Голос в голове звучал совсем как при первой нашей встрече. Неживой, холодный, подкреплённый пугающим блеском Зюзиных глаз. – Не знаю, – признался я. – Какие-то люди оставили здесь гранату, связав её проволокой с дверью. Рося зачем-то пошла в подъезд, носом, как вы умеете, приоткрыла дверь. Граната сработала. Доберман вздохнула. – Она хотела найти что-то важное. То, что тебе понравится. Оружие или патроны. Тебе не говорила. Говорила мне. Хотела сделать тебе радость. Искала везде. Словно в рожу плюнули, в груди защемило... А голова включилась. – Зюзя! Здесь были люди? Нет... не так! Понятное дело, они здесь были... Точнее будет сказать – как давно здесь были люди? Да, так точнее. Ты их слышишь?! Моя подруга не отреагировала. Она снова смотрела на погибшую, погрузившись в себя. Присел рядом, положил руку на холку. – Нужен твой нос! Если запах остался, мы можем найти того, кто это сделал! В этот раз мне удалось достучаться до её сознания. – Здесь я не слышу людей. Здесь плохо пахнет. Ничего не слышно. – Ну так посмотри вокруг! – А она? – в мыслеобразе Рося была живой, любопытно-весёлой, с вываленным от жары языком и в окружении полевых цветов. – Не волнуйся. Не бросим. Нехотя, через себя разумная встала с асфальта на площадке перед подъездом, отошла в сторону. Принюхалась, прошлась по придомовой дороге. – Не слышу. – За дом сходи. Там попробуй. Недоверчиво посматривая в мою сторону, она всё же не стала возражать и тяжело, свесив голову, зашла за угол. Вернулась быстро. – Там были люди. Почти не слышно. Не найду. Много времени прошло. Есть след ноги. Вчера, думаю, слышно было лучше. Она пошла посмотреть. Ты ей сказал осмотреться... Сука... Я, значит, корень всех бед... Удобно придумала, Витя во всём виноват... И в ответ меня прорвало, словно старую дамбу в половодье: – Что ты всё время в меня тыкаешь?! Ты послал!.. Ты сказал!.. Я что, по-твоему, смерти ей хотел? Да?! – впервые, начхав на последствия, захотелось врезать Зюзе по морде за столь обидные заявления. От души. – Ты так считаешь?! Так говори, не стесняйся! Назначай виноватого!!! Если тебе от этого лучше станет – на здоровье!!! Давай! Чего молчишь?! Ну! Не помня себя, подбежал к доберману, упал на колени так, чтобы смотреть ей прямо в глаза. Ружьё полетело в сторону, глухо стукнувшись о старый бордюр. – Давай! Давай!!! – слова пёрли наружу непрерывным потоком. – Я Росю убил! Конечно! Больше ведь некому! Ты же к этому всю эту канитель развела?! Ну а почему нет? Бублика же я застрелил! И Ольгу!.. Разумная молчала. – Я. Жду. Когда. Ты. Скажешь, – от накатившего бешенства начался нервный тик, язык ворочался плохо, словно после укола у стоматолога, потому слова получалось исключительно выхаркивать. Взгляд Зюзя не отвела. Не отвечала, не скалилась, не реагировала. Стояла и смотрела на беснующегося меня, будто ушатами ледяной воды окатывала. Одним, вторым, третьим... В голове разгорался пожар. Сознание замерцало, за правой глазницей словно гвозди ковали. Мир поплыл... Не выдержав, повалился на асфальт, обхватил голову руками и наконец-то заплакал, выпуская наружу всю скопившуюся боль, всю горечь утраты. Доберман улеглась рядом, прижавшись тёплым боком ко мне, ткнулась лбом в локоть. Обдало нежностью. Когда рыдания пошли на спад, разумная устало попросила: – Её надо похоронить. И знай, я не думаю, что ты виноват. Прости... Мне тоже плохо и я не могу правильно думать. Получается неумно, обидно. Мне хочется всё исправить, вернуть. Но я не знаю, как. – Оба мы хороши. Я тоже не хотел тебе зла. И я тоже многое бы отдал, чтобы всё исправить... Нашу подругу мы похоронили в красивом месте за посёлком, под раскидистым дубом. Могилу рыли вместе. Я – ножом, доберман лапами. Земля не слишком нам противилась – управились быстро. Вместо савана приспособил свою американскую куртку, предварительно зашив в ней дырочки от дроби – рука не поднималась маленькую разведчицу в рванину заворачивать. Любой бы человек от такой мелочности пальцем бы у виска покрутил. Мне до лампочки. Не мог по-другому. Хотелось напоследок оставить Росе что-то своё, пропахшее нашей разномастной жизнью, привычное ей и знакомое, а не бездушно свалить тельце в яму и наскоро забросать землёй. Доберман не возражала и терпеливо ждала, пока я управлюсь. ...