— На выдумки мистер Лоу мастер, — словоохотливо продолжал клерк, — совсем недавно он был здесь с меню, которое приложил к своему письму. Я склонен считать это скрытой похвалой нашей кухне. Нет такого судна, где кормили бы лучше, чем на «Титанике»! — Скорее всего, это так, — лаконично подтвердил Уайльд. Клерк разулыбался. — Удачной вам вахты, мистер Уайльд, — напутствовал он собеседника, — и вам — удачного плавания, мисс Джеймс! Мэри тут же залилась краской: слова клерка звучали так, словно бы он нарочно соединил её и мистера Уайльда если не дружескими узами, то узами приятельства. Но, судя по неизменному спокойствию на лице последнего, его нисколько не смутила такая фамильярность. Мэри с усилием расправила настороженно сведённые плечи и робко шагнула вперёд. Она не должна была этого делать, о чём не переставала себе твердить — но она всегда шла навстречу Оливеру Хаксли, если Оливеру Хаксли она была нужна. И Мэри казалось, что мистеру Уайльду тоже сейчас кто-то необходим — несмотря на всю его кажущуюся самодостаточность и морскую уверенность в себе. — Мистер Уайльд, — негромко обратилась к нему Мэри, когда они зашагали обратно по коридору, — я могу… задать вам вопрос? Она не отводила взгляда от золотого ободка на безымянном пальце его левой руки. — В зависимости от того, что вы хотите спросить, — ответил он незамедлительно. — Мистер… Уайльд, — неуверенно заговорила Мэри, — я всё время думала о работе в море. Увы, я не знаю, как эти мысли пришли ко мне в голову, но… Я чувствую, что не могу расстаться с Лиззи ни на минуту, ведь иначе она обязательно попадёт в беду, что уже подтвердилось не однажды… И меня изумляла выдержка, с которой моряки отправляются в странствия, оставляя семью на берегу. — Это часть нашей работы, — спокойно сказал Уайльд, не замедляя шага. — Это верно, но разве не чувствуете ли вы тоски… безотчётной тревоги по тем, кого не можете увидеть сейчас? Мистер Уайльд, признайтесь, ведь вы хотели бы скорее вернуться на берег? Увидеться с сестрой, с женой… с детьми? Что же удерживает вас на судне, когда кругом — опасности и неизвестность? Что помогает вам оставаться таким… непоколебимо спокойным? Подчас, когда я смотрела на вас, мне казалось, что в ваших глазах нет ничего, кроме этого степенного льда… — Мэри отчаянно замахала руками, как веером: лицо у неё полыхало, и она это чувствовала. — Простите, наверное, я слишком много говорю, я, вероятно, утомляю вас, но, прошу, мистер Уайльд, ответьте мне… я думала, что меня неожиданно одолела странная блажь, каприз, чего со мной не случается, но я не могу изгнать эти мысли из своей головы… думаю и думаю только о вас… то есть… не поймите меня превратно, о вашей работе… и я не устаю задавать себе этот вопрос: как же так получается, что вы сохраняете это удивительное спокойствие? Неужели же естественной тоске по жене, по детям нет места на корабле? Мистер Уайльд несколько замедлил шаг, и Мэри в ужасе прижала ко рту ладони. То, что она сказала, совершенно очевидно было бестактностью, но слова сами слетали у неё с губ, и она никак не могла удержать в себе бесконечные вопросы. — На какой берег я ни сошёл бы, — сказал он, — мне не увидеться больше с моей женой. Мрачная, сдержанная скорбь этих слов окатила Мэри острыми, колючими льдинками. Сквозь пелену стыда постепенно пробивало осознание: её щёки опять краснели. — Простите, — пробормотала она, — я… я соболезную вашей утрате. Я не хотела задавать этот бестактный вопрос… — Достаточно извинений, мисс Джеймс, — размеренно пресёк её сбивчивые словоизлияния Уайльд, — моя жена умерла в декабре позапрошлого года. — Мне очень жаль… — Это была скарлатина, — тихо сказал Уайльд, — как и у двоих моих детей. Мэри споткнулась на полушаге и неловко прошептала: — Простите… я… я совсем не хотела спрашивать о таких неудобных вещах… я всего лишь… — она нервно выдохнула и вдруг выпалила: — Мой отец погиб от тифа, мистер Уайльд. Уайльд поглядел на неё с искоркой любопытства в глазах. — От тифа? — Он был врачом, — Мэри медленно выдохнула, — все мои предки по мужской линии были врачами. И мой отец, и мой дед… — она помедлила, улыбнулась невесёлой улыбкой и закончила: — И много-много мужчин