— Счастливой тебе дороги, Симона, — сказала Мэри, — надеюсь, что на новом месте ты… — И тебе того же, — Симона решительно стёрла остатки румян с щёк и глубоко вздохнула. — Тебя и Лиззи ждут трудные времена. — Мы справимся, — кивнула Мэри. Она говорила так уверенно и спокойно, что сама себе верила, хотя у неё в голове не было ни намёка на план дальнейших действий. Мисс Мэйд понимающе кивнула и заспешила к своему чемоданчику, который так и лежал перевёрнутым, с разбросанными кругом вещами. Мэри присела рядом и стала собирать пеньюары, платья и книги с бесстрастной методичностью. — В Америке вам придётся нелегко, — негромко произнесла мисс Мэйд, — ведь вы там будете совсем одни. Мэри сложила ещё несколько платьев аккуратной стопкой, перевернула чемоданчик и разместила платья внутри. Она не отвечала, пока не разгладила ткань, не уничтожила все морщинки и вмятинки. Теперь в чемоданчике всё лежало идеально — и Мэри могла думать о чём-то другом. — Мы уже давно одни, — сказала она, — пока у меня есть работа, мне нечего бояться. — Но ты ещё очень молода, — покачала головой мисс Мэйд. — Послушай, Мэри, мы давно знаем друг друга… понимаю, что мои советы могут казаться тебе глупыми, потому что сама я так и не смогла достичь того, о чём говорю тебе, но… но всё же, Мэри, нельзя замыкаться в своём одиночестве. Ты молода и прекрасна… ты намного красивее меня в двадцать два года, — она положила руку Мэри на плечо и грустно улыбнулась, — а даже у меня были романы, и я совсем не собираюсь на этом останавливаться! Мэри стряхнула участливую руку мисс Мэйд и поднялась. Та осталась на коленях у своего раскрытого чемоданчика, сжимая в руках стопку бесполезного белья. — Я не нуждаюсь в том, чтобы кто-то принимал мои обязанности на свои плечи, — сказала Мэри. — Ведь я рассказала тебе о том, как я смотрю на мир, когда мы встретились впервые. В глазах мисс Мэйд поселилась грусть. — Тогда ты говорила совсем другие вещи, Мэри. — Я многого не знала, — отчеканила она, — что может знать девочка в тринадцать лет? Тогда моя жизнь была совсем иной. Я была так глупа, что считала тебя, Симона, человеком, достойным подражания. Щёки мисс Мэйд слегка порозовели, и она задумчиво шмыгнула носом. — Действительно, Мэри, — сказала она, — это была большая ошибка. Что я могла знать, когда мне было двадцать? Тогда мне казалось, что я уже проникла во все тайны мироустройства, и что все люди, все должности и все богатства должны немедленно пасть к моим ногам. Но, — она тяжело вздохнула и развела руками, — мне не везло… — Поэтому не стоит рисковать, Симона, — задумчиво сказала Мэри, и перед мысленным взором её вспыхнуло неузнаваемое лицо Оливера Хаксли. — Я дарила своё доверие недостойным, — хмыкнула Симона, — я никогда не была такой же рассудительной, как ты. Ты и в тринадцать лет была разумнее меня двадцатилетней. Уверена, что моя матушка представила меня вашей семье, чтобы наставить меня на путь истинный… не более того. Она совсем не ожидала, что её затея выльется во всё то, что случилось с нами сейчас. Мэри скупо усмехнулась. — Это верно, — произнесла она. — Укладывай вещи, Симона. Мы не можем влиять на свою судьбу: всё, что с нами произойдёт, во власти господа. Я не хочу беспокоиться о том, что я не в состоянии предотвратить. Мисс Мэйд деловито затолкала свои в чемодан и взгромоздилась на крышку. При помощи неженских усилий и, несомненно, божьего покровительства мисс Мэйд удалось закрыть чемодан и даже его поднять. Чемодан заметно пополнел за время пребывания мисс Мэйд на борту «Титаника», он раздулся так, что, казалось, ткни в него пальцем — и он тотчас же лопнет. — Это всё мои глупышки, — снисходительно улыбнулась мисс Мэйд, покачивая чемоданом с изяществом леди. Несомненно, она имела в виду исключительно добропорядочных женщин, с которыми свела знакомство на корабле. — Они отказывались отпустить меня, ничем не одарив. Мэри потянулась к своей шее. — И вот это, — сказала