– Не пьет молоко? А откуда вы это знаете? – Молоко способствует крепкому сну, – объяснил Вернон. – Убийца не любит спать, а если он работает днем, должно быть, пьет черный кофе. В ответ отец лишь приглушенно хмыкнул, что могло означать согласие или понимание. Двери растворились, и мистер Притчард объявил во тьму, что обед подан. Включив свет и прекратив бег железной дороги, Вернон позвал меня с собой: – Пойдем, Кори. Я прошел вслед за ним в столовую, а отец вместе с мистером Притчардом удалились на кухню. В столовой Такстеров у стен располагались рыцарские доспехи, а на длинном столе стояли два прибора, один напротив другого. Вернон предложил мне самому выбрать место, и я предпочел то, откуда мог лучше видеть рыцарей. Через несколько минут в столовой появилась Гвендолин, с серебряным подносом в руках, – и начался обед, наверно самый странный в моей жизни. На первое был земляничный суп с накрошенными в него ванильными вафлями. Затем подали равиоли и шоколадные пирожные в одной тарелке. Еду мы запивали лимонно-лаймовой шипучкой «Физзи». Вернон ужасно насмешил меня, засунув целую таблетку «Физзи» себе в рот, отчего у него пошли оттуда зеленые пузыри. Потом подали запеченные в тесто гамбургеры и попкорн, намазанный маслом, а на десерт мы получили по чашке с начинкой для шоколадного торта, которую можно было есть прямо ложкой. С удовольствием уминая угощение за обе щеки, я испытывал некоторое чувство вины: если бы мама узнала, какое ребяческое пиршество устроил мне Вернон, она бы упала в обморок. На столе не было никаких овощей – ни моркови, ни шпината, ни брюссельской капусты. С кухни доносился легкий запах тушеной говядины: это означало, что отца все-таки потчуют настоящей едой для взрослых. Скорее всего, он даже не догадывался, какой массированной атаке я подвергаю свой желудок. Вернон разделял мое счастье: мы смеялись, слизывая остатки сливочного крема с наших тарелок с алчностью прирожденных сластен. Вернон хотел знать обо мне все. Он спрашивал, чем я люблю заниматься, кто мои друзья, какие книги я предпочитаю, какие фильмы мне особенно нравятся. Оказывается, Вернон тоже смотрел «Захватчиков с Марса» – это еще больше укрепило наше взаимопонимание. Он рассказал, что когда-то давно у него был целый сундук, полный комиксов о разных супергероях, но отец заставил его выбросить все эти сокровища. Когда-то у него было несколько полок, заставленных исключительно книжками серии «Братья Харди», но однажды его отец страшно разозлился на него и сжег все эти книги в камине. Вернон рассказал, что у него имелись и все выпуски «Дока Сэвиджа», и Тарзан, и Джон Картер с Марса, и Тень в журнале «Таинственные истории», и целый ящик журналов «Аргоси» и «Жизнь мальчишки», но его отец однажды заявил, что Вернон вырос и не нуждается в подобной чепухе, после чего все это богатство отправилось в огонь или в мусор, превратившись в пепел или канув на свалке. Вернон признался, что не пожалел бы и миллиона долларов, чтобы вернуть все это, и посоветовал мне ни за что не расставаться с такими книгами, если они у меня есть, потому что в них заключена настоящая магия. Стоит только сжечь свое волшебство или выбросить его в мусор, и ты становишься нищим и сможешь думать лишь о том, как вернуть эту удивительную магию. – Мне нужно было продолжать носить короткие штаны, – сказал Вернон. – Что? – не понял я. Никогда не видел, чтобы Вернон носил штаны. Хоть какие-нибудь. – Однажды я написал книгу, – сказал он. – Да, я знаю. Моя мама читала ее. – А ты хотел бы стать писателем, когда вырастешь? – Не знаю, – замялся я. – Может быть… если удастся. – Мне очень понравился рассказ, который ты написал. Было время, я тоже писал рассказы. Отец говорил, что он не имеет ничего против такого хобби, но при этом нельзя забывать, что когда-нибудь ответственность за все это ляжет на мои плечи. – За что «все это»? – Я не знаю. Он так и не