до него. — А вы — гувернантка, — утвердительно произнёс Уайльд. — Да, — Мэри опустила глаза, — я — гувернантка и горжусь этим. Я люблю детей. Я умею ладить с детьми… если не учитывать мою младшую сестру. Уайльд скользнул по ней взглядом и промолвил: — Ваша сестра очень храбрая девочка, мисс Джеймс. Многие дороги открыты перед ней. Мэри опустила голову. Уайльд шагал размеренно и медленно, так, что ей не приходилось переходить на трусцу, лишь бы догнать его. Она шла рядом, бок о бок, следя за ним боковым зрением. Если бы только они сейчас гуляли по твёрдой земле (чего Мэри хотелось бы), мистер Уайльд наверняка предложил бы ей опереться на его руку. Но мистер Уайльд шагал куда-то по своим корабельным делам, а Мэри не нужно было объяснять, почему ей не следует даже находиться с ним рядом. — Благодарю вас, мистер Уайльд, — Мэри искоса посмотрела на него и улыбнулась. — Если бы Лиззи вас слышала, она была бы польщена. — Как ни странно, — задумчиво заговорил Уайльд, — даже находясь между морем и кораблём, она сохранила самообладание. Не впервой мне доводилось выручать людей из такого опасного положения. Ваша сестра держалась с большим мужеством, чем иные юноши. — Наверное, она меньше боялась потому, что меньше понимает, — прошептала Мэри. — Дети не испытывают такого страха перед жизнью, как взрослые, потому что сама жизнь им всё ещё кажется игрой. Они не осознают, где проходит та тонкая грань между реальными страхами и вымышленными. — Не каждому взрослому под силу это осознать, мисс Джеймс, — тихо заметил Уайльд. Мэри с трудом сглотнула ком в горле. Новый вопрос начал мучить её; этот вопрос сжигал её горло изнутри. — Когда я увидела вас с Лиззи впервые, — сказала она, — хотя я была удивлена и растеряна, я сразу поняла, что вы умеете ладить с детьми. Лиззи недоверчивая девочка и не подпустила бы вас к себе, несмотря на ваш благородный поступок, если бы вы не смогли расположить её к себе. Иногда… — она опустила голову, — даже у меня не получается заговорить с нею так, чтобы она услышала меня. Вы же… я сразу подумала, что, должно быть, у вас не один ребёнок. Мистер Уайльд искоса взглянул на неё. Отголосок улыбки впервые показался в уголках его губ. — Да, — сказал он, — у меня четверо детей, оставшихся от моей покойной жены. Джейн, Гарри, Арнольд и Нэнси. — Они наверняка очень ждут вас домой, — сказала Мэри. — Я не смогла бы расстаться с Лиззи надолго, например. Я не согласилась бы поплыть в Америку без неё. — Они редко видятся со мной, — задумчиво сказал Уайльд, — большую часть времени проводят с моей сестрой. С тех пор, как она овдовела, она часто к нам заглядывает. Благодаря её бескорыстной помощи я могу не беспокоиться о детях. Мало кому я мог бы доверить их. — Я уверена, что ваши дети очень гордятся вами, мистер Уайльд, — вдохновенно сказала Мэри и опять прижала руки к лицу. — Во всяком случае… мне всегда казалось фантастическим всё, что связано с морем. Фантастическим и страшным, поскольку море непредсказуемо. — В этом вы правы, — подтвердил Уайльд, — море губит и щадит по своей воле. У моря свои законы и свои правила. Любой человек, достаточно хорошо знакомый с этой стихией, понимает, сколь безрассудно считать море покорённым. Его недра хранят множество тайн, и нельзя сказать, что все эти тайны мы хоть когда-либо сможем раскрыть. Вдали показалась лестница, и Мэри растерянно повернулась к мистеру Уайльду. — Вы… вы пойдёте другим путём? — Да, мисс Джеймс, — сдержанно промолвил он, — приятно было побеседовать с вами. — И мне, сэр, — шепнула Мэри. — Надеюсь, это не последний наш разговор. Мистер Уайльд вежливо распрощался с нею и двинулся дальше. Мэри же поторопилась наверх по лестнице: до остановки в гавани Корка оставалось совсем немного времени, и это значило, что мисс Мэйд наверняка давно собралась и готова к выходу. Однако, ворвавшись в каюту мисс Мэйд, Мэри обнаружила, что та даже не успела уложить вещи. Мисс Мэйд носилась от постели к комоду, хватала первые попавшиеся предметы и спешила семенящими шажками к своему чемоданчику. Чемоданчик лежал меж смятых простыней, и из него высовывались платья, шляпки, книги, письменные принадлежности, перемешанные друг с