мисс Мэйд тем временем, надевая шляпку и кокетливо натягивая перчатки, — мне тоже подарили они. Они такие навязчивые, право слово! Я совсем… — тут она заметила предмет, что протягивала ей Мэри, и осеклась. Глаза мисс Мэйд полезли на лоб. — Это… что это? Мэри уверенно сжимала в кулаке золотую цепочку, и с цепочки этой спускался ровный сияющий диск. В центре диска темнел небольшой камень, заполнявший полую часть большой буквы «D». — Я поняла, — сказала Мэри, — что и мне негоже отпускать тебя без подарка. Ведь никто не знает, встретимся ли мы когда-либо снова. Мисс Мэйд побледнела. — Боже упаси, Мэри, ты неверно меня поняла! Прошу тебя, немедленно убери свой дар! Ты должна оставить его себе!.. — Я носила его с тех пор, как мне исполнилось десять, — Мэри пожала плечами. На её лице застыло спокойное, чуть отстранённое выражение. — Не беспокойся, это не фамильное украшение. Оно было подарено мне отцом на день рождения, и почти двенадцать лет я не расставалась с ним ни на минуту. Я никому другому не передала бы эту вещь, кроме человека, которому всецело доверяю. Такой человек для меня — ты, Симона. Мисс Мэйд попятилась и усиленно замахала руками. — Нет, — твердила она, — нет, Мэри, это неправильно. Прошу тебя, спрячь своё украшение и носи его с гордостью… мне достаточно того, что ты считаешь меня подругой, невзирая на все мои ошибки. — Ты осталась со мной, — Мэри пожала плечами, — хотя ты знаешь о нас намного больше, чем положено рассказывать друзьям. — Каждый сам определяет меру своего доверия к другу, Мэри, — произнесла мисс Мэйд, — и каждый решает сам, что именно он будет рассказывать. Мэри снова протянула цепочку. — Надень, — сказала она. — Я буду в Америке, а ты — в Ирландии. Я не уверена, что мои рабочие обязанности позволят мне часто совершать трансатлантические рейсы, Симона. Скорее всего, сегодня мы видимся лицом к лицу в последний раз, а в письмах очень сложно передать глубину и яркость чувств. Поэтому возьми. — Я не могу… — Возьми. В голосе Мэри звучала такая настойчивая твёрдость, что Симона дрожащей рукой взялась за цепочку и поднесла ту к близоруким глазам. Мэри тут же отпустила свою сторону цепочки и отошла. На лице её проступила мягкая, спокойная улыбка. — Так у тебя останется воспоминание о нас, — сказала Мэри, — какими мы были, прежде чем попали в Америку. В глазах мисс Мэйд проступила озабоченная серьёзность. — Так вот почему ты согласилась? — Я хотела сбежать, — спокойно и торжественно подтвердила Мэри, — я очень трусливая, Симона. Я не слишком достойный пример для подражания. — Неужели ты думаешь, что от такого тебе удастся скрыться? — прошептала Симона. — Может… может, тебе ещё не поздно отказаться? Отказаться от службы у Флэнаганов? Ты можешь сойти на берег со мной, взять Лиззи и остаться в Квинстауне. Да, в течение некоторого времени у тебя не будет работы, но мой брат всё устроит. У гувернантки с таким послужным списком, как у тебя, не возникнет сложностей: любая семья с радостью примет тебя. А пожить вы с Лиззи сможете у нас; брат не будет возражать. Потом, если вы захотите, вы можете уехать, но я была бы рада… — голос мисс Мэйд сорвался, и она упрятала лицо в ладони, — я была бы рада, если бы вы остались насовсем! С мгновение Мэри пристально смотрела на неё, словно бы всерьёз обдумывая это предложение. Но затем Мэри медленно покачала головой, улыбнулась и тихо сказала: — Нет, Симона, я не могу принять твоё предложение. Оно очень лестно для меня, но… но у меня есть трудовой контракт. Я не могу подвести мистера Флэнагана. Симона отдёрнула руки от лица. Её глаза снова покраснели. — Да разве же дело только в этом?! — сердито воскликнула она. — Не только, — согласилась Мэри, — будет лучше, если держать Лиззи как можно дальше… чтобы она не смогла своими глазами всё это увидеть. Лицо мисс Мэйд опять побледнело и вытянулось. — Неужели ты до сих пор ничего не рассказала ей? — прошептала она. Мэри лишь покачала головой