Мама потрясенно молчала. В окно барабанил дождь, в камине трещало полено. – Я так поступил, решив, что это единственный шанс для Дика. После того, что она сделала с патронташем Большого Дула… в общем, я подумал, что, может быть, она сумеет ему помочь. И я оказался прав. Леди тут же, прямо при мне, позвонила Маркусу Лайтфуту. – Так ты был у Леди дома? Ушам своим не верю! Ты сам пришел к Леди? – Да, я побывал у нее. Сидел в ее кресле. Она угостила меня чашечкой кофе. Отец пожал плечами: – Честно говоря, я ожидал увидеть высохшие черепа на стенах и пауков черная вдова в каждом углу. Но ничего такого я не заметил. Я даже не знал, что она верующая. - Ты был в доме у Леди, – повторила мама. – Не могу поверить! И это после всех твоих страхов – ты вдруг сам явился к ней! – Я никогда не боялся Леди, – поправил маму отец. – Просто мне было немного не по себе, когда я думал о ней, только и всего. – И она согласилась помочь Дику Моултри? Зная, что это он подложил бомбу к музею в Брутоне? – Как тебе сказать… там все было не так просто, – признался отец. – Не так просто? – Мама ждала продолжения, но отец молчал. – Я хотела бы услышать, как все произошло, – сказала мама. – Она заставила меня пообещать, что я к ней загляну. Говорит, одного взгляда на меня достаточно, чтобы понять: меня что-то гложет изнутри, просто ест заживо. Ей даже не нужно было видеть меня, это заметно и на твоем лице, Ребекка, и на лице Кори. Будто бы это утопленник на дне озера Саксон не дает нам всем покоя. Отложив газету, отец устремил взор на огонь. – И знаешь, она права. Я пообещал прийти к ней завтра в семь часов вечера. Я собирался тебе все рассказать. А может быть, и не сказал бы ничего, не знаю. – Это все твоя гордость, Том, – упрекнула его мама. – Выходит, ты сделал для Дика Моултри то, что отказался сделать для меня? – Не совсем так, Ребекка. Просто я тогда не был готов прийти к Леди. А Дику нужна была помощь, и я нашел ее для него. А теперь я готов обратиться к ней за помощью для себя и для вас с Кори. Поднявшись из кресла, мама подошла к отцу и встала за его спиной. Опустив руки ему на плечи, она прислонилась подбородком к его затылку. Я взглянул на их тени и увидел, что они слились в одну. Отец поднял руку и обнял маму за шею. Несколько мгновений они так и стояли, прижавшись друг к другу, под треск огня в камине. И вот настал вечер, когда отец должен был отправиться к Леди. Мы подъехали к ее дому без десяти минут семь. Мистер Дамаронд открыл нам дверь. Отец без всяких колебаний переступил порог дома Леди, все его страхи улетучились. К нам вышел Человек-Луна, в халате и домашних туфлях, и предложил отведать сухих крендельков, посыпанных солью. Миссис Дамаронд сварила нам кофе с цикорием по-новоорлеански, и мы подождали в гостиной, пока Леди готовилась принять нас. Свои подозрения относительно дока Лезандера я решил пока держать при себе. Я все никак не мог поверить, что док Лезандер, который был так добр и внимателен к Бунтарю, может оказаться жестоким убийцей. Я составил цепочку из двух попугаев, но в конце этой цепочки отсутствовало звено, которое соединяло бы ее с доктором Лезандером и мертвецом на дне озера Саксон. Кроме зеленого перышка, у меня не было ничего – одни догадки. Разве тот факт, что доктор не любит молоко и не спит по ночам, делает его убийцей? Прежде чем я расскажу родителям о своих подозрениях, я должен запастись куда более весомыми доказательствами. Нам не пришлось долго дожидаться. Мистер Дамаронд пригласил нас следовать за ним, но провел нас не в спальню Леди, а в комнату напротив. Там нас дожидалась Леди, сидевшая на стуле