Реализовать этот проект в полном объёме тогда не удалось по причине отсутствия финансирования. Но всё же, принимая во внимание острую нужду в специалистах, владеющих японским языком, начальник Заамурского военного округа в Харбине по собственной инициативе направил в 1906 году восемь русских мальчиков в Токио в Православную миссию. Некоторые питомцы школы стали впоследствии сотрудниками военной контрразведки Приамурского округа, а после революции также и советской внешней разведки. Среди них, в частности, были поручик Алтунин и известный спортсмен-японист Василий Ощепков. Ощепков Василий Сергеевич (1892–1937), родоначальник советского дзюдо и один из основателей самбо, работник колчаковской военной контрразведки (1918–1920), затем армейской разведки РККА. В 1923–1925 гг. как нелегальный резидент внедрялся в Харбине советской спецслужбой в ближайшее окружение атамана Семёнова, выступая «приятелем» его адъютанта. Своих подчинённых Блонкис подбирал исходя из тех же принципов «Особого нравственного уклада». Сегодняшняя встреча с одним из них, перспективным разведчиком-японистом поручиком Алтуниным, проходила как внеплановая и, естественно, конспиративная. Полковник не имел привычки общаться с офицерами, прикрытыми должностями в гражданских учреждениях («подкрышниками»), в здании контрразведки. Да и повод для того, чтобы увидеться, был не совсем обычным. Накануне поручик позвонил по телефону Блонкису и условной фразой попросил о срочной встрече. Его рассказ о причине такой поспешности выглядел крайне любопытным. Алтунин, в частности, сообщил, что вчера вечером был приглашён на ужин в китайский ресторан «Чайна таун» сотрудником японского банка «Тёсэн» — господином Миура. Этот банкир, по уже имеющимся у русских контрразведчиков сведениям, одновременно являлся агентом японского разведывательного органа «токуму кикан». С японцем поручик познакомился ещё в начале лета. Тогда он участвовал в переговорах о кредитовании сделки, касающейся покупки в Японии очередного бывшего российского судна из числа тех, которые стали «военным призом» островной империи по итогам прошедшей Русско-японской войны. Сделка была успешной. Однако оснований для продолжения знакомства с японцем у Алтунина на тот момент не было. Теперь же, по прошествии почти двух месяцев после окончания переговоров, «банкир» инициативно обозначил своё стремление закрепить контакт с российским представителем в неофициальной обстановке. Но не это, в целом поддающееся объяснению, поведение японца заставило контрразведчика просить начальство о внеплановой встрече. Поручик доложил, что в ходе совместного ужина с «банкиром» последний достаточно настойчиво и подробно расспрашивал офицера о том, действительно ли Кредитная канцелярия всё ещё располагает золотыми запасами. И если это так, находятся ли они в хранилищах Владивостокского отделения Госбанка или в ином месте. — Эдуард Николаевич! Его вопросы ко мне как чиновнику Канцелярии о нашей золотой наличности вполне логичны, — подчеркнул разведчик. — Однако настораживает то, что Миура интересуется местами хранения. Подобный акцент странен. С японцем мы близко не знакомы, и я не давал повода к доверительности. Смею предположить, что загадочный интерес «банкира» преследует какую-то, мне пока непонятную, цель. Ситуация показалась ещё более неестественной после того, как управляющий отделением Канцелярии статский советник фон Гросс, знающий о моей ведомственной принадлежности, сообщил, что с аналогичным вопросом к нему ранее обращался заведующий Иокогамским банком во Владивостоке господин Танабэ. По-видимому, — продолжил поручик, — интерес самураев к местам хранения золота носит неслучайный характер… Полковник внимательно слушал подчинённого, слегка поёживаясь из-за усиливающегося со стороны моря ветра. — А какова ваша версия этого японского зондажа, Вячеслав Борисович? Надеюсь, вы не думаете, что они собрались грабить наши банки? — слегка усмехнувшись, поинтересовался начальник отдела военной контрразведки. — Однозначного мнения у меня сейчас нет, — произнёс поручик. — Однако без внимания подобные разговоры японцев оставлять не следует. Я попытаюсь осторожно расспросить других работников Кредитной канцелярии, не было ли у них в последнее время встреч с партнёрами, и что интересовало азиатов в отношении российских активов. — Попробуйте, однако вряд ли это что-то прояснит. Я подумаю над вашим сообщением, — полковник сделал паузу и добавил: — Вячеслав Борисович, давайте не будем отвергать стремления вашего японского собеседника познакомиться поближе. Найдите удобный предлог и проведите с ним встречу ещё раз, может быть, тоже в ресторане — как ответный жест с вашей стороны. Пусть он почувствует, что вы готовы доверительно обмениваться информацией, и тогда «банкир», по всей вероятности, приоткроет причину своего интереса к местам хранения золота. Ваше сообщение, — подчеркнул далее начальник отдела, — несомненно, заслуживает внимания, тем более что наши дела на фронте, похоже, идут не так, как хотелось бы. Вот самураи и засуетились. О результатах предстоящих встреч с Миурой