и тяжело вздохнула. — Но… почему? — Ты ведь её видела, — тяжело уронила Мэри и бессильно повесила голову, — разве можно показывать это девочке возраста Лиззи? Даже тем, кто там работает, страшно глядеть на неё. Они говорят, в ней не осталось ничего человеческого. Где ни была бы сейчас её душа, она не соединена с телом. То, что мы видим — пустая оболочка, и эта оболочка одержима всеми страстями человеческими, над которыми она не властна. Это… это ужасное зрелище, — Мэри обречённо помотала головой, — я не могу позволить Лиззи это увидеть. Однажды, вероятно, очень скоро, она узнает правду, но тогда она уже будет в Америке. Она не сможет столкнуться с этим лицом к лицу. Даже если они и встретятся, Лиззи уже будет достаточно взрослой и сильной девушкой, чтобы выдержать это потрясение. Мисс Мэйд промолчала. Она долго глядела себе под ноги, будто с усилием обдумывая что-то, а затем выпрямилась и испытующе поглядела на Мэри. — Мы давно дружим, — сказала она, — пожалуйста, дай мне ответ ещё на один вопрос, и я успокоюсь. Я успокоюсь и взойду на этот трап без вас, только если… если ты будешь честна со мной. Лицо Мэри не изменилось. — Да? — официальным тоном поинтересовалась она. — О чём ты хотела меня спросить? — Хм… — мисс Мэйд пожевала нижнюю губу, тяжело вздохнула и поинтересовалась: — Мэри… ты и мистер Хаксли… ведь другая причина, по которой ты бежишь в Америку, связана с ним? Взгляд Мэри остекленел. Опустошённая и вместе с тем — взволнованная, она смотрела сквозь мисс Мэйд и опять воскрешала в сознании недавние события: свою подругу, любезного мистера Хаксли, признание, не принёсшее счастья, и многое другое, что последовало за этим, о чём не хотелось вспоминать, но что не получалось забыть. — Если бы ты спросила меня два или три месяца назад, — сказала Мэри, — я ответила бы «да». Мисс Мэйд выдохнула. На её вытянутом лице, слегка припухшем от слёз, снова заиграли живые краски. — Что ж, я рада, что ты забываешь о нём, — сказала она, — Оливер Хаксли никогда не стоил твоих слёз, дорогая. Между нами говоря, — она доверительно хихикнула, — мистер Хаксли — франт и пижон. И подкаблучник, к слову: выполняет все прихоти своей жены, а сам о своём счастье давно уже позабыл. Верь мне, Мэри, я общаюсь с ними даже после того, как они сыграли свадьбу, хотя я не раз говорила им, что меня их союз не вдохновляет. — Как ни обстояли бы их личные дела, — пожала плечами Мэри, — я желаю им счастья. И тебе я тоже желаю всевозможных успехов, Симона. Береги себя. — И ты, и ты, — прошептала та в ответ. Вдвоём они поднялись из каюты на палубу. «Титаник» уже гордо стоял на якоре, застопорив машины. К бортам гигантского лайнера прилепились мелкие пароходики; а кругом него рассыпались, отважно покачиваясь на воде, мелкие лодчонки, над которыми был поднят английский флаг. Палуба была запружена людьми. Пароходы соединяли широкие длинные трапы, по которым с «Титаника» на ждущий пароход перебирались люди. Их было совсем немного: три или четыре человека. Все прочие, столпившись у бортов, радостно гомонили, размахивали шапками и посвистывали. Мужчины громко обсуждали скорость подошедших пароходов; один из них, бывший яхтсмен, гордо рассказывал о своём судне, которое, увы, сгорело в прошлом году. Мужчины кругом рассказчика с пониманием покачивали головами и изредка бормотали что-то наподобие: — Да, пожар для судна — самая страшная угроза! — Вам повезло, что вы сами-то выжили… По палубе курсировали в обоих направлениях стюарды. Они то спускались в каюты, то поднимались, сопровождаемые небольшими стайками пассажиров. — На борт, все на борт! — кричали стюарды, призывая толпу ко вниманию. — Дамы и господа, внимание, внимание! Пассажиры, следующие маршрутом «Саутгемптон — Шербур — Квинстаун», вы прибыли! Прошу, пожалуйста, выстраивайтесь в очередь, ждите посадки! — Дамы и господа, внимание, всем внимание! Пассажиры, следующие маршрутом «Саутгемптон — Шербур — Квинстаун»…