Не говоря уж о том, что мода на протяжении веков меняется, а в разных странах она и вовсе разная. В храмах Творца не регламентировали одежду. Могли не пустить пьяного – ты в каком виде к Творцу приперся!? Могли не пустить с похмелья, но одежда?! Везде свои игрушки… Вот и ограда… а неплохо тут с утра молятся. Сплошные иномарки. В этом Анна тоже уже разбиралась с легкой Кириной руки. Да и Янина память помогала. – Мы тут пока погуляем, – решила Кира. – Может, попробуешь с нами сходить? Хотя бы на начало службы, а потом выйдешь, если не понравится? Борис Викторович не стал бы спрашивать. Но Анна его вчера очень просила дать дочери выбор. И сказать именно так. Пусть девочка поймет, что она решает. Что все добровольно, а не принудительно. Тогда она сама пойдет. И с Кирой провела работу – не отказываться сразу. Не из-за церкви – Анне было безразлично, хоть она под землю уйди. С ее-то посвящением Хелле… – Хорошо, я схожу, – согласилась Кира. И накинула на голову легкий газовый палантин. Анна даже залюбовалась. Легкая ткань окутала девочку голубой дымкой, сделала огромными глаза, подчеркнула свежесть красок юного лица… и рядом с ней Лиза вдруг показалась нелепой раскрашенной куклой. Дешевой куклой. Борис Викторович нахмурился. Анна ответила невинным взглядом, но подозревать диверсию мужчина не стал. И направился в церковь. "Девочки" висели на нем с двух сторон. Лиза что-то щебетала. Кира остановилась, перекрестилась… Лиза этого, кстати, не сделала. Анна насмешливо улыбнулась. Пусть Кира поточит зубки. Девочке нужен опыт, девочке нужно тренировать свои навыки – почему бы и не здесь? А сама Анна погуляет по аллеям, благо, рядом есть парк. Сидеть холодно будет… Было еще темно. Она медленно шла по дороге – и молилась. За отца, за мать, за сестер. За Русину… она никогда ее не увидит. Но… вдруг ее молитвы будут услышаны? Хотя Хелла ее наверняка слышит… – Вы не заблудились? Мягкий голос прервал ее раздумья. Анна повернулась. – Добрый день… – Здравствуйте. С вами все в порядке? Анна пожала плечами, разглядывая неожиданную собеседницу. Монахиня. Так это здесь называется. Среднего роста, крепкая, в черном платке и рясе. Рядом с ней вьется по снегу черная кошка. Гибкая, грациозная, с умной серьезной мордочкой… смотрит серьезными глазами. Не шипит. Но Анна не сомневалась – видит. Кошки – мудрые существа. – Добрый день. Да, спасибо. – Вы не идете в храм. Хотя выглядите… соответственно, – подобрала подходящее слово монахиня. – Мне нельзя, – коротко ответила девушка. – Это… бывает. Но Господь милосерден. Вы приехали с кем-то? – Со спутниками, – согласилась Анна. – Жаль, что вам сейчас нельзя в храм. У нас чудесная роспись. И иконы есть древние, намоленные. Еще пятнадцатого века. Вам наверняка понравится. Анна вздохнула. Она бы с удовольствием. Но… – Мне нельзя. – Возможно, вы приедете к нам еще раз, – предположила женщина. И столько участия было в ее лице, столько… добра! Есть люди, которые лезут тебе в душу, и делают это из любопытства. По углам пошарить, коврики всем на обозрение вытрясти… Есть люди, которые пытаются помочь. Не всегда ведь можно разобраться самому, иногда под ношей тяжелой и падает человек на колени… ну не под силу женщине разобрать на кирпичики гараж, разве что взорвать его к чертям! Вот, сейчас Анне предлагали именно такую помощь. Поддержку, участие… выговориться – это немного? Смотря как и для кого. Для Анны так очень много. Она не привыкла быть одна. Раньше рядом с ней были мать и сестры, потом Илья, потом опять родные, а сейчас… Сейчас – никого. И Анна чувствовала звенящую пустоту – не спрятаться, не скрыться… и никому не открыться. Кире? Отцу? Сыну? Ни на кого она не взвалит этот груз. Да никто ей и не поверит. И даже сейчас… – Мне нельзя в храм потому, что я посвящена другому богу. И я не знаю, как она отреагирует на мои молитвы. Монахиня чуточку нахмурилась. – Вы не христианка. – Нет. – И поэтому не заходите в храм. – Верно. – Но вас крестили? Анна подумала пару минут. Обряд имянаречения над ней проводили, но вряд ли это считается крещением. – Я некрещенная. – Вы не русская? – Русская. – Что ж, бывает и так. Но вы не кажетесь счастливой в своей вере? Подмечено было точно. Анна вздохнула. – Меня не спрашивали, когда выбрали. Но согласилась я осознанно. И ношу взвалила на свои плечи осознанно… – Вот даже как. Что ж. Каждому дается крест по силе его. И по вере его. – Может быть, – Анна обхватила себя руками за плечи. Пальто, хоть и было теплым, но холод жил внутри. Там, где ровно и уверенно билось сердце, которое должно было замереть еще осенью. – В этом нет ничего страшного. Просто надо верить. Как сказал один мудрый поэт – идти вперед, любить и делать дело, себя не оставляя на потом.[11] – Это мудрый человек. – Это в чем-то мудрый человек, в чем-то мирской, это жизнь, – грустно улыбнулась монахиня. – Так бывает. Жизнь во всем ее многообразии и вдохновенной прелести событий плохо поддается подсчетам. – Вдохновенной прелести… к сожалению – так бывает не всегда. – Всегда. Бог сотворил этот мир любовью, и им движет любовь. – Меня убивали без любви, – вырвалось у Анны. И она тут же прикусила язык. Но – поздно. – Вы живы. – Убить меня пытались всерьез. И то, что я выжила, это не моя заслуга. Скорее, так получилось… – Иногда случается так, что мир ополчается против тебя. Но это не потому, что мы плохи, или плох мир. Так уж получается… нам не постигнуть замысел Творца. – Когда меня убивали, болело у меня, а не у Творца, – резко сказала Анна. И даже удивилась себе. Она ли это? Она… – Бедная девочка.