльнулась, показав желтоватые зубы. — Сюда только колдуны добираются. И ты добралась. Непохоже, чтоб тебя моей преемницей назначили, значит, сама. За властью над Мертвым Миром пришла или близкого кого потеряла? — За властью? — я снова задумалась. Старуха встала и, кряхтя, поковыляла к печке. Открыла заслонку и ухватом ловко достала чугунный горшок. Как же вкусно пахнет! Щами. Мне досталась полная миска. Я с содроганием зачерпнула щи деревянной ложкой. Из кого супчик? Не из предыдущего ли гостя? Но в миске обнаружились только ароматные овощи, зелень и кроличья лапа. — Я не уверена, — призналась я. — Кажется, власть над мертвыми мне неинтересна. А мои близкие… Я хотела бы увидеть бабушку, но, думаю, она вряд ли сюда забредала. — Как знать, как знать, — старуха тоже принялась за еду. Довольно урчал над щедрым шматом вареного мяса черный кот. У него нагло, почти изо рта, забирала кусочки еды упитанная мышь, но кот, кажется, был не против, а хозяйка наблюдала за трапезой «питомцев» с явным умилением. Как же все это странно! Хочется проснуться от томительного сна, и словно зовет кто-то. Но голос так далек… или близок? Все ближе. — Ну что ж, — сказала старуха, вытерев морщинистый рот, — оставайся. По хозяйству поможешь. А там посмотрим. Разберемся. — Мне бы домой. Только я не помню, где он. — Этого я не смогу, даже если б захотела, — бабка покачала головой. — Сама не выбралась и вывести никого не в силах. Да и не в том моя служба. Я здесь уже триста лет. Как пришла магом, наглым и дерзким, в поисках силы через пентаграмму, так тут и живу, тропу охраняю. По всем законам Нави и Прави дурость свою отработала, но, видно, замены мне пока нет. Мне нечего было сказать. Я тоже сделала что-то неправильное. Возможно, попасть сюда — мое наказание. — Я кому следует о тебе сообщу, — продолжила бабка. — Пусть определят твой статус. Что мне с тобой делать? Чую я в тебе душу невинную. Но это Навь, деточка. Кто сюда попал, тот тут и останется. Если ты не маг или дочь колдовская, конечно. Есть еще… народ бестолковый, шлялся тут лет двести назад, сейчас попритих. Ведьмаки, тьфу на них! Вот они-то без спросу являются, никакого уважения. Тьфу на них. Не успела старушка договорить, как изба встряхнулась, словно разбуженный пес. Снаружи донесся гневный рык. Толчок. Изба закачалась, закряхтела и, кажется, даже застонала. Мы с бабкой упали на пол, кот и мышь испуганно прыснули по углам. — Да что ж за ночь такая?! — заорала старуха, пытаясь подняться с пола. — Кто там хулиганит? Где ухват мой?! Вот я сейчас выпрыгну, ужо я сердце кому-то выколю! Сырым сожру! Нет! Запеку-зажарю! На лопату — и в печь! Бабка высунулась в окно, охнула и заверещала: — Помянешь к ночи! Ах ты косолапый! Ах ты оборотень окаянный! А ну не тронь куриную лапу! Не смей мне дом шатать, имущество портить! Зверь внизу ответил злобным рыком. — Ты чего явился, ведьмак?! — еще громче завопила бабка. — А ну прочь поди! Ведьмак? Сердце яростно застучало. Кто там, снаружи? Избу опять жестко стряхнуло. Я больно прикусила язык, кот забился мне под мышку, дрожа. Мышь, попискивая, пыталась зарыться в волосы. — Ах ты лютое отродье! — взвыла Яга. — Небось магией своей трансцендентальной догнался! Брысь в Явь, наркоман проклятый! — Не гоните его! Это за мной, бабушка! — выкрикнула я внезапно для самой себя. — Это… это… ОН! Это… МОЙ ведьмак! … Я открыла глаза и встретилась взглядом… с бабушкой. Моей покойной бабушкой Ярилой. Она смотрела на меня, мягко улыбаясь. Лицо ее светилось счастьем. Значит, не удалось нам с Есей выбраться. Значит, одолела нас на тропе нечисть паскудная. Я в царстве мертвых, в какой-то пещере под землей, и меня почему-то похоронили в хрустальном гробу Хмурого. Расточительно, надо сказать. Знала бы заранее, предупредила бы, чтобы артефактами не разбрасывались, самим пригодятся. Я села на бархатных подушках и залилась слезами. — Бабуля, вот мы и свиделись! Недолго ты меня ждала-а-а!