Нора на мгновение замешкалась, соображая, как лучше ответить. — Простите, что не представились сразу, — произнесла она. — Меня зовут Нора Келли, а это — Билл Смитбэк. Я археолог, а Билл — журналист. Мы прибыли сюда для научных исследований. Бейудзин понимающе кивнул. — Я похож на человека, способного убить лошадь? — внезапно спросил он. — Я не знаю, как выглядит человек, способный убить лошадь, — после недолгого раздумья ответила Нора. Ответ ее пришелся Джону по вкусу. Губы его тронула улыбка, в глазах вновь зажглись искорки. — Кролик готов. Он встал, снял с огня жаркое и, пристроив на плоский камень, ловко разделал на куски. Воспользовавшись вместо тарелок плоскими обломками песчаника, он положил на них по куску крольчатины и протянул гостям. — Вы уж простите, с посудой у меня плохо, — с улыбкой заметил индеец и принялся за еду. Горячее мясо обожгло Норе язык, и на глазах выступили слезы. Но она ужасно проголодалась и не собиралась ждать, пока жаркое остынет. Зубы ее снова впились в жесткую крольчатину. Смитбэк заглотил предложенную ему порцию едва ли не целиком. Бейудзин, наблюдавший за ним, одобрительно кивнул и положил журналисту еще кусок. Все трое молча продолжили работать челюстями. Индеец вновь пустил по кругу флягу с водой. Все сделали по глотку. Жаркое кончилось, и в воздухе повисла неловкая пауза. — Эффектный вид, — решился нарушить молчание Смитбэк. — И какова же арендная плата за этот чудный уголок? Индеец расхохотался, откинув голову назад. — Добираться сюда — сплошная морока. Это хуже всякой платы. Отсюда до моей деревни сорок миль, и на всем пути не найдешь ни капли воды. — Он обвел рукой вокруг себя. — Ночью можете взобраться на самую высокую вершину и нигде не увидите ни единого огонька. Солнце клонилось к закату, наполняя диковинный пейзаж разноцветными бликами — золотыми, красными, пурпурными. Нора не сводила глаз с индейца. Он так и не счел нужным произнести что-либо в свое оправдание, однако она нисколько не сомневалась — к убийству животных Джон не имеет ни малейшего отношения. — Вы можете нам помочь отыскать тех, кто убил лошадей? — спросила она. — Не знаю. — Бейудзин поднял на нее карие глаза. — Вы сказали, что прибыли сюда для научных исследований. Что это за исследования? Нора медлила с ответом. Она не знала, задан ли вопрос из праздного любопытства или является прелюдией к важному разговору. Скорее всего, их новый знакомый не убивал лошадей, но вполне мог знать, кто это сделал. — Простите, но мы не имеем права об этом говорить, — в растерянности пробормотала начальница экспедиции. — А где вы разбили лагерь? В долине Чилба? — Не совсем. — Моя деревня вон там. — Старый индеец указал на север. — Она называется Нанковип. На нашем языке это означает «Цветы у пруда». Каждое лето я приезжаю сюда и провожу здесь неделю или две. Трава здесь хорошая, сучьев для костра вдоволь, а внизу есть отличный родник. — А вам здесь не одиноко? — поинтересовался Смитбэк. — Нет, — просто ответил индеец. — А зачем вы приезжаете в такую даль? Бейудзин, казалось, несколько смутился от подобной настырности. — Здесь я снова становлюсь человеком, — медленно произнес он, пристально глядя на Смитбэка. — А кем же вы ощущаете себя все остальное время? — не унимался тот. Нора не знала, как одернуть спутника. В большей части индейских культур излишнее любопытство всегда считалось грубейшим нарушением этикета. — Не обращайте на него внимания, — поспешно вклинилась она. — Он журналист и никак не может отделаться от привычки задавать слишком много вопросов. — Да пусть его спрашивает. — Бейудзин, похоже, вовсе не чувствовал себя оскорбленным. — Странно только, что у него нет с собой магнитофона или видеокамеры. Те, кто к нам приезжает, обычно без них не ходят. Так вот, все остальное время у меня слишком много дел. У меня стадо овец, о котором надо заботиться. А еще я избавляю людей от хворей и недугов. — Так вы врач? — вновь принялся за свое Смитбэк. — Знахарь. — И каким же образом вы исцеляете страждущих? — Справляю обряд Четырех Гор. — Вот как? — У Смитбэка загорелись глаза. — Если не секрет, в чем заключается этот обряд? — Он справляется