— Он пьян, — известили с тонущей парусинки, — чертовски пьян, но, кажется, это его и спасло. Снимайте же нас, скорее! Мы не продержимся на воде долго. Усталые пассажиры потрясли головами. В сероватой мгле не было видно ничего, кроме бесконечной глади воды, кроме ряби, волновавшей эту воду, перевёрнутой парусинки, обеспокоенных, бледных, застывших лиц соседей и белых спасательных жилетов, которые раздражали взор. Шлюпки едва-едва двигали вёслами. Медленно, аккуратно они приблизились к тонущей парусинке, и Лайтоллер скомандовал: — Мальчик пойдёт первым! Лайтоллер приподнял за плечи одного из своих пассажиров и что-то негромко у него спросил. Пассажир слабо кивнул, и Лайтоллер подтолкнул его к шлюпке. Мальчик перевалился через борт на четвереньках, странно волоча ногу так, словно та была искалечена. Шлюпка слегка вздрогнула, затряслась и закачалась на волнах; дамы снова заохали и запричитали. Соседки Лиззи завизжали и начали креститься. Тёмная тень неуклюже подползла к корме и свернулась клубком. Кто-то склонился над мальчиком и укутал его своей шалью. Мальчик лежал без движения, как мёртвый — только дрожь, призванная сохранить тепло, продолжала исступленно колотить его тощее тело. Лиззи смотрела на него пустыми остекленевшими глазами, скованная равнодушием, как льдом, и порез на ладони её нестерпимо чесался. Огненные волны прокатывались по всему её телу. — Господи! — воскликнул старший шлюпки. — Это ещё что, чёрт побери, такое? — Тело, — коротко ответил Лайтоллер, — он скончался незадолго до вашего прибытия. Когда доберёмся до «Карпатии», будем разбираться. — «Карпатия», — с нежным блаженством в голосе промолвил старший, — неужели старушка уже близко? — Ближе, чем ты думаешь. Дрожащие, замёрзшие и усталые, пассажиры парусинки Лайтоллера занимали свои места во флотилии Лоу. Лиззи равнодушно смотрела, как через борт соседней шлюпки перевалилось чьё-то огромное тело. Она не вздрогнула, не удивилась и не испугалась, когда шлюпка опять качнулась и задрожала на волнах. Последним к ним на борт запрыгнул сам Лайтоллер, и старший сдал ему командование. Небо светлело. Оно всё ещё было мрачным и пустым, но где-то вдалеке — там, где проходит линия горизонта — уже наливалось слабым и неуверенным желтоватым светом. Шлюпки отошли друг от друга, снова построились цепочкой, и вёсла с шумом погрузились в воду. Волны росли, они беспокойно пробегались по всей мощной океанической груди, с искушающим шумом облизывали борта. — Всё хорошо, — шептали женщины рядом с Лиззи, сплетая руки. — Всё будет хорошо… Соседка одного из гребцов пристроилась рядом, как можно ближе, и накинула обоим на плечи шаль. У другого борта две женщины растерянно вертели пальто, пытаясь укрыться под ним и растянуть его на гребца — своего соседа. Лиззи тусклыми глазами смотрела в никуда. Вода прояснялась, а шлюпки гребли и гребли, и бульканье воды и шлёпанье вёсел звучали, как полузабытая старая колыбельная. Никто больше не кричал и не колотился в океане, и он был так пуст и так спокоен, что казался мёртвым. Глаза Лиззи понемногу закрывались. Она жалась к плечу соседки, неловко протягивала под одеялом руки, чтобы хоть кто-нибудь её согрел — а кругом неё слышались бесконечное лопотание и приглушённые разговоры, которые тоже гудели, как стайка пчёл в улье. Туман окутывал Лиззи со всех сторон, в его белёсом захвате пропадало всё: и Лайтоллер, чьи глаза настороженно блестели, и измученные пассажиры по обоим бортам, и рыжая девушка, привалившаяся к её ногам, и безжизненное тело, переданное в шлюпку, и тёмная равнодушная вода, и даже небо, на котором сияющим каскадом проступили группки звёзд. Как мираж, вдалеке, на фоне светлеющего неба, в сплетении кровавых нитей, показался тёмный силуэт, увенчанный громадными цилиндрами. Неуклюжие цилиндры эти подпирали тёмно-синие облака с золотистыми краями, из широких отверстий рвался дым. — Это пароход! — восторженно закричал кто-то из пассажиров. — Да! — тут же загомонили