– Кира, милая, я уже слишком старая для ваших игрищ… – Смеешься!? – И я не умею. И не хочу. И… – Аня, а я геометрию могу подтянуть… Кира посмотрела умоляющими глазами, и Аня сдалась. – И английский. – Хорошо! Йес! – Оф кооз, – согласилась Анна. И пошла вслед за распорядительницей. Организовано все было научно. Неведомый благодетель понимал, что если позволить толпе школьников распоряжаться самостоятельно, или бросить их на произвол судьбы, ничего толкового не получится. В лучшем случае – повальная пьянка с гулянкой. Поэтому были наняты несколько профессионалов, прописан сценарий, а распределение ролей… Импровизация – наше все. Неожиданно для себя, Аня втянулась. Ей и изображать ничего не надо было, просто ненадолго стать самой собой. Аристократка? А она-то кто? Беспокоится за своего сына? И это верно… Аня не играла, она была самой собой. И так это красиво получалось, что кое-кто из мальчишек поглядывал с восхищением, забыв про разницу в возрасте, а главный герой и виновник торжества вообще показал Кире большой палец. – Твоя тетка? – Родственница, – не стала вдаваться в подробности Кира. – Ваще потрясная! Не как все эти старперы… Кира довольно улыбнулась. Правильно она Аню с собой взяла! Вот правильно… Игра продолжалась весь день. А вечером были шашлыки. И костер, к которому так приятно было протягивать руки, и песни под гитару, которая оказалась как-то удивительно кстати, и горячий глинтвейн, в котором не было ни капли алкоголя, и звездное ночное небо… Кира честно пыталась высидеть подольше, но так умоталась за день, что ее быстро сморил здоровый сон. Аня проверила девочку, укрыла ее одеялом, и вышла из комнаты, которую им отвели на двоих. Повернула ключ. Изнутри комнату тоже открыть можно, за это она не беспокоилась. Кира не испугается. А спать не хотелось. Прошлое властно надавило на плечи, всколыхнулось ледяной волной, приморозило душу… Ее прошлое. Аделина Шеллес-Альденская, невероятно прекрасная в белом платье и бриллиантах, голубые глаза смотрят надменно. Дочь моя, вы так неуклюжи… Сегодня Анна не узнала себя в зеркале. Белый парик, белый балахон, грим… она стала больше похожа на мать, как это ни странно. И – страшно. Родители остались – там. Сестры, Илья… Яна. Про сына Анна не думала. Ее сын был рядом с ней, она это твердо знала. Рядом… Скоро она заберет его из больницы. Гошка… На специально отведенной площадке продолжался шум и гам. Но туда идти не хотелось. Хотелось побыть наедине со своими мыслями, погулять, посмотреть на звезды, подышать чуточку морозным воздухом декабря… Что у нас на карте? Это Анна посмотрела, когда ехали в Рахманино. С одной стороны – деревня. Недалеко, около двух километров. И рядом и шум не тревожит. С другой стороны – поле. Туда идти не хотелось, грязь месить. С третьей – старое кладбище. Там фашистов хоронили. Кто такие фашисты, Анна знала из памяти Яны. Люди, которые искренне считали себя – выше других, и были уверены в своем праве распоряжаться низшими. То есть – мразь. Это Анна точно знала, как урожденная княжна Воронова. Она стояла на социальной лестнице выше многих и многих. Но делало ли это ее – высшей? Или кого-то низшим? Люди не равны, но не равны они не кровью или цветом кожи. Люди не равны своими способностями и талантами, умами и душами. И арийская, и еврейская нация может породить мразь, а может – и героя. Нет, нельзя судить, нельзя… И как человек, который видел Освобождение, Анна могла еще добавить – будь прокляты те, кто начинает войны! Будь прокляты навеки, до гроба и за гробом! Но думать об этом все равно не хотелось. С четвертой стороны был небольшой перелесок. Посадки, как назвала это Кира. Погулять там? Почему нет… Анна решительно направилась в сторону деревьев. Страх? Страха она не испытывала. Но на всякий случай… Яна была умна и запаслива. И оружие у нее было. В кармане у Анны лежала заточка. Верная, надежная… пусть лежит. Не то, чтобы она ее пустила в ход. Но… Как многие люди, Анна в чем-то фетишизировала оружие. С ним было спокойнее. Хотя убивает-то не заточка, а человек. И чего стоит кинжал, если к нему прилагается слабая рука? Но об этом Анна не думала. Она медленно шла среди деревьев. Медленно-медленно, иногда застывая на одном месте. Она пыталась – что!? Она и сама не знала, может быть, отогреться, а может, не заплакать… или наоборот? Поплакать там, где ее не увидят? Что-то недоброе разбудил в ней этот день, злое, нехорошее… Именно поэтому ее и не заметили. Анна непроизвольно сместилась в сторону кладбища – человек обычно заворачивает в сторону основной руки, вправо. Сместилась, а когда услышала голоса, стало поздно поворачивать обратно. – …сюда? – … и…! Двое мужчин переговаривались. Ругались. Анна замерла на месте. Хелла, твоим именем! Да что ж такое!? Бежать? Она не рисковала. Сюда как-то дошла, а вот обратно? Сейчас хрустнет ветка, или метнется луч фонарика… единственное, что позволила себе девушка – опуститься на колени и прижаться к дереву. И порадоваться, что у Яны вещи – практичные. Немаркие. Куртка была камуфляжной, в серо-бело-черных тонах. Ночью – и не заметишь. Анна думала взять пальто, но потом остановилась на куртке и джинсах. И не прогадала. А вот сапожки тонковаты, и носки она не надела. Ноги замерзнут… Не до ног тут! Двое мужчин разговаривали на русском матерном. Анна прислушалась – и скривилась от отвращения. Мародеры. Твари, ничтожества, шакалы помоечные! Существа, слишком трусливые для честного боя, но подлые, жестокие и опасные. Во все времена таких давили… Это было памятью Яны. Это было мнением Анны. И в одном она Джоан Роулинг не понимала.