И она ее увидела – крошечную угасающую звезду. Затухающую ци хальмони. Этого Миён и боялась. Хальмони отдала Джихуну слишком много энергии, и у нее самой почти ничего не осталось. Женщина оказалась заточена между жизнью и смертью, в этом бессознательном лимбе. Похоже, той ночью Миён все же украла чужую жизнь, хотя и не смогла никого убить для себя. – Простите, – прошептала она. – Я не хотела, чтобы так получилось. Миён поднесла ладонь хальмони к своей щеке. – Он никогда мне этого не простит. Я, наверное, эгоистка, раз надеюсь, что не придется ему рассказывать? Не хочу, чтобы он считал меня чудовищем. Понимаю, вы вряд ли меня простите. Но я хочу попробовать вас спасти. Дайте мне шанс. Ради него и ради меня. 45 Телефон Джихуна разрывался от сообщений. Первое пришло от Сомин: «Ты чем думаешь?! Зачем в одиночку уехал? Я с тобой больше не разговариваю, Ан Джихун!» Он этого ожидал, но все равно чувствовал себя виноватым. Однако, останься он с Сомин и ее матерью, они бы наверняка попытались уговорить его зайти в гости. А Джихуну хотелось побыть одному. Следующее пришло от детектива Хэ: «Не лезь на рожон. Позвони, если вдруг плохо станет». Джихун улыбнулся. Классическое «веди себя хорошо, не болей». Через минуту пришло еще одно сообщение от Сомин: «В холодильнике суп. Не съешь – убью». Джихун рассмеялся. Сомин слишком хорошо его знала. Крутую дорогу к дому он преодолел еле-еле, почти жалея, что решил поехать один. – Джихун-а, – позвала юношу хальмони Хван, когда он наконец поднялся. Хальмони сидела на узеньком помосте перед магазином, хотя воздух был по-февральски холодным. Джихун сел рядом, чтобы перевести дыхание, вырывавшееся изо рта тяжелыми облачками. – У тебя усталый вид. – Хальмони Хван нахмурилась. – Сейчас отдохну. – А почему полицейский не с тобой? Он такой красавчик. – Хальмони Хван, да вы мне изменяете? – Джихун притворно возмутился. Женщина хихикнула, и в ее потускневших глазах проскользнул огонек. Она потянулась назад и достала маленькую склянку. Внутри в золотой жидкости плавал толстый корень. – Держи. Это лечебное вино с корнем имбиря с Пхальгонсана[96]. – Мне еще нельзя пить, – напомнил ей Джихун. – В мое время даже пятилетние дети вино пили. Старушка протянула ему бутылочку, и Джихун, низко поклонившись, аккуратно взял ее. – А еще тебя кто-то искал. – Чханвани? – спросил Джихун. – Нет, симпатичней. – Хальмони Хван подмигнула. Джихун помрачнел. Оставалось надеяться, что это не очередные кредиторы. * * * В ресторане было темно. На пустых столах стояли перевернутые стулья. На входной двери висело написанное от руки объявление: «ЗАКРЫТО НА НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ СРОК». Стоило Джихуну только сосредоточиться – и он смог бы представить пронизывающий воздух запах бабушкиного ччигэ, звон тарелок, смех посетителей. Но он не стал. Было больно вспоминать те дни, ведь он всегда принимал их за должное. Никогда не ценил жизнь с хальмони. Он захлопнул за собой дверь в квартиру, и пуджоки на дверной раме зашелестели на сквозняке. Джихун сбросил обувь и аккуратно поставил ее рядом с любимой парой хальмони – черными поношенными рабочими ботинками. Прошел всего месяц, но казалось, дом скучал по хальмони не меньше Джихуна. Все оставалось на своих местах, но как будто померкло. Парень почти услышал радостный лай Дубу, бегущей по коридору. Но собачка жила у Сомин – и это к лучшему, ей там уделяли много внимания. А Джихун за последний месяц провел больше времени в больнице, чем дома. – Ну и бардак у вас тут. Джихун резко развернулся. Из темной кухни показался человек. – Кто ты? – Джихун поднял кулаки, готовясь к нападению. – Я тебе не враг, – произнес голос. Определенно мужской. – Если ты мне не враг, то покажись. Парнишка, выступивший на свет, был едва ли старше Джихуна. Может быть, лет двадцати. У него было точеное лицо и светлые глаза. – Приятно познакомиться. Я Чуну. – Парнишка ослепительно улыбнулся. – Я бы представился, но мне как-то пока не доводилось знакомиться с людьми, пытающимися меня обокрасть. – Ты серьезно считаешь, что я решил тебя обокрасть? – поднял бровь Чуну. Справедливое замечание. Высокий парнишка выглядел так, будто сошел со страниц глянцевого журнала. На нем были темные штаны и длинное шерстяное пальто. Из-под рукава выглядывали золотые часы. И, скорее всего, за их стоимость вполне можно было бы оплатить добрую часть счетов из пачки на столе. – И зачем ты сюда явился? – Джихун бросил взгляд на диван – там лежала его куртка, в кармане которой остался телефон. – Сам не перестаю себя спрашивать. И почему я вечно ввязываюсь в подобные авантюры? – Чуну сел рядом с курткой Джихуна и преспокойно закинул ногу на ногу. – Наверное, из-за лица. Я так хорош собой, что люди ко мне тянутся. Ну а я не могу отказаться от хорошей компании. Да кто этот парень? – Я умею слушать. И поэтому люди мнят, что могут со мной откровенничать. Стоит чуть-чуть подождать – и вот я уже знаю их самые сокровенные секреты. А ведь, казалось бы, все должны бояться токкэби. – Чуну пожал плечами. Джихун отпрянул и окинул Чуну критическим взглядом. Токкэби всегда описывают страшными уродами – как та тварь, которую Джихун встретил в лесу. Но у озабоченного гоблина из леса и этого красивого парнишки на диване не было ничего общего. – И что понадобилось токкэби у меня дома? – Глаза Джихуна метались по комнате в поисках какого-нибудь оружия. – А ты как думаешь? – Губы Чуну изогнулись в улыбке, как будто он загадал Джихуну загадку. – Йена! – Дэнг![97] – радостно воскликнул Чуну. – Не та кумихо. У Джихуна внутри все затрепетало, словно стая стрекоз решила разом взлететь. – Миён? – прошептал он ее имя, боясь дать себе даже малейший проблеск надежды. – Она волнуется о тебе. У Джихуна заболели глаза, точно он слишком долго держал их открытыми на морозе. Потом до него дошло, что он не моргал. – Она убьет меня, если узнает, что я тебе об этом сказал, – проговорил Чуну. – Миён попросила удостовериться, не зарос ли ты тут грязью. Я не рассчитывал, что ты так скоро вернешься. Но я не из числа тех, кто станет прятаться. – Где она была? – Поблизости. – Чуну махнул рукой, точно это все объясняло. Джихун решил, что терпеть не может этого парня. – Ладно. – Чуну встал. – Уже поздно, а я хочу есть. Как думаешь, дети с детской площадки уже успели уйти? Джихун раскрыл глаза в ужасе. Чуну внезапно хрипло рассмеялся. – Ох, видел бы ты свое лицо! – Он шлепнул себя по колену. – Токкэби не едят людей. У меня слишком нежный желудок. Мое тело – храм, и с ним нужно обращаться бережно. Джихун потерял дар речи. – Мне пора. Насчет голода я не шутил. Хм, взять чачжанмен[98] или тямпон[99]? – вслух начал рассуждать Чуну, неторопливо шагая к двери.