— И как давно ты живешь на Урусте? Майя прищурилась, размышляя. — С прошлой весны. Я живу прямо рядом с Робертом и Лией, но это ты уже знаешь. В экопоселении. Но я просто обменялась жильем со знакомой знакомых, на неопределенный срок. Мне захотелось пожить у моря, а она мечтала о большом доме, желательно в лесу. Так что мы помогли друг другу с исполнением желаний. — Значит, она сейчас живет в твоем доме? — Точно. — И где это? — В Дальсланде. Недалеко от Омоля. Я купила большой старый дом, устроила там ателье, галерею и жилое пространство. А потом поняла, что устала от леса. Но это временно, я непременно туда вернусь. Когда надоест море, если не раньше. Он поднял брови, а уголки рта дернулись в подобии улыбки. — А здесь ты ничего не делала? Почти год? — Ну почему, снимала для новой выставки. Море, или, по крайней мере, морскую поверхность. В основном свисая с лодки. Глядя в одну точку на стене над ее головой, он спросил: — А ты там ничего странного не видела и не слышала? — Странного? Например? — Майя явно удивилась. Мартин пожал плечами. — Может быть, звуки? Крик? Один папин знакомый, старый островитянин, говорил, что зимой с моря порой слышатся крики. Майя рассмеялась было, но, заметив его взгляд, затихла. — Нет, — ответила она просто. — Ничего такого. Он кивнул, и между ними снова воцарилось молчание. Оно уже стало им другом и никогда не ощущалось тягостным. Особенно теперь, когда они могли иногда поболтать, а то и обсудить что-нибудь значительное. Ясные дни чередовались для него с размытыми, апатичными. — А ты? — спросила она наконец. — Давно тут живешь? Мартин вздрогнул. Он был не готов размышлять о самом себе, о своей прервавшейся жизни. Раньше она не задавала личных вопросов, но, с другой стороны, он первый начал. Майя, похоже, заметила его замешательство и изменила вопрос: — Я просто подумала о твоем доме. Он ведь старый? Мартин сглотнул. — По-моему, его построили в конце девятнадцатого века как рыбачий домик, — ответил он. — В то время на острове много строили. — А что известно о прежних жильцах? Ваша семья давно им владеет? — Мама с папой купили его в семьдесят девятом, если я правильно помню, еще до моего рождения, и к тому времени дом давно пустовал. Родители живут в Уддевалле, но им хотелось иметь здесь дачу, отец родом отсюда. — Да, Роберт рассказывал. Значит, ты тут все обо всех знаешь. — Отец не любитель сплетничать. Он помолчал. — Честно говоря, я понятия не имею, кто владел домом до нас, — продолжал он. — Я собирался это выяснить, но с тех пор, как мы сюда переехали — сначала я, а потом и Александра, — столько дел было. Надо было наладить то, без чего нельзя жить, — отопление, дренажную систему, сделать главное. А потом появились… Он вновь замолчал. Дети. Непроизнесенное слово повисло в воздухе. — Появилось множество новых хлопот, — произнес он, чувствуя, как напрягается, чтобы не провалиться в бездну. Взяв себя в руки, он продолжал: — Но в одном конце дома есть чердак, весь заставленный коробками. Вещи остались от предыдущих жильцов, в том числе от моих родителей. Навести там порядок руки так и не дошли. — Чудесно, — воскликнула Майя. — Я ведь тоже выросла на чердаке. Больше всего мне запомнилась целая коробка со старыми журналами пятидесятых годов, в основном картинки с хорошенькими женщинами. Обожала сидеть там и листать эти журналы. — Вот как, — сказал Мартин и слегка улыбнулся. — Я даже не знаю, что там у меня наверху. Наверняка какие-то бумаги и всякий мусор. Но, кажется, я видел там домовую книгу с информацией о предыдущих жильцах. А еще старые карты и чертежи. Майя сложила колоду и посмотрела Мартину в глаза. — Так чего же мы ждем? Мартин засомневался. А потом встал. — Ладно, посиди тут, я сейчас схожу наверх. Он поднялся по лестнице и приоткрыл низкую дверку, ведущую в чердачную каморку. На него дохнуло пылью прошедших десятилетий. Сюда давно никто не наведывался. Потянув за шнурок, он зажег лампочку, висевшую под потолком. Слабый свет озарил крошечное помещение, пару квадратных метров под скосом крыши, занятые составленными одна на другую коробками. Мартин методично просмотрел все коробки, отставляя те, в которых лежали вещи и одежда