Глава 1 ...— Ты бы к Ольге сходил. Она скучает, наверное. Ничего не отвечая, я потянулся до хруста в костях, весело посматривая в окошко на свежее майское солнышко. Хороший сегодня день будет — тёплый и не слишком жаркий. Всю последнюю неделю лили дожди, делая дороги совершенно непролазными и чуть ли не со скоростью бамбука гоня вверх разнотравье. Неторопливо вышел на крыльцо вагончика, спустился на землю, помахал руками, имитируя зарядку и приступил к обязательным гигиеническим процедурам. Для начала храбро окатил свою светлость крепко подстывшей за ночь водой из собственноручно построенного душа; затем, плюясь и чертыхаясь, приступил к остальным обязательным для всякого уважающего себя мужчины священнодействиям — бритью и чистке зубов. За последним следил особенно. Стоматологов сейчас нет, а жевать чем-то надо. Закончив, растёршись докрасна полотенцем и натянув штаны, уверенно направился к маленькой, но вполне достойной печке под навесом, сделанной тоже своими руками. Я же строитель, как— никак! Могу! Почти всё прошлое лето провёл с инструментом, собранным по окрестным пустым деревням. Утеплял, подлатывал, подправлял, обживался... Разумная не отходила, постоянно норовя попасться на глаз и вытянуть из меня ответ. Неделю зудит... Успокоиться всё не может. — Витя! Помирись с ней. Она — хорошая женщина. Плохо жить без самки, – вбила Зюзя, как ей казалось, самый сильный аргумент в моё отмалчивание. Снова делаю вид, что пропустил её реплику мимо ушей. Знаю – только отвечу – и начнётся... Подруга в вопросах продолжения рода стала словно заботливая мама, больше всего на свете мечтающая понянчить внуков. Настырная и упорная. Женись – и никаких гвоздей! Есть! Есть у меня аргумент, против которого ушастой крыть нечем. Но он на самый крайний случай, когда уж совсем невмоготу станет. Так что пока держу его при себе. Зажёг огонь, поставил кастрюлю. — Сегодня на завтрак суп! — радостно объявил во всеуслышание. — Вку-у-у-сный... – Ты мне не ответил! – уже недовольно зазвенело в голове. — Я хочу поговорить с тобой! — Тебе как лучше? — проигнорировал я её речь снова. — Погуще или жидкий сделать? Зюзя от злости зарычала, непроизвольно демонстрируя внушительные клыки. – Ты не сможешь всегда прятаться от людей. Мы – разные. Тебе нужна человеческая семья и потомство! Я не требую от тебя бросить нас, но с Ольгой ты должен поговорить! Ты её обидел?! Отвечай! Ну, всё! Добилась своего! Достала! – Зюзя! Отвяжись! Она сама меня прогнала и наговорила кучу неприятных слов! Пусть живёт, как хочет! И давай закроем тему! Но разумная и не думала так быстро сдаваться. – Это не важно. Женщина сказала тебе глупости, не желая обидеть. Не спорь, я знаю! – предупредила доберман мою гневную отповедь. – Ты ей нравишься, только она боится потерять свободу. Вот ведь неугомонная! Понимаю, что она обо мне заботится, однако как эти матримониальные попытки наладить мою жизнь в соответствии со своим пониманием допекли! – Я подумаю, – попробовал свести в плоскость недосказанности нашу утреннюю беседу, но ушастая оказалась не так проста. – Вчера я это уже слышала. Как долго ты будешь думать?! Ох и липучка... ...Ольгой звали одну весьма миловидную и в какой-то мере одинокую женщину из ближайшего фортика, что расположился километрах в двадцати от базы. Как это поселение в своё время не обнаружила доберман – не понимаю. Видимо, простая случайность. Недалеко ведь совсем, а если на лыжах или велике – то по сегодняшним меркам, вполне близко. Познакомились мы около года назад, обыденно, на улице, когда я впервые пришёл к «соседям» поторговать и так... прояснить обстановку. Понравились мы друг другу сразу, даже мою повязку на пустой глазнице она нашла «пикантной», и довольно быстро наши отношения переросли в нечто большее, как часто бывает у взрослых и битых жизнью людей. Через время я, очень осторожно, познакомил её с Зюзей и прочими моими подопечными, чем привёл свою пассию в неописуемый восторг. Оказалось, Ольга собачница со стажем и минувшие страшные годы не смогли убить в ней тягу к четвероногим. Разумным женщина тоже понравилась, хотя они с ней до сих пор не разговаривают. Вообще, у меня сложилось впечатление, что общение с человеком у лохматых что-то интимное, глубоко личное, открываемое только истинным друзьям. Так что пока они осторожничали, присматривались. Моё «тварелюбство» стало нашим маленьким