другом. Одного взгляда Мэри хватило, чтобы понять: закрыть чемоданчик у мисс Мэйд не получится. — Симона, — негромко позвала она. Мисс Мэйд сразу обернулась и негромко взвизгнула. Она утеряла равновесие, нелепо взмахнула руками и упала на постель, чудом промахнувшись мимо разверстого чемоданчика. — Ох… Мэри… — неловко захихикала мисс Мэйд и сделала попытку прикрыться чемоданчиком. Несколько книг выпали из него на постель, одна шлёпнулась на пол. — Мэри, очень рада тебя видеть… как тебе спалось?.. — Симона, — мягко произнесла Мэри, — пожалуйста, не нужно играть передо мной. Я пришла попрощаться. Глаза мисс Мэйд наполнились слезами, как по команде. Она неловко дёрнулась и совсем опрокинула чемоданчик. К ногам Мэри отлетела расчёска; Мэри подняла её и аккуратно прокрутила перед носом. Мисс Мэйд жалко дрожала на своей смятой постели, то краснела, то бледнела, то вообще зеленела и отчаянно тянула на себя раскрытую поваренную книгу. — М-м… — простонала она, — Мэри, моя бедная Мэри, я совсем не хотела так разочаровывать тебя… Мне больно осознавать, что я могла тебя оскорбить… уверяю, у меня в мыслях не было ничего дурного… Мэри шагнула к мисс Мэйд и замерла у комода. Другой гном, преисполненный любви к миру, требовал: «Протяни руки! Обними её!» Но Мэри уже давно никого не обнимала, кроме Лиззи. Если бы кто-то подступился к ней и коснулся её (кто-то, кроме одного-единственного человека, чей нечёткий образ лишь начинал оформляться у неё перед глазами), её сотрясли бы глубокое удивление и колючий ужас. Поэтому Мэри сказала: — Симона, я не злюсь на тебя. Я знаю, что ты — моя подруга, ведь ты единственная осталась у меня после всего, что произошло. Мисс Мэйд закрыла лицо руками и упала на постель. Её плечи конвульсивно дрожали. Мэри стояла у комода и неотрывно смотрела на мисс Мэйд. Крайне редко ей приходилось испытывать такое замешательство — замешательство, сквозь которое отчётливой звенящей нотой пробивался стыд. Ладонь Мэри скользнула по острому углу комода. Она быстро подошла к мисс Мэйд, присела рядом и на мгновение замерла. Мисс Мэйд всё рыдала, пряча лицо в ладонях; теперь дрожали не только её плечи, но и, казалось, всё тело. Мэри аккуратно протянула руку. — Прости и ты меня, Симона, — сказала она и привлекла ту в объятия. Мисс Мэйд трубно засопела носом и обеими руками вцепилась Мэри в плечи. Хотя мисс Мэйд и была лёгкого сложения и никогда не отличалась особенной упитанностью, она повисла на шее у Мэри, тяжёлая, будто гроб. Она ткнулась Мэри носом в плечо и прошептала: — Я действительно ничего этого не хотела… — Я знаю, — сказала Мэри и склонила голову к плечу мисс Мэйд. Слёзы выступили у неё на глазах, — я знаю. Прости, что была так груба с тобой… — Прости, — бессознательно шептала Симона, — прости меня, Мэри, прости… В течение всего нашего путешествия… я разочаровываю тебя, всё время разочаровываю! Мэри поглаживала её по спине почти невесомо, и слёзы беспрепятственно скатывались по её щекам. — И ты прости меня, Симона. И ты… Сколько времени они просидели так, обнявшись и шепча бессвязные извинения, Мэри сказать не могла. Среди характеристик хорошей гувернантки значилась абсолютная пунктуальность, а Мэри была не просто хорошей гувернанткой, она была одной из лучших. И всё же она не уследила за быстрым бегом часовой стрелки — поэтому, когда она очнулась, оказалось, что мисс Мэйд уже давно должна спешить на палубу и готовиться к выгрузке на берега Квинстауна. Обе они поднялись, не размыкая рук. Мисс Мэйд безотрывно смотрела на Мэри ярко-красными глазами со слипшимися ресницами. Её макияж совсем испортился: теперь со своими потёкшими румянами и размазавшейся губной помадой она походила на грустного клоуна, которому пришлось отсидеть пару суток в тюрьме за нарушение общественного порядка. Мэри крепче сжала ладони мисс Мэйд и усмехнулась. — Ты выглядишь как сущая замарашка. Мисс Мэйд тут же вырвала руку, выхватила носовой платок и вслепую стала сдирать косметику с лица. — Это ничего, — пробормотала она с намёком на бодрость в голосе, — это ничего, Мэри, нанесу заново… макияж — не лицо! Я всегда могу придумать себе новое! Она бодрилась, но её голос звенел жалко и пристыженно.