сказал мне больше ничего. – А. В этом был какой-то смысл. – А почему вы не написали больше ни одной книги? Вернон хотел что-то ответить: его рот открылся, потом закрылся снова. Какое-то время он сидел, глядя на свои руки, на пальцы, измазанные сливочным кремом. Внезапно его глаза заблестели. – Во мне была только одна книга, – наконец ответил Вернон. – Я принялся искать внутри себя следующую и искал довольно долго. До сих пор ищу. Но во мне больше ничего нет. Ничего не было вчера, ничего нет сегодня… и вряд ли что-нибудь появится завтра. – Но как же так вышло? – удивился я. – Разве вы не можете просто придумать сюжет? – Придумать? Послушай, я тебе кое-что расскажу. Я принялся терпеливо ждать. Вернон глубоко вздохнул, потом так же неторопливо выдохнул. Его взгляд блуждал, – казалось, он всеми силами старался не уснуть, но его неудержимо влекло в сон. – Жил-был мальчик, – наконец заговорил Вернон. – Однажды он решил написать книгу про город. Про маленький город, такой же, как наш Зефир. Для того чтобы написать книгу так, как нужно, ему потребовалось четыре года. И пока мальчик писал свою книгу, его отец… – Голос Вернона снова стих. Я ждал продолжения. – Его… отец… – Вернон нахмурился в явной попытке собраться с мыслями. – Да! – воскликнул он. – Его отец постоянно говорил, что его занятие – просто глупость, и ничего больше. Отец твердил это с утра до вечера. «Ты глупец, – говорил он, – сумасшедший глупец. Все свое время ты тратишь на эту книгу, а ты должен изучать дело, семейный бизнес. Именно для этого я тебя растил. Чтобы ты продолжал семейное дело. Не для того, чтобы ты тратил время и разочаровывал меня, упуская свой шанс. Я вырастил тебя, чтобы передать тебе дело, и твоя мать укоризненно смотрит на тебя из могилы, потому что ты и ее разочаровал. Ты разбил ей сердце, когда бросил колледж, из-за этого она приняла таблетки и рассталась с жизнью, только из-за тебя и ни из-за кого больше. Ты бросил колледж, и деньги, потраченные на тебя, ушли на ветер. С таким же успехом я мог просто выбросить эти деньги в окно – ниггерам и белой швали». Вернон прищурился, выражение его лица изменилось. – «Неграм, – поправил отца мальчик. – Нужно быть культурным, папа». Ты понимаешь меня, Кори? – Я… не совсем… – Тогда глава вторая, – продолжил Вернон. – Прошло еще четыре года. Все эти четыре года мальчик терпеливо переносил насмешки и ругань отца. И продолжал писать свою книгу о городе и о людях, которые в нем живут, благодаря которым город таков, каков он есть. Возможно, в книге не имелось настоящего сюжета, ничего такого, что с первых же страниц берет вас за глотку и трясет так, что все ваши кости стучат, – но эта книга была ожизни. Там был ее непрерывный поток и голоса, все те незаметные повседневные мелочи, из которых складывается память живущего. Повествование в книге текло плавно, но непредсказуемо, как река: нельзя было знать заранее, куда вас вынесет следующий поворот, пока не увидишь это собственными глазами, но само путешествие было завораживающим и сладким, хотелось, чтобы оно не кончалось никогда. В книге присутствовала та настоящая жизнь, которой не было в существовании мальчика. Вернон опять замолчал и уставился в никуда. Я заметил, как крепко вцепились в край стола его измазанные в шоколаде пальцы. – Потом мальчик нашел издателя, – продолжил рассказ Вернон. – Настоящего издателя в самом Нью-Йорке. Ты, наверное, знаешь, что именно там находится сердце нашего мира. Там выходят в свет сотни тысяч книг, и каждая из них – дитя, непохожее на других; некоторые из них ходят ровно и прямо, а другие рождены калеками, но все они появляются на свет именно там. И вот мальчику позвонили из Нью-Йорка и сказали, что готовы издать его книгу при условии, что он слегка ее изменит. Они объяснят ему суть этих поправок, от которых книга только выиграет. Мальчик очень обрадовался. Он был горд и сказал, что согласен