– Сто пять. Уже лучше. Возможно, мы сумеем согнать температуру. – Зачем вы это делаете? – резко спросил Сид. – Проверяю, как отступает ваша лихорадка. – Я не про это, – покачал он головой. – Зачем вы мне помогаете? – Потому что, мистер Мэлоун, я врач. Это моя работа. А сейчас потерпите. Мне нужно сделать вам укол. Игла проткнула ему кожу. Вокруг разлилось тепло. Боль немного отступила. Сид едва не заплакал, так он был благодарен этой женщине. – Сделайте еще один укол. Пожалуйста, – попросил он. – Сейчас не могу. Только через несколько часов. – Который теперь час? – Начало десятого. Следующий укол я смогу вам сделать только в полночь. Она встала, приготовившись уйти. – Еще три часа? Я не выдержу. Куда вы уходите? Поговорите со мной. – Поговорить с вами? Не могу. Я должна… Он схватил врача за запястье, удивив ее. Он совсем не хотел ее пугать. Но ему было страшно. Очень страшно. – Пожалуйста, – сказал Сид и снова попытался сесть. – Мистер Мэлоун, извольте лечь! – Так вы останетесь? – Хорошо, я останусь, но только если будете лежать. Он согласился. – Расскажите мне что-нибудь. Что угодно. Просто чтобы была тема разговора. Например, как вы стали врачом. – Вы взвоете от скуки, – устало рассмеялась она. – Ничуть. Я хочу знать. Дверь палаты приоткрылась. – Доктор Джонс, вот говяжий бульон, о котором вы просили. И еще сестра Абель подумала, что вам самой не помешает чашка чая. – Поблагодарите ее от моего имени. И вам спасибо. Девушка оставила поднос на столике возле койки Сида и ушла. Ему показалось, что она вот-вот присядет в реверансе. Медсестра с восхищением смотрела на врача, а врач этого даже не замечала. – Выпейте немного бульона. – Не могу. Меня сразу вырвет. Поговорите со мной… пожалуйста. – Мистер Мэлоун, вы всерьез хотите слушать про учебу в медицинской школе? Я, наоборот, стараюсь удержать вас от впадения в кому, а не толкать туда. – Разговор… ваш голос… он отвлекает меня от боли. – Так сильно болит? – спросила она, озабоченно морща лоб. – Жуть полнейшая. – Хорошо. Но тогда пусть это будет услуга за услугу. Я расскажу вам свою историю, а затем вы расскажете свою. Сид кивнул. Сейчас он согласился бы на что угодно. Врач села у изголовья койки и начала рассказывать. Она смущалась, часто запиналась, а один раз даже остановилась и призналась: – Самой не верится, что я рассказываю о подобных вещах. Раньше я никому про это не рассказывала. – Почему? Она ненадолго задумалась. – Никто и не спрашивал. Прошло еще несколько минут. Она заговорила о том, каково это: в восемнадцать лет, одной, оказаться на Хантер-стрит, на ступенях крыльца Лондонской медицинской школы для женщин. Хмурое выражение лица исчезло, разгладились морщины на лбу. Она рассказала Сиду, как получила свой первый «неуд» по химии и первое «отлично» по диагностике. Рассказала о нескончаемых вечерах в библиотеке, о первом вызове на дом, когда стажировалась в Королевской бесплатной больнице. Рассказала и об отношении студентов-мужчин, которые всячески поносили и смешивали с грязью ее и таких, как она, поскольку считали, что женщинам нечего соваться в медицину. Сид просил поговорить с ним, чтобы отвлечь разум от боли, но, к своему удивлению, его заинтересовал рассказ доктора. И она сама заинтересовала, чего он совсем не хотел. Доктор Джонс рассказывала Сиду об ощущениях, возникавших, когда осматриваешь пациента, говоришь с человеком, который в тот момент корчится от боли; как нелегко бывало завоевать доверие. Иные пациенты поначалу даже прикасаться к себе не разрешали. А доверие к врачу – самое ценное. И какая это неописуемая радость, когда твой больной начинает выздоравливать, как здорово сражаться за чью-то жизнь. Сид внимательно наблюдал за ее лицом. Исчезла прежняя сдержанность. Лицо доктора Джонс оживилось и засияло. Сид хотел знать, как она не боится брать в руки скальпель и делать то, что делала с ним, когда его привезли в больницу. Оказалось, в первый раз она дрожала от ужаса, потому что видела человека, а не поврежденное место. Но с годами она научилась сосредоточиваться на повреждениях и теперь видела только опухоли, грыжи и прободения. – Скажите, а на ком вы учились резать? – Мы учились на трупах. На трупах людей, собак, свиней. На любых, которые удавалось заполучить. – Не верится что-то. – А на ком, по-вашему, мы должны были учиться? На живых людях? И они будут терпеливо лежать, позволяя полосовать себе тело? Знаете, трупы не самое страшное. Все зависит от степени их разложения. Самые свежие трупы доставались студентам-мужчинам. А наша школа получала уже порядком разложившиеся. Когда их вскрываешь, внутри все скользкое. Скальпель не вонзается в ткань, а прыгает. И швы накладывать трудно. Нить вдавливается в ткань и прорывает ее. У живого человека ткани крепче и эластичнее. – Жуть какая! Пожалуйста, дальше не надо. – Извините, мистер Мэлоун. Потому я особо и не рассказываю о своей работе. Просто на меня нашло. Не смогла удержаться. – Держу пари, что вас охотно приглашают на званые обеды. – Не очень, – засмеялась она. – А что вы чувствуете, когда ваш пациент откидывает копыта? – спросил Сид, стараясь дать ей хоть какую-то тему для разговора. Красная водная стена нарастала. Он знал, если волна накатит снова и понесет, ему уже будет не выбраться на поверхность. – У меня таких случаев не было. Я не потеряла ни одного. – Значит, я стану первым. – Не станете. Какая самоуверенность! – Откуда вы знаете? – Оттуда, мистер Мэлоун, что каждая болезнь – это битва. Сражение человека – прекраснейшей, сложнейшей, чудеснейшей машины, которой нет равных, – с одноклеточным паразитом. С бактерией. У бактерии нет разума, души, сознания, цели и смысла. Неужели вы хотите, чтобы вас одолел такой противник? Я бы не хотела. И он вас не одолеет. Серые глаза доктора Джонс сверкали страстным огнем. Сид заглянул в них и на мгновение увидел ее душу. Ее суть. Смелую, яростную женщину с непростым характером. Упрямую, нетерпеливую и добрую. Настолько добрую, что она сидит, забрызганная чужой кровью и блевотиной, кричит на опасных людей и, не считаясь со временем, спасает таких, как он. Сид понял: перед ним редкая женщина, столь же редкая, как роза среди снега. Он хотел рассказать ей об увиденном. О том, что когда-то и его окружали добрые, хорошие люди. Давно это было. Но Сид сдержал порыв. Еще подумает, что он бредит. И тогда он попросил: – Расскажите, почему это случилось. – Что случилось? – Почему вы стали врачом. – Я… – начала она и осеклась, покачав головой. Нет. Этого она не расскажет. – Тогда сделайте мне новый укол, – сказал он. – Одно из двух. Выбирайте. – Боль усилилась? Сид неохотно кивнул. Он чувствовал свою беспомощность и полную зависимость от этой женщины, что его бесило. Он не позволял себе быть зависимым от кого-либо. Никогда и ни в чем. Доктор Джонс пощупала его пульс и нахмурилась. – Укола не будет? – Пока нет.