на протяжении трех ночей. Я использую древние заговоры и снадобья из трав. Обряд Четырех Гор помогает избавиться от грусти, тоски и безнадежности. — И многих вам удалось исцелить? — Многих. По мере того как разгорался интерес Смитбэка, ответы индейца становились все более краткими. — Хотя, конечно, есть люди, на которых наши обряды не действуют, — продолжал их новый знакомый. — У меня случаются неудачи. И это — одна из причин, по которой я приезжаю сюда. — Так сказать, в поисках смысла бытия? — не обращая внимания на злобные взгляды Норы, задал очередной вопрос Смитбэк. — Может, и так, — задумчиво произнес индеец. — Если считать поисками смысла бытия одиночество, молитву, а иногда и воздержание от еды. Мне не являются здесь пророческие видения, но мои духовные силы прирастают. Здесь я вспоминаю, что для счастья человеку нужно совсем немного. Вот и все. Он помолчал и, оглядевшись по сторонам, поинтересовался: — Есть у вас спальные мешки? Ночи здесь прохладные. — Есть, — кивнула Нора. — Это хорошо. Индеец откинулся назад, привалившись спиной к скале, и подложил под голову смуглую морщинистую руку. В молчании все трое наблюдали, как солнце опускается за горизонт и долину наполняют сумерки. Последние отблески заката угасли на вечернем небе. Бейудзин свернул сигарету и яростно задымил, неловко зажав ее между большим и указательным пальцами. Со стороны могло показаться, будто он курит в первый раз. — Не хочу выглядеть назойливой, но все же я вынуждена вернуться к вопросу о наших убитых лошадях, — нарушила тишину Нора. — Если вы видели убийц, пожалуйста, скажите нам — кто это был? Возможно, они имеют что-то против наших исследований. — Ваши исследования, — выпустив кольцо дыма, повторил индеец. — Вы ничего не рассказали мне о них. Она колебалась. Судя по всему, Бейудзин считал рассказ об экспедиции платой, соразмерной его откровенности. Но гарантия того, что он действительно владеет какими-либо сведениями, способными помочь делу, совершенно отсутствовала. — Напоминаю, это секретные исследования. — Нора решила рискнуть. — Могу я рассчитывать на то, что вы отнесетесь к этому серьезно? — Вас интересует, не раззвоню ли я о них по всему свету? — усмехнулся индеец. — Можете не опасаться. Трепать языком не в моих привычках. Он бросил окурок в костер и принялся сворачивать новую сигарету. — Хотя скверных привычек у меня много, — добавил Бейудзин. — И это — еще одна причина, которая заставляет меня приезжать сюда. — Мы исследуем древнее поселение анасази, обнаруженное нами среди скал, — пристально глядя на него, сообщила Нора. Слова ее произвели на старого индейца совершенно неожиданное действие — он вдруг замер, точно громом пораженный. Уже в следующее мгновение пальцы его продолжили сворачивать сигарету, однако первая реакция оказалась слишком заметной, чтобы упустить ее из виду. Закурив, Бейудзин вновь привалился к скале. Он не произносил ни слова. — Это даже не поселение, а большой, очень богатый город, — продолжала Нора. — Там сохранились поистине бесценные вещи. Если его разграбят, это будет настоящей трагедией. И мы опасаемся, что люди, которые убили лошадей, хотят выжить нас оттуда и без помех завладеть его сокровищами. — Завладеть его сокровищами, — эхом повторил индеец. — А что сделаете с этими сокровищами вы? Отправите в музей? — Нет, — решительно возразила Нора. — Мы намерены сохранить город в неприкосновенности. Бейудзин продолжал выпускать кольца дыма, однако движения его стали более скованными, а взгляд потускнел. — Мы никогда не бываем в долине Чилба, — медленно произнес он. — Почему? Индеец, зажав между пальцев дымящуюся самокрутку, уставился на Нору. — Как были убиты ваши лошади? — Им вспороли животы. Выпустили кишки и разложили их спиралями. Вставили в глаза палки, украшенные перьями. И вырезали из шкур несколько круглых кусков. Бейудзин резко бросил окурок в костер, встряхнул головой и растер пальцами лоб. — Говорите, из шкур у них были вырезаны куски? Где? — От его рассеянности не осталось и следа. — На лбу, на боках и на животе. Он молчал. Нора заметила, как трясутся его руки, и тоже ощутила дрожь, пробравшую все тело.