Сделав над Росей холмик и основательно его утрамбовав, в изголовье положил несколько камней размером с кулак. Крупных поблизости не оказалось, но хоть так... Крест ставить побоялся. Увидят люди – потревожить могилку могут из любопытства. Или сломают по скотскому своему пониманию. Не кладбище же здесь – дуб. Ничего, главное, мы с Зюзей знаем, куда в гости прийти, проведать... – Спи спокойно, моя хорошая, – от чистого сердца произнёс я. Хотел сказать гораздо больше, проникновеннее, масштабнее, но не смог. Не умею правильно одевать чувства в слова. Это не сказки выдумывать. Жаль... – Я тебя никогда не забуду, – вторила доберман, удивительно похоже копируя строчку из романса, который я давным-давно слышал в рок-опере «Юнона и Авось». К месту пришлось. Разумная прощалась, принимая суровую реальность происходящего и категорически отказываясь принять смерть подруги полностью, оставляя навсегда в себе частичку нашей маленькой умницы. Мы сидели у холмика, вспоминая различные моменты нашей, такой недолгой, совместной жизни с Росей, и думая совершенно о другом. Конкретно я – о том, что, скорее всего, сплю и кошмар слишком уж затянулся. Потом как-то сами собой замолчали. Давило на нас. Но не уходили. Не решались. Казалось, прервать молчание последним «прощай», встать и свалить жить дальше – проявить верх неуважения. Уйти позже, отбыв положенное? – а когда позже? Через час, два, пять? Где заканчивается необходимый минимум обязательной скорби, избавляясь от ритуалов и перетекая в скорбь истинную? Ту, которую может подлечить только время и которая всегда с тобой независимо от твоего положения на этой планете? Я смотрел на добермана, она изредка посматривала на меня. Похоже, мы оба ждали, кто возьмёт на себя эту инициативу и скажет первым, перекладывая друг на друга бремя решения. Хотелось не просто подняться, отряхнуть штаны и двинуться к очередному ужину, горюя каждый про себя – на такой «подвиг» ума много не надо. Тянуло уйти правильно, с пониманием, с решением, с верой в себя и свои силы. ...По штанине полз муравей. Резвый, трудолюбивый, вдумчиво исследующий сукно брюк на предмет его полезности для родного муравейника. Трудяга... Взял с земли палочку, подцепил беспокойную букашку, переместил на землю. – Витя! – внимательно наблюдавшая за моими манипуляциями спутница осмелилась нарушить молчание. – Мы их убьём? Да? И я не смог понять – утверждает она или просит, или всего лишь спрашивает. Бывает так: иногда слушаешь собеседника и никак не сообразишь, чего именно он от тебя хочет. Отделываешься плоскими шутками, нейтральными репликами и изо всех сил тянешь с внятным ответом, чтобы разобраться получше и понять, какой реакции от тебя жаждут добиться, не решаясь сообщить о своём непонимании напрямую. – Зюзя! Вспомни, что ты мне говорила несколько дней назад про то, что нужно быть умнее. – Я помню. Но уйти не всегда можно. Иногда надо остаться и отомстить. Прояснилось. Неприятный разговор у нас предстоит... – Кому? Тем, кто эту гранату поставил? Тем, кто отдал приказ? Тем, кто эту гранату создал? Ты их знаешь? – Не знаю... – Тогда для чего тебе всё это? Росе ты не поможешь, всех не победишь. Сдохнуть самой в бою ради понимания того, что ты попыталась? Или победить, пуская чужую кровь направо и налево? А как ты отличишь виновных от невиновных? Всех не жалко? – специально, для акцентирования сказанного, сделал небольшую паузу. – Ответь. – Что думаешь ты? – попыталась она «перевести стрелки». – Не важно. Не уходи от ответа, – горячую голову разумной надо остудить... – Тогда... Я не могу тебе сказать, что думаю. Не получается... сложно объяснять. Я знаю, что прощать нельзя. Не могу прощать. Знаю, месть – это очень важно для меня. Если я уйду и ничего не сделаю – мне будет всегда стыдно... Правильный подход. Совесть называется. – Не ищи точных определений, они бессмысленны. Я понимаю, о чём ты хочешь сказать и полностью с тобой согласен. Право на месть есть у каждого и никто не может запретить ему делать то, что он считает нужным. Но... ты должна знать про одну историю из моей жизни. Когда-то в городе Белгороде я убил человека, которого долго преследовал. За дело убил. Однако легче мне после этого не стало. Потому я об этом и говорю, чтобы ты понимала последствия и не надеялась на облегчение. Своё горе в чужом нельзя утопить. – Если это так, зачем убил? – нервно поинтересовалась разумная. Историю непростых взаимоотношений с машинистом Штанько, по вине которого мы с Зюзей многое пережили более года назад, я ей раньше рассказывал вскользь, не особо желая вспоминать те, насквозь пронизанные головной болью, времена. Похоже, пора. – Я верил, что поступаю правильно. Он сделал много плохого и ответил за свои поступки... – сложные слова получались. Путанные. Растолковывай кто-нибудь мне в такой манере – точно бы ничего не понял. По этой причине решил не углубляться в моральные аспекты и бухнул напрямую. – Я что хочу тебе объяснить – не жди ничего от мести. Она не поможет. Мир не станет светлее и счастья в нём не прибавится. Единственное, что мы можем сделать – это запастись терпением и попробовать разобраться в случившемся, а потом, по результатам, если получится, наказать кого сможем. Но сделаем мы это для себя, чтобы, ты верно сказала, стыдно не было перед собой и Росей. Потому что мы посчитаем это правильным. Или откажемся от возмездия. Такое тоже может случиться, так что будь готова... И всё. Не больше и не меньше. – Ты прав. Так и будет. Пойдём разбираться, – доберман быстро встала, полная жажды действия. Завидую я тебе, Зюзя... Мне бы такую уверенность в собственной правоте. В прошлый раз ты меня отговаривала от разборок, в этот раз… а кто кого отговаривает?