и сделает все от него зависящее. Остекленевший взгляд Вернона скользил по комнате, он словно вглядывался в картины, возникавшие в воздухе. – Вот так, – сказал он тихим голосом. – Мальчик уложил чемодан в дорогу. Отец продолжал твердить ему, что он глупый осел, что он приползет обратно на коленях и время покажет, кто из них прав. Но в тот день мальчик был очень упрям и несговорчив. Он ответил отцу, что прав окажется он, его сын, и что хорошо смеется тот, кто смеется последним. И он поехал из Зефира в Бирмингем на автобусе, а из Бирмингема в Нью-Йорк на поезде, а там разыскал в огромном здании офис издательства, чтобы узнать, какая судьба ждет его ребенка, его книгу. Вернон вновь погрузился в молчание. Он взял со стола тарелку из-под сливочного крема и посмотрел, не осталось ли в ней еще что-нибудь слизнуть. – Что же случилось дальше? – решился подать голос я. – Люди из издательства все объяснили ему. Вернон улыбнулся, но его улыбка была полна му́ки. – Первым делом они объяснили ему, что книги – это такой же бизнес, как и всякий другой. Они показали ему графики и диаграммы, во множестве развешенные на стенах. Они сказали, что в этом году читатели предпочитают триллеры – книги о зловещих и загадочных убийствах, а город, описанный в книге мальчика, – идеальное место для такого преступления. Зловещее и загадочное убийство, так они и сказали. Триллер, способный вселить в человека ужас. Сегодня книгоиздательствам приходится выдерживать серьезную конкурентную борьбу с телевидением. Раньше было легче: тогда у людей имелось время для чтения. А сегодня люди хотят читать триллеры, а графики и схемы это подтверждают. Мальчику сказали, что если он сумеет вплести в канву книги загадочное убийство – на самом деле это совсем не сложно, нужно только хорошенько подумать, и все получится, – то книгу обязательно напечатают, а на ее обложке будет указано имя мальчика. И еще они сказали, что название «Лунный город» не подходит для триллера и его надо изменить. «Ты можешь писать круто? – спросили издатели мальчика. – В этом году нам нужны крутые писатели». – Он сделал так, как они его просили? – спросил я. – О да! – ответил Вернон. – Он сделал все, как они его просили. Потому что цель была так близка, что он уже ощущал вкус победы. И еще он знал, что отец неотступно следит за ним. Да, он сделал все, что от него требовалось. Улыбка Вернона напоминала свежий рубец на теле. – Но люди из издательства ошиблись. То, что они потребовали от мальчика, оказалось невероятно сложным. Мальчик поселился в номере отеля и принялся за работу. Отель… это было все, что он мог себе позволить. Он печатал на взятой напрокат машинке, сидя целыми днями в убогом маленьком номере отеля. Мало-помалу и отель, в котором он жил, и город, в котором находился отель, проникали в сознание мальчика, а потом просачивались сквозь его пальцы и оседали на страницах книги. И вот наступил день, когда мальчик уже не понимал, где находится. Он заблудился, и не нашлось ни единого знака, который указал бы ему дорогу. Он слышал, как люди вокруг него плачут, видел, как они причиняют друг другу боль, и от этого что-то внутри у него закрылось и сжалось, как стиснутая в кулак ладонь. С этих пор ему хотелось только одного – как можно скорее добраться до последней страницы книги и покончить с ней. Ночами ему чудился смех отца. Мальчик слышал, как отец твердит, что он все такой же дурачок, маленький идиот, но он все равно не должен сдаваться. Его отец как бы жил в нем, проделав вместе с ним путь из Зефира в Нью-Йорк, и словно стоял все это время у него за спиной. На несколько мучительных секунд Вернон крепко зажмурился. Когда его глаза открылись снова, я увидел, что они покраснели. – Этот мальчик, этот глупый мальчик все-таки взял деньги у издателей и бежал из большого города. Он вернулся в Зефир, назад к чистым холмам, туда, где он мог думать. А потом книга