остальные. — Пароход, пароход! Мы спасены! — Мы спасены! Лиззи сидела, прильнув к твёрдому, колкому плечу соседки, и ничего этого не слышала. Лиззи даже не узнала, как попала на борт старушки «Карпатии»: когда «Карпатия» подошла к шлюпкам «Титаника» и принялась эвакуировать пассажиров, Лиззи уже спала. Лиззи подняли вместе с шлюпкой, где оставался лежать замёрзший насмерть человек. И Лиззи не видела, как подняли пассажиров шлюпки пятого помощника Лоу. Из воды Лоу достал только четверых — и среди них не было гувернантки по имени Мэри Джейн Джеймс. Глава 31. Побратимы «Карпатия», перегруженная спасёнными с «Титаника», еле ползла в Нью-Йорк. Путешествие продолжалось уже два дня. Всех выживших оперативно распределили по каютам и обеспечили им медицинский осмотр. В эти два дня судовой врач не знал отдыха. Пассажиры «Титаника» кашляли, чихали, у них поднималась температура; в конце концов, они совсем обессилели, а у некоторых выявили переломы. Как гласили корабельные слухи, с «Титаника» спасли его младшего радиста, Гарольда Брайда, и у мистера Брайда оказались раздроблены обе ноги. Врачи могли справиться со страданиями тела, но душевные муки они облегчить не могли. Когда прошли первые страшные сутки, на «Карпатии» воцарилось губительное траурное молчание. Измученные люди сидели в каютах, сбивались в кучи и даже не разговаривали — они смотрели в никуда, и каждый из них снова и снова проживал ту недавнюю ночь, не в силах поверить, что эта ночь им не приснилась, что она на самом деле случилась и прошла и что не все её пережили. Прочих пассажиров «Карпатии» и её же экипажа спасённые с «Титаника» сторонились. Обеспокоенные и мрачные, они льнули к своим офицерам и матросам, ходили за теми повсюду, точно потерянные овцы, и следили за ними исподлобья, точно бы боялись, что вдруг останутся совсем одни. Для Лиззи Джеймс идея встретиться с пятым помощником Лоу стала навязчивой. Двое суток она провела в каюте со своей опекуншей и её дочерью, никуда не выходя и почти не вставая с постели. Врач осмотрел Лиззи и пришёл к выводу, что та слегка простудилась. Её слабый кашель и невысокая температура ничего не значили в сравнении с переломами, выявленными у Гарольда Брайда, а также ещё у одного юного пассажира, которого подобрали с перевернувшейся парусинки Лайтоллера. — Больше тишины и покоя, — заключил врач, завершив осмотр Лиззи уже не в первый раз. — Миссис Коллиер, раз вы приглядываете за ребёнком, проследите, пожалуйста, чтобы эти условия выполнялись. Миссис Коллиер посмотрела на Лиззи — та лежала навзничь на постели, обхватив обеими руками подушку, и молчала. За всё это время Лиззи так ничего и не сказала. — Хорошо, — сказала миссис Коллиер. — Мне это не будет сложно. — Благодарю вас, — врач деловито собрал чемоданчик и уже приподнялся, но тут миссис Коллиер остановила его. — Послушайте… я не сильна в медицине, но это кажется мне подозрительным… — Что именно? — уточнил врач. Его ждали ещё несколько десятков пациентов, пациентов куда более серьёзных, чем Лиззи, и он не мог позволить себе задерживаться. Миссис Коллиер поманила его к себе и отвела в угол каюты. Спрятавшись за дверью, как школьница, миссис Коллиер плавным кивком указала на бездвижную Лиззи и шёпотом сказала: — Ребёнок… не говорит. Широкие кустистые брови врача сдвинулись к переносице. — Совсем? — уточнил он. — За два дня она не произнесла ни слова, — сокрушённо покачала головой миссис Коллиер. — Вам известно, говорила ли она раньше? — Конечно, говорила! — слегка возмущённо воскликнула миссис Коллиер. — Вы в этом уверены? — уточнил врач. Его брови всё ближе и ближе подходили к переносице. — Разумеется, я уверена! — миссис Коллиер даже взмахнула руками. — Она совершенно точно могла говорить. Я помню, что девочка умоляла мистера Лоу спасти её сестру. Вне всяких сомнений, она говорит. Врач призадумался и почесал подбородок. Глаза у него были красные и слезящиеся от усталости, лоб избороздили глубокие извилистые морщины. — Что ж, — наконец, сказал