– Принесли с собой, чем червячка заморить? – спросила она, и Индия покачала головой. – Так я и думала. Ничего, угостимся моим. К счастью для вас, я захватила вторую тарелку. – Мне, право, неловко, сестра Московиц. – Просто Элла. Столь бесцеремонное поведение медсестры задело Индию. – Надо поесть. Легче станет. Иначе грохнетесь в голодный обморок, а у меня нет времени отдирать вас от пола. Индия заставила себя улыбнуться. У нее сосало под ложечкой, но не от голода. Пока шел прием, она отодвигала свои опасения насчет доктора Гиффорда, но сейчас они снова вылезли наружу. – Жареная курочка, – сообщила Элла, выкладывая на стол половину курицы. – Картошечка с петрушкой и каша. – Морща лоб, Элла снова порылась в корзине и довольно улыбнулась. – И кугель из лапши! – Она подала Индии тарелку и вилку. – Угощайтесь. – Здесь на десятерых хватит. Вы все это наготовили сами? – Мамочка постаралась. У моих родителей ресторан на Брик-лейн. Кошерная пища. Индия проткнула вилкой картофелину. – У вас ноги отвалятся. Садитесь. Поешьте. Отдохните. Вам понадобятся силы для второй половины дня, – посоветовала Элла. Индия села, несколько раз ковырнула картошку, затем положила вилку. – У вас что-то стряслось? – догадалась Элла. Индия рассказала ей о первых трениях с доктором Гиффордом. – Да… И что? – невозмутимо спросила Элла. – И что? Как после этого я могу продолжать здесь работать? Значит, я смиряюсь с самыми отвратительными нарушениями в медицинской практике. – И думать не смейте об уходе, – предупредила Элла. – Как я могу остаться? Я понимаю: при таком наплыве пациентов наши действия должны быть рациональными и практичными. Этому я должна научиться. Но ситуация, в которой я оказалась, выходит за рамки эффективности. Это вопрос этики. Вопрос моральных принципов. – Боже мой! – засмеялась Элла. – Доктор Джонс, куда вы притащили свои моральные принципы? В Уайтчепел? Вы допустили ошибку. Завтра оставьте этих маленьких зануд дома. Индия не засмеялась. Ее глаза сердито вспыхнули. – Поведение доктора Гиффорда непростительно. Он должен был честно рассказать Элизабет Адамс о том, что у нее на самом деле, объяснить последствия и оставить за ней выбор лечения. В том числе и отсутствие всякого лечения, если она так хочет. Но выбор должен оставаться за ней, а не за ним. Элла перестала есть. Прекратила шутить. – Доктор Джонс, почему вы согласились здесь работать? – Чтобы помогать бедным. – Так помогайте. – Но доктор Гиффорд… – Насрать на доктора Гиффорда! Шокированная Индия откинулась на спинку стула. – Как у вас язык поворачивается? Вы же работаете на него. – Нет. Я работаю у него, и он мне платит. Только и всего. А работаю я на них. – Элла ткнула пальцем в сторону приемной. – Там ждут около тридцати человек. Бедняки. Каждый – со своей хворью. Среди них полно детей. Так что засуньте ваши сомнения и угрызения совести подальше и помогайте им. Вот и весь моральный принцип. Вам понятно, доктор Джонс? – Зовите меня просто Индией, – помолчав, ответила Индия. Элла улыбнулась и положила ей на тарелку еще один кусок курочки, после чего убрала остатки их ланча обратно в корзину. – Это вам на перекус… если получится. Сейчас пришлю очередного пациента. Индии не удалось притронуться к еде. Весь остаток дня и начало вечера она безостановочно принимала пациентов. Детишек, кашляющих так, что у них гремело в груди. Жену складского грузчика, которой муж во время ссоры отхватил палец. Нескольких прачек, едва способных двигаться из-за болей в скрюченных спинах. Девочек-подростков с цингой. Проститутку, больную сифилисом. Парня, покусанного бультерьером. Нескольких детей, больных дизентерией. Двух малышей, игравших вблизи очага и получивших ожоги. Маленькую девочку с туберкулезом. Еще одного мальчика, проглотившего шестипенсовик. Его мамашу заботило не столько здоровье сына, сколько возможность вернуть монету. Часы в кабинете доктора Гиффорда пробили семь. Индия как раз заканчивала осмотр своей последней пациентки – фабричной работницы с воспаленной печенью. – Я пропишу вам таблетки, чтобы снять воспаление, – сказала она женщине. – Но, кроме их приема, вы должны воздерживаться от употребления спиртного. – Это как? – Никакой выпивки. Ни виски, ни портера, ни эля… словом, ничего вообще. Женщина посмотрела