секретом, кроме неё о моих «подопечных» не знал никто. Между тем амурные отношения с Ольгой стремительно развивались. Убедив старосту поселения в собственной неагрессивности, я стал проводить на мягкой перине её дома два, а иногда даже три дня в месяц. Ну и дров наколю, конечно; отремонтирую, что нужно – не без этого. Мужской работы всегда в избытке. Несколько раз пассия гостила и у меня, однако условия проживания разились сильно и не в мою пользу. Здесь что? Вагончики, ангар, панцирные одноместные койки и холостяцкий, параллельно-перпендикулярный порядок. «Неуютно, словно в казарме – говорила женщина. – Ни занавесочки весёленькой, ни половичка приличного. Да и поговорить не с кем». Не знаю, мне у себя нормально. Да и куда я от своей банды уйду? На кого оставлю? Так и жили, периодически пересекаясь организмами и втихомолку радуясь обществу друг друга. Никогда не говорили о прошлом, вполне довольствуясь мгновениями настоящего. Почти клад, а не женщина... Почти – потому что Ольга имела склонность к резким переменам настроения и идеям феминизма, впадая при этом в ни чем не обоснованные крайности. Даже сейчас, при фактически родоплеменном строе, укоренившимся среди выживших, она имела обыкновение регулярно баламутить местных баб, внося в их головы вирус невнятного равноправия и провоцируя этим скандалы в семьях и угрюмую озлобленность мужиков. Нет, сама по себе идея всеобщего равенства абсолютно нормальна. Больше скажу, умные женщины всегда... я повторяю: «Всегда!» – крутили мужиками как хотели, оставаясь при этом якобы слабыми и беззащитными. Ну а дуры... им какие права ни дай – чушь выйдет. К тому же, надо признать, что особого патриархата в фортике нет. Никто никого не гнобит и не унижает – нормально люди сосуществуют, на равных, основываясь на традиционных ценностях. Мужики по хозяйству целый день корячатся, спины не разгибая; женщины еду варят, стирают и детям носы вытирают – тоже не самый лёгкий труд. Нормальная в наши дни картина, почти идиллическая. Однако Ольге простого, молчаливого признания её гражданских прав, было откровенно мало. Она не соглашалась их принять вот так, запросто, не исстрадавшись о тяжёлой женской долюшке; не выплеснув на всех вокруг свои бурлящие эмоции и не напитавшись эманациями бескомпромиссной гендерной борьбы. Казалось – ей доставляет удовольствие не результат, а сам процесс борьбы, осознание собственной непоколебимости, ощущение боя. И ей не важно, что с ней никто не воюет и не сражается; ей не важно – права она или нет. Главное – напряжение, действие, внимание, неугомонность. Главное – плыть против течения, бороться, пусть и с ветряными мельницами. Думаю, не вслух, конечно – именно в этом и заключается смысл её жизни и радуюсь втихомолку – хорошо, что она себя хоть немного сдерживать научилась – иначе и не знаю, как бы эта мятежная особа дожила до наших дней. Говоря по-простому – с придурью баба, в общем, оказалась. Но в остальном – золото. Не обошло это «героическое» противостояние и мою скромную персону. Как-то вечером мужики зажали меня в тёмной подворотне, сердечно попросив поучить революционно настроенную даму вожжами или ремнём. Для торжества здравого смысла, так сказать. Надоели им дома истерики и требования «особенного» отношения со стороны слабого пола. Врать не стану – перетрусил я тогда знатно. Слишком решительными были мужские рожи, слишком сильно горел огонёк бешенства в их глазах. Когда об этом посмел рассказать пассии – с ходу заработал второй скандал за этот день и отлучение от тела на две недели. По её глубокому мнению, я должен был, нет, просто обязан, вступить в гордый и неравный бой с узурпаторами общечеловеческой свободы в штанах и полечь во славу равенства и сестринства. Вот только мне оно зачем – я не понял. Никакие аргументы и оправдания женщина и слышать не хотела, обвинив меня напоследок в «потакании возвращению домашне-кухонного рабства». Потом, через время, помирились, конечно – на неё такие приступы свободолюбия накатывали где-то раз в месяц, не чаще. Но затем ситуация повторилась, потом снова и снова. Поводы технически были разные, а суть одна: «непонимание очевидных плюсов светлого феминистического будущего и бездумное сопротивление вселенскому счастью, которое обязательно наступит под мудрым женским руководством». Объяснение такой возмутительной безнаказанности и граничащей со слабоумием