докладывайте мне лично. Я же, со своей стороны, проинформирую командующего. Офицеры пожали друг другу руки и разошлись… Прибыв после встречи в штаб Приамурского округа, полковник, сбросив плащ, сразу же прошёл в приёмную командующего. Дежурный адъютант доложил, что генерал на месте, и у него посетителей нет. Блонкис решительно открыл дверь кабинета командующего: — Добрый вечер, Сергей Николаевич! Разрешите войти? — Да вы уже вошли, полковник. Что так поздно, много работы? — спросил, вставая из-за стола, заваленного бумагами, командующий, генерал-лейтенант Сергей Николаевич Розанов. — Садитесь. Я вот тоже не могу покинуть свой пост. Кто только нам не пишет различных бумаг. И в каждой просьбы, просьбы… Гражданские власти совершенно не занимаются решением текущих проблем, а всё перекладывают на нас, военных. Ну да ладно, я вас внимательно слушаю. Розанов, сухощавый, невысокого росточка, с пышными пшеничного цвета усами пятидесятилетний генерал уже давно отошёл от чисто военных дел, занимаясь вопросами обеспечения снабжения войск. Эта работа ему нравилась, и ей он отдавал всю свою военно-административную душу. Тем более что работа у него получалась, за что генерала ценил Верховный правитель, назначив своим представителем на всех переговорах с иностранными державами по вопросам материально-технического снабжения действующей армии. Розанов Сергей Николаевич (1869–1937), генерал-лейтенант, деятель Белого движения, в 1897 году окончил Николаевскую академию Генерального штаба, участник Русско-японской войны, в 1917 — командир 41-го армейского корпуса. В 1918 поступил на службу в Красную армию, но в сентябре того же года в Поволжье перешёл на сторону антибольшевистского Самарского правительства. С 18 июля 1919 по 31 января 1920 — главный начальник Приамурского края, с января 1920 года проживал в Японии, затем в Пекине и во Франции. Как предполагал сам Розанов, его перевод на тыловую работу стал следствием недоверия к нему со стороны офицерского корпуса, не забывшего о том, что в 1918 году он послужил в Красной Армии. И лишь затем перебежал к Колчаку. «Перебещика» уволили из армии в отпуск «по болезни» и только в конце 1918 года зачислили в резерв чинов при штабе Омского военного округа. Но уже в марте следующего года реабилитированный Розанов получил назначение генерал-губернатором Енисейской губернии и особо уполномоченным по охране государственного порядка и общественного спокойствия в этой же административной единице. А в январе 1920 года стал главным начальником Приамурского края. Руководитель агентурно-оперативного отдела контрразведки кратко доложил содержание своего разговора с «подкрышником», поручиком Алтуниным. Заметив при этом, что подобная информация поступает из различных источников и в настоящее время усиленно перепроверяется по негласным каналам. Генерал задумался, затем произнёс: — А что вы, Эдуард Николаевич, сами думаете о причинах интереса японцев к местам хранения золотого запаса? — Пока однозначного мнения у меня тоже нет, — ответил полковник. — Могу только предполагать. Наши последние неудачи на фронте беспокоят японцев, и они опасаются, что эти активы попадут в руки большевиков. Да и ситуация у нас в тылу, с учётом размаха бандитизма, также может выйти из-под контроля. Есть и другая версия… Может так статься, что самураи, в преддверии возможного военного поражения Сибирской армии, стремятся передислоцировать воинские части своего Экспедиционного корпуса в районы, где находится золотой запас. При неблагоприятном развитии обстановки это позволит им осуществить изъятие золота и его переправку в более безопасные места. Однако это только мои предположения, — заключил Блонкис. Генерал встал из-за стола, прошёлся по кабинету и остановился напротив полковника. — Ваши версии заслуживают внимания. Но прошу учитывать то обстоятельство, что в настоящее время мы практически подготовили соглашение с японцами о предоставлении нам кредита под золотой залог, — проинформировал Розанов. — И это российское золото в ближайшие недели будет отправлено в Японию на кораблях русского Добровольного флота в порт Цуруга, в сопровождении японского военно-морского охранения. Наш военный агент в Токио, генерал-майор Подтягин, стремился открыть японский кредит без передачи золотого залога. К сожалению, сделать это ему не удалось. Партнёры не хотят восстановления и открытия новой кредитной линии в зачёт военно-кредитного соглашения 1914 года. Хотя по этой договорённости мы ещё не полностью использовали заёмные средства. И в Токио также ранее были переданы под него залоговые средства. Генерал вновь стал прохаживаться по кабинету. — К чему я это вам, полковник, так подробно рассказываю? Как мне представляется, версия о том, что японцы стремятся взять под контроль места хранения золота, имеет, по-видимому, некоторые основания. Вместе с тем следует учитывать, что они получали и получат залоговое обеспечение золотом ещё в соответствии с официальными соглашениями. Здесь причина может быть иной. В ней следует самым тщательным образом разобраться. Прошу вас для этого задействовать