— Извините, Светлана Ивановна, — мотнул головой директор. — Я замучился с этими уговорами. Вот так из-за глупости отдельных людей может не состояться хорошее дело. А в коридоре ликовала, трясла жидкими косицами Сонька Рябова. — «Десять тысяч уток вырастим!» — передразнивала она девочек. — Вот и не поедете на Кортогуз! Нюра не вытерпела, оттолкнула ее плечом: — Помалкивай! Тебя это ни с какого боку не касается. Сказали — вырастим, значит — вырастим! Девочки посмотрели на Нюру с удивлением. Как это «вырастим»? Ведь не пускают же некоторых… Нюра собрала подруг в тесный кружок. Соньке не слышно было, о чем они шепчутся. А потом девчонки, взвизгивая от радости и хлопая в ладоши, побежали за Нюркой в кабинет директора. Шатров ходил из угла в угол, заложив руки за спину. — Виктор Николаевич, — окликнула его Нюра. Директор вопросительно оглядел девочек. — Что еще такое? — Мы все равно поедем на Кортогуз, — упрямо наклонила голову Нюра, как будто приготовилась отразить удар. И, не давая директору сказать слова, продолжала: — Не получается две смены — мы одной управимся. Выходные по очереди брать будем. А только все равно поедем, раз обещали. Директор стоял посреди кабинета и серьезно смотрел на Нюру. Видно, обдумывал положение. Но-вот золотистая родинка взметнулась вверх — и широкая улыбка появилась на лице, которое минуту назад было хмурым и озабоченным. Шатров перевел веселые глаза на учительницу и хитро подмигнул ей: — Ну как, Светлана Ивановна, а? С такими девчонками не пропадете! Та тоже улыбнулась и вздохнула, кажется, с облегчением. Шатров даже удивился про себя: ну не поймешь ее, эту ленинградку. Вроде бы обрадовалась, что все-таки поедут. А Светлана Ивановна вечером писала матери: «Мамочка! Сообщаю новость: поедут со мной не 12, а только 6 девочек. Представляешь, как я рада? Все-таки в половину меньше. А то где бы мне за ними усмотреть? Перегреются на солнце, перекупаются. Да еще вдруг зайдут в воду глубоко, а я даже плавать не умею…» Двумя днями позже Нюра снова вошла в кабинет директора, старательно прикрыла за собой дверь. — Виктор Николаевич, — сказала упавшим голодом. — И меня мама не пускает. Узнала, что в одну смену работать станем, и не пускает. В тот вечер и столкнулась Лизавета с Шатровым в сенях у Потаповых. Долго убеждал директор Марию Трофимовну, разъяснял, какое хорошее дело у них рушится. — Все из-за Ванятки, — твердила женщина. — Если бы два дня на озере, два дома, как сперва вы хотели сделать, — тогда бы куда ни шло… А так Калистратовна не согласится. — Может, мне поговорить с ней? — предложил Шатров. Мария Трофимовна махнула рукой. — Чего с ней беседовать? Стара она, слаба. Трудно ей с ребенком целыми днями водиться. Отказывается. Ольга тихонько ткнула Нюру в бок. — А на ночь она соглашается, — сразу вспомнила Нюра. — Ванятка наш ночью хорошо спит. Мальчуган, услышав разговор о себе, поднял от игрушек белую головку и улыбнулся. Все невольно рассмеялись, а Мария Трофимовна неожиданно сказала: — Ну ладно уж, на два-то месяца… Поработаю ночным сторожем… Самое удойное время! — горестно всплеснула она руками. Глава пятая Наступил долгожданный день для девочек — первое июня. Ранним ясным утром от Липовской школы двинулась трехтонка, груженная матрацами, одеялами, подушками, взятыми из интерната. На ухабах вздрагивали узлы с немудреными пожитками «утятниц», свертки с едой; глухо позвякивали, касаясь друг друга отпотевшими боками бидоны с питьевой водой — в новом лагере нет колодца. Девочки крепко держались за борт машины, смеялись, когда кто-нибудь сползал с узла на дно грузовика, а потом с трудом устраивался снова на ненадежном сиденье. На широком неоглядном поле дружно подымались всходы пшеницы. Радостно было смотреть на молодую зелень, освещенную ярким июньским солнцем. — Это пшеница не простая, — объяснил Виктор-Николаевич. — Ее в ранние сроки посеяли: высокоурожайный сорт. Вон как уже вытянулась! Теперь ей никакие овсюги не страшны. Вспомнили добрым словом председателя колхоза. Это он все экспериментирует, добивается, чтобы пшеница не боялась засухи. А председатель тут как тут — едет на своем Алмазе с