смелости Ольги имелось очень простое – она была единственным на всю округу человеком, имевшим хоть какое-то представление о врачевании. Успела до того, как всё рухнуло, немного поучиться в медучилище и поработать на скорой. Её пока берегли и терпели, да... И вот, почти месяц назад, во время очередного скандала по какому-то мелочному гендерному поводу, я крепко разозлился, хлопнул дверьми и клятвенно пообещал не возвращаться. В след услышал множество пожеланий, среди которых не прозвучало ни одного хорошего. Как-то так... А теперь Зюзя, которой я, естественно, ничего из этой житейской белиберды не рассказывал, упорно агитирует меня жениться на Ольге. Смешно. Да мы поубиваем друг друга в первую же неделю совместной жизни! Для меня до сих пор одной из главных загадок мироздания является непонимание того, как эту взбалмошную особу ещё не убили соседи, хоть она и медик, и даже в ухо ей для воспитания никто не заехал?! – невероятно, но факт! Несколько раз переспрашивал! Ладно, надо отвечать, иначе доберман не отстанет. – А ты почему до сих пор без детей? Вон, Бублик, вполне себе кавалер. И не вздумай говорить, что он старый или не в твоём вкусе. Весьма достойный жених. Потому давай в вопросе устройства семьи и личной жизни каждый сам за себя. Зюзя ничего не ответила, лишь презрительно блеснула глазами да мельком глянула на наш вагончик, а после, гордо вскинув голову, побежала к калитке. Слегка скрипнули петли, и разумная вышла с территории базы. На охоту направилась, а заодно дозором обойдёт прилегающую местность. У подруги с этим строго. Караульная служба поставлена на совесть. Ну и успокоится заодно. – Зачем ты так? – на улицу медленно, подволакивая заднюю лапу, вышел лабрадор. – Она хочет тебе добра. – Тяф! – подтвердила скрывавшаяся, на всякий случай, в траве Рося. И эти туда же... – Да меня всё устраивает как есть! – вспылил я. – Не моя это женщина. Понимаете? Не моя! Она сама по себе! Нам вместе хорошо – признаю. И не больше! Дружище, знал бы ты, какая у Оли в голове каша... Кое-как спустившись по лесенке, старый пёс заковылял ко мне. Он за эту зиму ещё больше сдал. Похудел, осунулся, почти постоянно спал. Дойдя до печки, улёгся поближе к ней, к теплу, по-дедовски вздохнул. – Я младше тебя, и старше. Мы меньше живём, потому взрослеем быстрее. Ты не умный. Хочешь спрятаться от мира, но мир тебя найдёт. Не бойся, живи как должен жить человек. Бублика я уважал. В нём причудливо переплелись житейская мудрость и понимание того, что у каждого свой путь в этом мире. Редкое сочетание. Лабрадор никогда меня ничему не пытался учить, не навязывал своё мнение. Лишь иногда он позволял себе лёгкую, точную критику. Да я вообще давно уже видел в нём не инопланетной волей разумного пса, а старшего товарища. Странно, правда? Человек прислушивается к собаке. Подбежала Рося, уселась рядом, преданно уставилась мне в глаз. Не выдержал, погладил дворняжку по голове, приговаривая: – Ты у нас самая молчаливая. Кушать, наверное, хочешь? – Тяф! – Придётся подождать. Вода только закипела. Побросал в кастрюлю крупу, тушёнку. Не солил. Собакам соль вредна, а я привык уже пресное лопать и никаких неудобств от этого не испытываю. Через полчаса принёс ведро с ледяной водой из скважины, поставил еду охлаждаться, про себя посетовав на отсутствие холодильника. Вот бы наварить чан огромный и избавиться от опостылевшей печки хоть на сутки! Но не судьба. Много не приготовишь – испортится, а мало – надоело. Через час позавтракали. Добермана пока не было. Интересно, где её носит? Дел на сегодня особенно не предвиделось, потому решил себя побаловать – поваляться в теньке, кверху пузом. Обычно я себе такого не позволяю: обхожу окрестности, собираю валежник, пилю сухостой на дрова, изучаю записи из сейфа. Словом, изо всех сил борюсь с праздностью тела и духа. Устроившись поудобнее, прикрыл веко и погрузился в нежную полудрёму. Головные боли уже практически не беспокоили, и теперь проклятое НИЧТО не поджидало меня в минуты слабости и отдыха. Приятно, чёрт возьми! Можно и расслабиться по-настоящему. ... Калачик с Пряником уже давно не живут с нами. Ушли. Нашли себе пары, остепенились, лишь изредка заглядывают. Да и то не ко мне, а наставника проведывают. Я не в обиде – пусть будут счастливы. Матёрые кабаны из них выросли. Таких встретишь на узкой тропинке – штаны долго отстирывать придётся.