оперативные возможности. И проинформировать о непонятном для нас интересе японцев к золоту, принимаемых контрмерах вашего прямого начальника — главу военной контрразведки адмирала Колчака генерал-майора Рябикова. Я, со своей стороны, доложу о нашем разговоре Верховному… Кроме указанного, поручу генерал-лейтенанту Сурину, послезавтра выезжающему в Токио для приёмки закупленного военного имущества, конфиденциально переговорить по данному вопросу с нашим послом Крупенским и военным агентом Подтягиным. Если у вас появятся новые версии или же первичные результаты расследования сигнала, будьте любезны незамедлительно мне доложить, — подвёл итог беседе Розанов. Проводив прищуренным и настороженным взглядом в спину уходящего из кабинета Блонкиса, генерал задумался. «А какое поручение от Колчака в отношении меня самого, Розанова, имеет руководитель одного из ключевых отделов военной контрразведки? Доверять этим людям вряд ли стоит. Они не забывают "красный" период в моей биографии и относятся ко мне с подозрительностью. Одна надежда на благосклонность начальника контрразведки генерала Рябикова как "собрата по несчастью" из-за службы у красных, — размышлял командующий. Но может так случиться, что если контрразведка доложит адмиралу о моих особых отношениях с японцами, информация об интересе самураев к русскому золоту приобретёт иное звучание. Недоброжелатели в штабе Колчака преподнесут правителю близость с «сынами Микадо» как моё стремление лично контролировать русский золотой запас в обход указания Верховного всячески избегать передачи Токио золота в качестве залога под военные поставки. В любом случае нет худа без добра, — подумал генерал, — хорошо, что я здесь, во Владивостоке, а не на фронте. Тем более что перспектива его развала очень высока. Боеспособных частей мало, у Колчака нет опыта ведения крупных сухопутных военных операций. В тылу положение шаткое, иностранные союзники готовятся к эвакуации. Надежда только на японцев. Но адмирал не настроен на тесное взаимодействие с ними. Боится потерять остатки своей популярности среди населения. Наверное, в этом и кроется одна из причин ранее провалившихся, в том числе и моих, попыток сблизить Верховного с японцами. В частности, в ходе его поездки в Токио в 1918 году, где неудачно завершился разговор Колчака с военным министром генералом Танака. Тогда японцы предложили направить на Восточный фронт свои воинские части. Эту инициативу адмирал в резких выражениях отверг. Он также заявил о недопустимости японского контроля над городом-крепостью Владивостоком. Именно после этого в моих отношениях с адмиралом, — с горечью припомнил Розанов, — появилась напряжённость. И Верховный правитель потребовал от командования Приамурским округом "оградить суверенные права России на крепость от всяких посягательств, не останавливаясь, в крайнем случае, ни перед чем". В этой ситуации контроль над имперским золотым запасом приобретает архиважное значение. А я пока ключевая фигура как в контактах с самураями, так и в плане удержания золота в пределах Приамурья», — завершил свои размышления «красно-белый» генерал Розанов. Харбин. Штаб генерала Хорвата. Сентябрь 1919 года Город Харбин — уникальный китайский крупный населённый пункт, основанный русскими. Если, конечно, не упоминать город Дальний, ныне Далянь, возведённый нашими соотечественниками в 1898 году на месте китайского рыбацкого посёлка Циннива, — на территории, арендованной у Китая. Однако исследователи так и не определились, какой смысл заложен в названии Харбин. По одной из версий, слово «харбин» не китайского происхождения, а монгольского или маньчжурского, от слова «хабара». Что в первом случае означает баранью лопатку, во втором — брод, переправу. В российских дореволюционных документах встречается другое название этого города. Во время строительства здесь железной дороги и начала её функционирования Харбин называли станцией Сунгари — по имени реки, впадающей в Амур. То есть нынешний город своим рождением обязан строительству Транссибирской магистрали. * * * В конце XIX века западные державы проявили повышенную активность в Дальневосточном регионе, что не могло не беспокоить Россию. Чтобы защитить восточные рубежи, а главное, быстро перебросить войска, в 1891 году Императором Всероссийским было принято решение о сооружении этого железнодорожного мегапути. Его составной частью стала Трансманьчжурская ветка (в последующем Китайско-Восточная железная дорога — КВЖД), которая должна была пройти вдоль Амура по территории Маньчжурии. На таком варианте настоял министр путей сообщения Сергей Юльевич Витте. Злые языки называли его графом «Полусахалинским», поскольку на переговорах с Японией по итогам Русско-японской войны 1904–1905 года ему удалось отстоять российскую юрисдикцию лишь на северную часть этого острова. Для сокращения сроков постройки дороги былаучреждена администрация КВЖД. Проблему обеспечения безопасности грандиозного проекта она пыталась решать за счёт создания военных поселений в полосе отчуждения железнодорожного пути, главным образом казачьих станиц и солдатских слободок.