он, — думаю, вам стоит выждать время. Это нервное потрясение. Когда ребёнок придёт в себя, речь восстановится. Врач шагнул к порогу, но миссис Коллиер снова не позволила ему уйти. Она крепко вцепилась в рукав врача, и тот замер, не донеся ноги до пола. Слабый отблеск раздражения скользнул по его лицу. — Что теперь? — спросил он утомлённо. — Извините, что я вас задерживаю, — вежливо, но твёрдо произнесла миссис Коллиер, — но мне нужно знать, когда это потрясение пройдёт. Я не могу смотреть на ребёнка спокойно. Моя дочь не может смотреть на неё без слёз! Марджери постоянно спрашивает меня, что с этой девочкой, как мне ей ответить? — голос миссис Коллиер задрожал, и её глаза наполнились слезами. — Простите… — она медленно выдохнула и провела по глазам рукавом платья, — простите, я тоже… у меня сейчас не всё в порядке с нервами, простите, умоляю вас… я сама ужасно волнуюсь… я так и не получила никаких известий о муже, а мы здесь уже два дня, и… Лицо судового врача разгладилось, и он сочувственно покивал. — Успокойтесь, — сказал он, — да, я понимаю, вам тяжело, но вы должны собраться с силами ради девочек. К сожалению, я не могу сказать, когда именно ребёнок придёт в себя. Попытайтесь поговорить с ней. Не нужно её расспрашивать; попытайтесь привлечь её внимание. Если вы завоюете её доверие, она наверняка растает и заговорит. По лицу миссис Коллиер скользнула тень. — А если нет? — спросила она. — Если не растает или если не заговорит? — Если не заговорит, — уточнила она. — У этого ребёнка, кажется, совсем никого нет. Я беспокоюсь о ней так же, как и о Марджери. Врач только вздохнул. Лицо его стало непроницаемым. — Не волнуйтесь, — сказал он, — давайте пока не думать о плохом и надеяться на лучший исход. Он снова шагнул к двери, и снова миссис Коллиер удержала его. — Простите, теперь я задерживаю вас в последний раз, — торопливо сказала она, — я… обращалась к вам с одной проблемой… Свободной рукой миссис Коллиер инстинктивно провела по своему затылку. Когда она, сидя в шлюпке, утомлённо прижалась головой к плечу одного из гребцов, её волосы попали в уключину, и весло вырвало огромный их клок вместе с небольшим кусочком кожи. — Ах, да, — встрепенулся врач, — разумеется, миссис Коллиер, подойдите, пожалуйста, ко мне сегодня после обеда, посмотрим, как протекает заживление. Что-нибудь ещё? Он нетерпеливо поглядывал на дверь. В коридоре расхаживали, переговариваясь, пассажиры «Карпатии» и обменивались последними сплетнями — а поводов для сплетен у них в эти два дня было немало. — Да, — миссис Коллиер отступила и покосилась в сторону Лиззи, — с тех пор, как нас вынули из воды, Марджери всё время снятся кошмары. Она кричит по ночам и будит меня и девочку. — Зайдите после обеда, — повторил врач, — я подберу для неё успокоительное. — Благодарю, — слегка кивнула миссис Коллиер и, наконец, выпустила рукав врача. Тот торопливо распрощался с нею и едва ли не вылетел в коридор. Конечно, семейство Коллиер ужасно пострадало, но таких же пострадавших было ещё немало, и в одиночку врач едва ли мог справиться. По счастью, те из пассажиров, что сами были медиками, вызвались помочь ему. От каюты к каюте сновали медсёстры и доктора, снова и снова осматривали жертв крушения, а от носа до кормы «Карпатии» тем временем растекались невероятные слухи. — Вы слышали? — подбегали друг к другу взбудораженные дамы. — Ведь «Титаник» затонул, затонул со всеми, кто был на его борту! — Ах! — отвечала, обыкновенно, собеседница. — Но как такое возможно? Это же непотопляемый корабль! — Если вы не верите, дорогуша, подите и взгляните сами: мы подобрали жертв крушения, бедняжек… Но навещать выживших желания у пассажиров «Карпатии» не было. Вернее, оно пропало после того, как величественная феминистка Маргарет Браун прогнала от порога излишне докучливых женщин. Каюту Маргарет теперь обходили стороной, что не мешало, впрочем, распускать о ней слушки, поднимая на смех её грубые привычки и отсутствие светского лоска.