появилась на свет с именем мальчика на обложке. Он увидел эту обложку и понял, что он сам, своими руками вырядил своего ребенка в одежды проститутки, так что теперь только люди с больной и уродливой душой захотят взять книгу в руки. Возьмут, получат от нее низменное удовольствие, которое им нужно, и выбросят, потому что теперь она стала одной из сотни тысяч таких же изуродованных книг. И мальчик сам сделал ее такой, потому что был жадным и порочным. Голос Вернона сорвался на хрип, и я вздрогнул от испуга. Вернон прижал ладонь к губам. Когда он опустил руку, от его нижней губы протянулась тонкая серебристая нить слюны. – Довольно скоро, – очень тихо, почти шепотом заговорил он, – мальчик узнал, что его книга провалилась. Этого не пришлось долго ждать. Он позвонил тем людям. «Все, что угодно, – сказал он им. – Я сделаю все, что угодно, чтобы спасти книгу». Они ответили, что у них на стенах висят графики и схемы, таблицы и цифры. Они заявили, что людям надоели триллеры и теперь читатель желает чего-то другого. И они хотели бы издать следующую книгу мальчика – ведь он весьма многообещающий автор. Вот только пусть эта книга станет другой. Они сказали ему, что он молод и впереди у него будет еще очень много книг. Вернон вытер рот тыльной стороной руки, медленным, затрудненным движением. – Отец мальчика ждал. Он наблюдал, не скрывая насмешки, за попытками мальчика добиться своего, с его губ не сходила улыбка. Лицо отца сделалось большим, словно солнце, и каждый раз, когда мальчик смотрел на него, свет этого солнца обжигал его. Отец сказал мальчику, что ему никогда не суждено стать достойным его, своего отца. Даже обувь, рубашка и брюки мальчика куплены на деньги отца. Ему, мальчику, нечем заплатить за то, что стоит приличных денег. Все, за что мальчик ни брался, кончалось провалом, и всю оставшуюся жизнь его ждут одни неудачи. Отец сказал, что если он сегодня ночью внезапно умрет во сне, это случится потому, что его сын убивает его своими неудачами. А мальчик стоял у подножия лестницы и плакал, а потом крикнул отцу: «Ну что ж, иди и умирай, скорей бы ты умер, несчастный… сукин сын!» Как только прозвучали эти ужасные, исторгнутые из глубины души слова, я увидел, как из глаз Вернона брызнули слезы, словно его насквозь пронзили копьем. Вернон тихо застонал, и на его лице отразилась такая неизбывная боль, какую я видел всего один раз, в «Нэшнл джиографик», на картине испанского художника, где был изображен обнаженный святой мученик. Слеза заскользила вниз по лицу Вернона, за ней другая – она застряла в пятнышке шоколадного крема в уголке его рта. – О… – еле слышно стонал он. – О… о… нет. – Мистер Вернон? Голос говорившего был столь же тих, как голос Вернона, но тверд. В дверях стоял мистер Притчард. Вернон даже не взглянул на него. Я хотел было встать, но мистер Притчард сказал: – Прошу вас, Кори, оставайтесь пока на своем месте. Я повиновался. Мистер Притчард пересек комнату и, остановившись позади Вернона, ласково положил руку на его худое плечо: – Обед закончен, молодой хозяин. Сидевший напротив меня голый человек ничего не сказал и не двинулся с места. Взгляд его глаз был тусклым и безжизненным, в лице не осталось ничего живого, кроме медленно катившихся слез. – Вам пора идти спать, сэр, – сказал мистер Притчард. – Я проснусь снова? – спросил Вернон каким-то загробным далеким голосом. – Уверен, что проснетесь, сэр. Рука мистера Притчарда погладила плечо Вернона, в этом прикосновении было что-то отцовское. – Попрощайтесь со своим гостем. Вернон поднял на меня глаза. Казалось, он видит меня впервые, словно я незнакомец, случайно оказавшийся в его доме. Но через мгновение его глаза снова ожили, он шмыгнул носом и улыбнулся мне своей мальчишеской улыбкой. – Пыль садится на рельсы – вот незадача, – сказал он. – Если пыли соберется слишком много, состав может сойти с рельсов и выйдет крушение.