на нее как на сумасшедшую: – Я скорее дышать перестану. – Тогда ваша печень пострадает еще сильнее. Работница весело засмеялась и ушла. Ни капли силы воли, подумала Индия, глядя ей вслед. Здешний рабочий класс все больше ее изумлял. Жалкие гроши, зарабатываемые тяжелым трудом, они тратили на спиртное, сласти и вредную для организма пищу, которую называли вкусняшками: холодец, бекон, маринованные огурчики и подобное. Взять ту же миссис Бернс, принесшую свою туберкулезную дочку. Тощая, бледная малышка сосала конфету с бренди. – Вашей дочери необходима полноценная пища. Прежде всего молоко и овощи, – сказала Индия, взяв со стола принесенные цветные иллюстрации. Миссис Бернс как-то странно посмотрела на нее: – Миссус, я знаю, как выглядит морковка. Индия покраснела и отложила картинки. – Вы даете ребенку молоко? – Редко. Когда денег наскребаем, – ответила миссис Бернс. – А мой старик не жалует зелень. – Но если вам хватает на конфеты с бренди, должно хватить и на молоко, – заметила ей Индия. – Бросьте, миссус. Моя бедняжечка любит эти конфетки. Помню, бабка мне говорила: «Позволь себе немного того, что любишь, и будешь счастлива». Молоко гораздо полезнее. Шпинат и каша – тоже. Индия не уставала это повторять своим сегодняшним пациентам. Это она переняла от профессоров, работавших в Королевской бесплатной больнице. Правда, результатов их увещеваний она почти не видела. Индия присела к столу, чтобы сделать запись в историю болезни последней пациентки, но дверь приоткрылась, и Элла сообщила: – К вам еще одна девица. Мисс Эмма Майло. Я просила ее прийти завтра, но она малость не в себе. – Что с ней? – Мне не говорит. Слышала, что здесь появилась женщина-врач, и требует, чтобы вы ее приняли. – Хорошо. Я приму ее. А потом мы отправимся по домам. – Индия склонилась над историей болезни. – Мисс, к вам можно? – через несколько минут услышала она. Индия подняла голову. У двери стояла рыжеволосая девушка лет восемнадцати, если не меньше. – Садитесь, – сказала Индия, кивнув на стул возле стола Гиффорда. – На что жалуетесь, мисс Майло? Мисс Майло молча теребила завязки маленького шелкового ридикюля. – Мисс Майло! – Мне нужно… что-то, чтобы не было детей. Я слышала, у докторов есть такие снадобья и разные штучки. – Глаза девушки были полны мольбы. – Я подумала, раз вы женщина, вы мне поможете. – Эмма потупила взор. – Пожалуйста, мисс, помогите, – прошептала она. – Боюсь, я не смогу вам помочь, – с сожалением ответила Индия. – Это кабинет доктора Гиффорда, а он противник противозачаточных средств. Я не согласна с его точкой зрения, но у меня связаны руки. Если у вас есть интимные отношения и вы не хотите забеременеть, их необходимо прекратить. – И всего-то? – горько усмехнулась девушка. – Мисс Майло, я… – Спасибо, – пробормотала она, стремительно вскочив со стула. На мгновение Индия увидела другую убегающую девушку – не Эмму Майло, а Би Маллинс, сестру Хью. У двери Эмма Майло обернулась, чтобы еще раз взглянуть на Индию, но Индия видела только Би: бледную, запачканную кровью, с немым укором в глазах. Усилием воли Индия прогнала видение. Она ничем не могла помочь этой рыжеволосой. Ничем. Еще на собеседовании Гиффорд ясно изложил свои взгляды на противозачаточные средства. Он считал их аморальными и потворствующими распутному поведению низших слоев, а потому никогда не прописывал. Индия мысленно окрестила его динозавром. Она хотела возразить и сказать, что нежелательные беременности еще более аморальны, поскольку лишь умножают нищету и убожество, но была вынуждена прикусить язык. Кроме работы у Гиффорда, других предложений ей не поступало. То был ее первый компромисс и, как теперь она поняла, далеко не последний. Индия тяжело привалилась к спинке стула. Ее взгляд бродил по противоположной стене, увешанной наградами и грамотами доктора Гиффорда. Профессор Фенвик и декан ни разу не обмолвились, что ей придется идти на компромисс с совестью. Сколько еще таких случаев будет в ее медицинской практике? Четыре? Десять? Тысяча? Стала ли она более нравственной, отказав Эмме Майло в противозачаточном средстве? Гиффорд, который месяц лжет Элизабет Адамс. Кто он? Гуманист, стремящийся облегчить участь пациентки? Или убийца? – Прошу прощения, Конфуций, вы готовы идти домой?