дальних полей. — Сер-гей Семе-но-вич! — не сговариваясь, крикнули ребята, когда Алмаз, кося глазом на грузовик, остановился у обочины дороги. — Привет, кортогузцы! — приветствовал их председатель. Внимательно вглядевшись в ребячьи лица, вдруг энергично погрозил пальцем директору и погнал Алмаза дальше. Виктор Николаевич улыбнулся, а Сенька Болдырев — он и еще несколько мальчиков ехали на озеро помочь девочкам устроиться на новом месте — солидно заметил: — Машину Сергею Семеновичу надо. В колхозе три деревни, три бригады, полей столько! Разве поспеешь на Алмазе? «Волгу» председателю надо, — закончил он. — Обещают, — рассеянно сказал Виктор Николаевич, потому что думал о своем. Вчера узнал Карманов, что не семиклассники, а шестиклассники едут на озеро, и не две смены, а одна. Был бой. Шатров еле выстоял. — До первой заминки, — сказал председатель. — Чуть что — заберу ферму. И чтоб ни с одной девчонкой у меня ничего не случилось! Виктор Николаевич незаметно оглядел свою «армию»: о-ох, вообще-то… Остановил взгляд на Светлане Ивановне. Она сидела на узле, крепко ухватившись обеими руками за борт машины. Тонкие пальцы побелели от напряжения. Лицо, чуть порозовевшее от встречного ветра, было спокойным, даже, пожалуй, радостным. Наверно, от этой утренней красотищи, от широкого раздолья, от неба, ясного и чистого, без единого облачка. Конечно, не ее бы надо было посылать на ферму. Но у биологички захворала мать, и уехала биологичка из Липовки на все лето, бросив хозяйство на соседку. Другие учителя тоже нашли причины, отказались. Вот и предстала перед директором бледнолицая худышка из Ленинграда в единственном числе. «Каравай, каравай, кого хочешь выбирай!» — усмехнулся Шатров, вспомнив создавшуюся ситуацию. Он чувствовал, что до смерти напугал юную учительницу предложением ехать с девочками на озеро выращивать уток. — Уток? — переспросила Светлана Ивановна, и лицо ее вспыхнуло. — Да, уток. А что? — совсем по-мальчишески, задиристо спросил директор. — И вы тоже отказываетесь? — Нет, что вы! — воскликнула девушка и даже приложила руки к груди. — У вас и так столько неприятностей по этому поводу! Короче говоря, пожалела бедного директора и приехала, хотя все поджилки у нее со страху тряслись. В этом Шатров был уверен. Он тогда нарочно достал личное дело Светланы Ивановны и удостоверился: родилась и выросла в Ленинграде, единственная дочь архитектора. Сразу после института — Липовка. Пока дело касалось литературы, сочинений — все шло неплохо. Даже очень неплохо! А тут вот надо заняться странным, непонятным делом — уток выращивать. Задала она директору парочку вопросов насчет этих уток, так хоть стой, хоть падай!. Но выбирать было не из кого. И отступать не хотелось. «Ничего! — решил Шатров. — В конце концов, не боги горшки обжигали. Наезжать буду почаще. Контролировать». — Глядите, реактивный! — крикнул Сенька, задрав вверх голову. Голубое небо прочертила кудрявая белая тропинка. Один край тропинки будто растворялся, таял в воздухе, а другой, узкий, — убегал вперед и неожиданно заканчивался маленькой золотой точкой. Это самолет сверкал на солнце. — Почему ученые не додумаются сделать так, чтобы никакой дорожки за самолетом не было, — размышлял Сенька. — Врагу же видно, что реактивный летит. Сбить может. — Какому еще врагу? — спросила Стружка. — С дорожкой-то красивее. — Эх ты! «Красивее»… А если война? Нина Семенова, а иначе Стружка, задумалась над этим. Ветер вытянул из-под ее косынки две прядки волос, и они, как «дворники» на стекле машины, перебегали по лбу то в одну, то в другую сторону. Это были не просто прядки, а скорее спиральки — будто мокрые волосы намотали на карандаш, подсушили, а карандаш вынули. И ничегошеньки нельзя поделать с этими кудрями. Девочка на ночь иногда мочила их квасом, вытягивала и крепко завязывала платком. Но лишь только волосы освобождались от гнета, немедленно начинали «корежиться», по выражению Нининого деда Анисима, и голова превращалась в мохнатую шапку. Мухи, как ошалелые, кружили над ней. — Квасной дух чуют, — объяснил дед Анисим. И, разглядывая волосы внучки, сказал однажды: — Стружка, да и только!