родителей, а также игрушки из его детства. В одной из коробок, на самом верху, лежал альбом для рисования, и Мартин сразу понял, что это мамин; он вдруг вспомнил, что она часто рисовала его, пока он играл. Мама как-то говорила, что в юности некоторое время училась в Академии художеств в Копенгагене, но бросила учебу, потому что поняла, что ей не хватает таланта. Мартин решил взять альбом вниз и при случае в него заглянуть. Он выбрал две коробки, которые выглядели значительно более ветхими, чем остальные, и где сверху лежали бумаги и старые книги, поставил их на лестницу, туда же положил альбом. Вышел из каморки и закрыл за собой дверь. Спустившись с коробками вниз, он уловил любопытство во взгляде Майи. Открыв первую коробку и отыскав старую домовую книгу, он тут же передал ее Майе, а сам сел рядом. Майя достала из сумочки очки для чтения и начала осторожно листать книгу. Они пытались вместе расшифровать устаревшие формулировки. К затвердевшим коричневым листам книги было прикреплено с десяток актов купли-продажи и свидетельств о собственности, с 1889 по 1979 год. Похоже, все владельцы дома строго следовали традиции. — Обожаю такие вещи. Вот она — живая история, — тихо сказала Майя, рассматривая искусно выведенные надписи. — В 1898 году дом был продан строителю кораблей Маттсону за пять тысяч пятьсот крон, — водила она пальцем по строкам. — А пятью годами позже капитану Карлу Хольмгрену за семь тысяч крон, — прочитал Мартин, когда она перевернула страницу. Они долго сидели, погрузившись в написанные от руки письма, вложенные в книгу, — письма, которые свидетельствовали об уехавших в Америку сыновьях и умерших в родильной горячке матерях. Некоторые упомянутые в письмах события можно было связать с последующей продажей дома. Маленькие фрагменты судеб, человеческих жизней, прошедших в этих четырех стенах. Через некоторое время у Майи пропищал телефон. — Придется заняться этим в другой день, — сказала она, прочитав сообщение. — Там сантехник уже едет. С ним так трудно договориться, не могу упускать случай. А то кран так и будет капать. Я по ночам спать не могу. Когда Майя ушла, Мартин долго сидел, уставившись в пустоту. Как будто она была мотором всего этого мероприятия, движущей силой, которая теперь исчезла. Он принялся листать мамин альбом. Большая часть рисунков, выполненных тушью или карандашом, представляла собой в чистом виде учебные задания: здания и мебель в перспективе, части тела, вазы, цветы. Другие рисунки являлись набросками пейзажей, чаще всего морских. На многих рисунках был изображен маленький Мартин. На паре рисунков присутствовал его отец, они шли вдоль берега, взявшись за руки, или играли в футбол в саду. На одном рисунке они сидели за кухонным столом в Уддевалле, а перед ними красовалась башня из лего. Странно, Мартин не мог припомнить, чтобы его отец когда-либо занимался с ним такими вещами. Внезапно его захлестнула волна нежности. Он перевернул страницу. Следующий эскиз был так густо заштрихован, словно в гневе, что Мартин не сразу понял, что там изображено. Перевернув листок и рассмотрев его с обратной стороны, он различил рисунок. Похоже, это был каменистый пляж у дома в Экевике. На большом камне, наклонившись вперед и раскинув руки, стояла маленькая фигурка полностью одетого человека. Фигура напоминала крест, как будто человек вот-вот прыгнет или упадет. Мартин припоминал, что мама как-то спасла его, когда он упал в воду. Наверное, эскиз изображает тот самый эпизод? Почему она попыталась скрыть его? Отложив альбом, Мартин взялся за вторую коробку. Она оказалась больше и тяжелее. Открыв ее, он сначала не понял, что перед ним, лишь почувствовал, что это… нечто ужасное, чудовищное, несущее в себе какую-то вселенскую угрозу. Он увидел две цифры, как два острых клыка в темной пасти омерзительного монстра. Две единицы, одна за другой. 11. И затем: января. 11 января Старый отрывной календарь. За 1965 год. Кто-то засунул его сюда, вместе с другими бумагами. Сверху — зловещая дата, хотя что тут странного. Если бы не эти две единицы, он даже сначала не понял, в чем дело, припоминалось очень смутно. Припоминалось что? Дата. Да, именно так. Адам пропал 11 января.