– Знаю. – Миён опустила глаза, не в состоянии выдерживать его взгляд. Она взяла ладонь хальмони в одну руку, а в другой зажала пуджок. Раскрывшись навстречу хальмони, лисица отыскала ее ци. Еще слабее, чем в прошлый раз. Догорающий уголек. Миён боялась притрагиваться к этой энергии. Боялась, что, когда она почувствует ее вкус, в ней сразу проснется чудовищный голод. Поэтому она попыталась найти другой способ связаться с хальмони. Шепот, тихий, как дуновение ветра, прошелестел: «Бедное дитя». Миён потянулась к этому голосу – такому теплому, такому знакомому. «Прости себя». Она нахмурилась. У Миён не было времени задумываться, а не решил ли разум сыграть над ней злую шутку. Она отдаленно чувствовала, как колышется ци хальмони. Девушка попыталась перелить в старушку энергию больных, но та воспротивилась ее хватке подобно дюжине змей, извивающихся в руках. Миён выжала собственную энергию и попыталась ухватиться за ускользающую ци пациентов. «Нет, так не пойдет, – прозвучал голос в голове. – Я не хочу жить за счет других». Голос звучал как будто издалека, но Миён уже могла его разобрать. «Хальмони?» – мысленно выдохнула она. Ее слова отозвались эхом, словно во сне. «Отпусти, дитя». И лисица покатилась – все ниже, ниже, ниже… Казалось, падение никогда не закончится. Но тут перед закрытыми глазами она что-то увидела. Ослепительный свет заполнил ее разум. «Пожалуйста, позвольте мне помочь. Я должна это сделать! Ради Джихуна!» – взмолилась Миён. «Ты не обязана это делать ради его прощения». – Голос хальмони был таким добрым и понимающим – и он разбил Миён сердце. «Когда он узнает, что я сделала…» – девушка не смогла закончить мысль. «А ты ему не говори. Все, что от тебя требуется, – это любить его». «Я не могу, – ответила Миён. – Я этого не заслуживаю». «Это решать не тебе, дитя». Миён почувствовала, как ее тянет обратно. Она попыталась снова дотянуться, продраться к хальмони, но связь прервалась с резким шумом и вспышкой, ужалила Миён током. Когда она открыла глаза, Джихун стоял над ней на коленях. – Слава богу. Я боялся, ты себе как-нибудь навредишь. – На его лице читалось волнение. И волновался он за нее. От этого у девушки потеплело на душе. – Наврежу? – переспросила Миён. Только тогда она поняла, что лежит на полу. Она села и потерла затылок. Должно быть, ударилась, когда упала. – Да, тебя трясло из стороны в сторону, а я никак не мог тебя остановить. – Джихун потер щеку, и Миён заметила на ней намечающийся синяк. – Ты как? Миён коснулась синеющей кожи, и парень отпрянул. Волнение мигом сменилось каменной маской. – Ну что, сработало? – Он обернулся к неподвижной хальмони, и Миён почти физически ощутила его разочарование. Она слышала голос хальмони у себя в голове и до сих пор сомневалась, был ли он настоящим или ей привиделось. – Нет, боюсь, не сработало. – Миён решила, что не стоит ему говорить об услышанном. Особенно если ей все-таки привиделось. – Значит, ты не можешь ничего сделать. – Попробую еще раз. Миён начала собирать вещи. Джихун не ответил. Он сел в освободившееся кресло и взял хальмони за руку. «Все, что от тебя требуется, – это любить его», – сказала хальмони. Но как она может любить Джихуна, если приносит ему одни страдания? * * * Прошло две недели, но они так ничего и не добились. Хальмони была права. Если Миён возьмет ци больных и умирающих пациентов, она может ненароком их опустошить, и тогда они умрут. А девушка станет чудовищем, которым больше становиться не хотела. Поэтому Миён рыскала по городу в поисках реликвий и артефактов, которые, по слухам, содержали проблески энергии. Из одной чосонской вазы (которая, по преданиям, когда-то была токкэби) лисица целый день пыталась вытрясти хоть каплю энергии – но не добилась ничего, кроме вдребезги разбитой вазы. А так как ее собственная ци постепенно покидала тело, Миён не хватало сил на бесконечную беготню. Девушка наклонилась над раковиной и подставила ладошки под воду. К счастью, в этом крыле больницы посетителей было мало, и Миён могла спокойно приходить сюда, когда ее тошнило, не боясь попасться никому на глаза. Во рту все еще стоял привкус желчи, а желудок потряхивало, как если бы она стояла на борту корабля посреди моря. Миён осмотрела в зеркале свое впалое лицо. Ей становилось все хуже. Чем ближе был сотый день, тем хуже она себя чувствовала. Иногда у нее сильно кружилась голова, и казалось, Миён находится во сне, от которого никак не могла проснуться. Но, когда боль достигала пика, она мечтала об этом почти бессознательном состоянии. – Соберись, Ку Миён, – сказала она своему отражению. – Тебе недолго осталось. Так себе напутствие, но зато хотя бы не тошнило. Девушка вышла из туалета и направилась к палате хальмони. Перед дверью она на минутку задержалась, чтобы поправить рубашку. Потерла маленькое пятнышко, надеясь, что это не рвота, – хотя никак не могла исключить такую вероятность. Наконец Миён открыла дверь и невольно вздохнула от облегчения, увидев, что Джихун еще не пришел. В палате были только хальмони и ее новый сосед. Оба пациента спали, и лишь писк мониторов нарушал тишину. Миён села и положила голову рядом с холодной рукой хальмони. Ее беспокоило то, что кожа женщины была такой ледяной на ощупь, однако мониторы показывали медленное сердцебиение, а значит, хальмони была жива. Пока что. В кармане завибрировал телефон, и Миён чуть не подпрыгнула. На экране высветилось имя Йены. Девушка хотела было проигнорировать звонок, но потом вспомнила предупреждение матери. – Алло?.. Она едва успела договорить, как из трубки донесся крик Йены: – Ты в Сеуле? Почему ты вернулась без моего разрешения?! – Потому что… – Еще и заставила Чуну врать мне – за мои собственные деньги! Думала, я не замечу, какие огромные суммы ты снимаешь?! Миён нахмурилась. – Значит, он все тебе рассказал. Предатель. – Вот только не надо его обвинять! Во всем виновата ты и твоя напрочь отсутствующая рассудительность! Ты сейчас с ним? Миён догадалась, что мать говорит не о Чуну. – Его хальмони больна. Я помогаю… – Не смей приближаться к этому мальчишке, пока у него твоя бусина! Забыла уже, что стоит ему узнать правду – и он сможет тебя контролировать? – Но он же не знает, – напомнила Миён. – Если он не круглый идиот – а я не исключаю такую возможность, – скоро сам догадается! Не приближайся к этому мальчишке, Миён. Девушка почти поддалась. Она до сих пор замирала от страха при звуке гневного материнского голоса. Однако долгие недели голода и неудач истощили и изнурили ее. Миён нужно было хоть что-нибудь, что позволило бы ей продержаться. И пусть Джихуну ее присутствие, судя по всему, было в тягость, один его вид помогал ей удержать в узде усталость – хотя бы на время. Поэтому Миён твердо ответила: – Ты больше не можешь мне указывать, мама. И повесила трубку. – Это была твоя мать? – раздался со стороны двери голос Джихуна.