В церкви царил мрак, освещен был только резной золоченый алтарь. На погруженных в тень скамьях понуро сидели несколько серых фигур, некоторые что-то тихо бормотали. Гарри подвел Барбару к пустой скамье. На щеках его спутницы блестели слезы. Она сняла очки и достала из кармана платок: — Простите меня. — Ничего. Я тоже беспокоюсь за своего кузена Уилла. — Это тот, у которого жена немного как дракон? — Да. Хотя незадолго до отъезда я увидел ее с другой стороны. Мы попали под бомбежку, мне пришлось вести ее в укрытие. Она так боялась за детей. Я думал, она вообще их не любит, но, оказалось, ошибался. Барбара вздохнула: — Я, конечно, видела здесь бомбежки во время Гражданской войны, но в Англии… — Она закусила губу. — После такого жизнь уже никогда не будет прежней. Нигде. Гарри посмотрел на ее искреннее лицо, бледное в церковном полумраке: — Нет. Я думаю, все изменится. — Мне кажется, нужно быть там. В Англии. Раньше я хотела безопасности, после того как Берни… — Она помолчала. — После его ухода. Сэнди дал мне ее, или я так думала. Но теперь безопасности нет нигде. — Барбара снова затихла. — И думаю, она мне больше не нужна, — договорила она. — А мне, боюсь, нужна, — печально улыбнулся Гарри. — Я не герой. Честно признаться, мне на самом деле хочется улизнуть домой и тихо там жить. — Но вы ведь не улизнете? — Барбара улыбнулась ему. — Это пойдет вразрез с вашими представлениями о чести. — Забавно, это слово только что всплыло в нашем разговоре с Сэнди. Кодекс чести учеников частной школы. Разумеется, для него это никогда не имело значения. Они немного посидели молча. Глаза их привыкли к темноте, и Гарри различил, что большинство молящихся — женщины в черном. Головы некоторых были покрыты обрывками черной ткани. Барбара подняла глаза на фигуру Христа на кресте в боковом приделе, из Его ран бежала нарисованная кровь. — Что за религия — кровь и мучения! — горько сказала она. — Неудивительно, что испанцы в результате стали массово убивать друг друга. Религия — это проклятье, Сэнди прав. — Я привык думать, что она помогает людям умерять крайности. Барбара горько рассмеялась: — Здесь все наоборот. И думаю, так было всегда. — Она снова надела очки. — Вы помните ту семью, с которой дружил Берни? Мера? — Да, я был рядом, когда он познакомился с Педро Мера. Вообще-то… я ходил искать их квартиру. Гарри замялся, ему не хотелось сообщать Барбаре о том, что он видел в Карабанчеле. — И нашли? — Да. А что, вы их встречали? — На его лице отобразилось нетерпение. Барбара закусила губу и тихо проговорила: — Вы знаете, что я работаю волонтером в церковном приюте для сирот? — Да. — Это адская дыра. Они обращаются с детьми как с животными. Маленькую дочь Педро и Инес, Кармелу, привели туда два дня назад. Она жила на улице. Думаю, все остальные погибли. — О боже! Гарри вспомнил маленькую девочку, серьезно смотревшую на него, пока он учил ее английским словам; ее брата Антонио, который вместе с ним и Берни следил, как коммунисты гоняются за фашистами; Педро, их здоровенного, грубовато-добродушного отца; Инес, их неутомимую мать. — Все? — Думаю, да. — Барбара запустила руку в сумочку и вынула потрепанного шерстяного ослика, сшитого посередине. — Старая сука, которая работает вместе со мной, выхватила его у девочки и разорвала. Думаю, это все, что осталось у Кармелы от дома. Я обещала починить игрушку, но сегодня утром в приюте мне сказали, что девочка все время пыталась убежать, поэтому ее отправили в специальный дом для трудных детей. Можно себе представить, что это означает. Монахиня, которая там всем заправляет, не сказала, где он находится, меня, мол, это не касается. Сестра Иммакулада. В голосе Барбары прозвучала едкая горечь. — И вы не можете узнать? — Как? Как я могу что-то узнать, если мне не говорят?! — воскликнула Барбара, потом вздохнула, поджала губы. — Вот что, давайте оставим ослика Фернандито как приношение Господу. Может быть, Он позаботится о Кармеле. Может быть. Она встала и отнесла игрушку к перилам, ограждавшим боковой придел храма, сердито приткнула его поверх цветов, сложенных перед Крестом, после чего вернулась и села рядом с Гарри. — Я больше не пойду в приют и работать там не стану. Сэнди будет недоволен, но придется ему это проглотить. — У вас с Сэнди… — Гарри замялся, — все в порядке? Барбара горестно улыбнулась: — Гарри, давайте не будем об этом. — Она вздрогнула. — Пойдемте из этого мавзолея. Он посмотрел на нее очень серьезно: — Барбара, если вам понадобится помощь… любая, вы всегда можете обратиться ко мне. Она прикоснулась к его руке. Проходившая мимо пожилая женщина неодобрительно цокнула языком. — Спасибо, Гарри. Но со мной все в порядке, просто у меня был неудачный день. Гарри увидел, что старуха подергала за рукав священника и указала на них. — Пошли, — сказала Барбара. — Иначе нас арестуют за аморальное поведение в святом месте. На улице Барбара рассердилась на себя за минутную слабость. Нужно быть сильной. После церкви она все-таки пошла с Гарри в кофейню. Поинтересовалась последними новостями из посольства относительно вступления Франко в войну. Гарри сказал, что, по их мнению, встреча генералиссимуса с Гитлером прошла плохо. Это немного ее утешило. Вернувшись домой, Барбара заварила себе чай. Она сидела одна на кухне, курила и размышляла. Пилар отпросилась на вечер. Барбара была рада. Она всегда испытывала неловкость рядом с этой девушкой. По радио передавали прогноз погоды, диктор пророчил холод в Мадриде и снег в горах Гвадаррама. Барбара поглядела в окно на мокнущий под дождем сад и подумала, что в Куэнке тоже выпадет снег. И ничего не сделаешь, оставалось только ждать, пока брат Луиса не отгуляет свой отпуск. Она вспомнила Гарри. Как же ей хотелось рассказать ему правду, как было досадно, что он все еще считает друга погибшим, а она не решается просветить его. Но ведь и Сэнди он друг, а она собирается идти против закона. Нельзя проболтаться ни единой душе, это опасно. Через некоторое время Барбара пошла в гостиную и написала письмо сестре Иммакуладе: тоном холодной вежливости сообщила, что домашние обстоятельства не позволяют ей больше работать в приюте. Она как раз заканчивала свое послание, когда пришел Сэнди. Он выглядел усталым. Улыбнулся, ставя на пол портфель. Тот звякнул, будто внутри лежало что-то металлическое. Подойдя к Барбаре, Сэнди положил руку ей на плечо: — Как ты, дорогая? Послушай, извини меня, я был несдержан в конторе. Выдался тяжелый день. Последний час я провел в Еврейском комитете. Он наклонился и поцеловал ее в шею. Когда-то Барбара от этого таяла, но теперь ощутила лишь щекотное прикосновение усов и отстранилась. Сэнди нахмурился: — В чем дело? Я же извинился. — У меня тоже был тяжелый день. — Кому ты пишешь? — Сестре Иммакуладе. Сообщаю, что больше не приду в приют. Не могу выносить их обращения с детьми. — Ты ведь не упомянула об этом в письме? — Нет, Сэнди, я сослалась на домашние обстоятельства. Не беспокойся, проблем с маркизой не возникнет. Он отошел. — К чему эта резкость? Барбара глубоко вдохнула: — Прости. — И чем ты теперь займешься? Тебе нужно какое-то дело. «Протянуть бы месяц, а там заберу Берни и сбегу отсюда», — подумала Барбара. — Не знаю. Тебе не пригодится помощь с твоими беженцами? Евреями? Сэнди отхлебнул виски и покачал головой: — Только что встречался с парочкой. Они большие традиционалисты. Не любят, когда женщина указывает им, что делать. — Я думала, это в основном простые люди. — И все равно они очень традиционны. — Сэнди сменил тему: — Что рассказывал Гарри? — Мы говорили о войне. Он считает, что Франко не вступит в нее. — Да. То же самое он сказал и мне. Знаешь, он не так прост, когда речь заходит о бизнесе. Я на такое не рассчитывал. — Он задумчиво улыбнулся и снова взглянул на Барбару. — Слушай, любимая, я думаю, с приютом ты совершаешь ошибку. Ты должна делать так, как принято у них, а не лезть со своим уставом… Я тебе это часто говорил.