с высокой спинкой перед раскладным карточным столиком. На ней не было ни мантии жреца культа вуду, ни шляпы колдуна – она надела обычное темно-серое платье с булавкой в форме танцующего арлекина на отвороте. Но эта комната определенно представляла собой ее приемную; на полу лежал плетенный из тростника коврик, а в углу в большом глиняном горшке росло кривое деревце. Выкрашенные бежевой краской стены оставались голыми. Мистер Дамаронд вышел, закрыв за собой дверь, после чего Леди кивнула моему отцу: – Присядьте, Том. Отец повиновался. Я знал, что папа нервничает: он сглотнул, и в горле у него щелкнуло. Когда Леди взяла с пола докторский саквояж, стоявший возле стула, отец чуть вздрогнул. Поставив саквояж на стол, Леди раскрыла его. – Надеюсь, будет не больно? – спросил отец. – Не знаю. Это от многого зависит. – От чего? – Насколько глубоко мы должны залезть, чтобы добраться до истины, – ответила Леди. Она вынула из саквояжа что-то завернутое в кусок синей ткани. Развернув ткань, она поставила на стол серебряную шкатулку филигранной работы и положила рядом колоду карт. Вслед за картами на стол лег листок бумаги для пишущих машинок. В свете лампы я увидел на бумаге водяные знаки «Нифти» – точно таким же сортом я пользовался, печатая свои рассказы. Вслед за бумагой Леди достала из саквояжа аптекарский пузырек с тремя речными камешками-голышами: один был черный, как эбеновое дерево, другой – красновато-коричневый, третий – белый с серыми полосками. – Раскройте правую руку, – сказала она отцу и, когда тот исполнил ее просьбу, вытряхнула из пузырька речные голыши ему на ладонь. – Теперь потрите камни в руке, – велела она. Услышав эту просьбу, отец нервно улыбнулся, но повиновался. – Эти камни, случайно, не из живота Старого Мозеса? – Нет. Это простые голыши, я сама их нашла. Покатайте их в руке, они успокоят вас. – Хорошо, – отозвался отец, и камни зашуршали в его ладони. Мы с мамой стояли в стороне, не желая мешать Леди, что бы там она ни собиралась делать. Я терялся в догадках, чего следует ожидать. Может быть, сейчас начнется церемония с факелами, когда люди танцуют, образовав круг, и безумно орут? Хотя ничего на это не намекало. Леди принялась тасовать колоду. Судя по тому, как ловко она это делала, я заподозрил, что она давала уроки Мэверику[44]. – Расскажите мне о своих снах, Том, – попросила она под монотонный шелест летящих между ее гибкими пальцами карт. Отец с тревогой оглянулся на нас. – Вы хотите, чтобы они вышли? – спросила Леди. Но отец покачал головой: – Мне снова и снова снится, как автомобиль падает в озеро Саксон. После этого я оказываюсь в воде и вижу сквозь стекло автомобиля мертвеца. Его лицо… оно полностью разбито. На его запястьях – наручники. Вокруг горла затянута рояльная струна. Машина погружается в пучину, вода заливает салон… – Отец на секунду замолчал. Камешки щелкали в его руке. – И тут утопленник поворачивается ко мне и улыбается. На его разбитом лице улыбка выглядит особенно ужасно. А потом он начинает говорить, и голос звучит глухо… словно грязь булькает в его горле. – Что он говорит вам? – Он говорит… он говорит мне: «Пойдем со мной вниз, в темноту». Лицо отца исказилось от боли. Глядя на него, я тоже страдал. – Именно это он и говорит мне обычно: «Пойдем со мной вниз, в темноту». Потом он протягивает ко мне руку, ту, на которой нет наручника. Он тянет руку, и я отшатываюсь, потому что не могу позволить ему прикоснуться ко мне. На этом сон кончается. – У вас бывают и другие сны? – Бывают иногда, но этот повторяется особенно часто. Иногда мне кажется, что я различаю доносящуюся откуда-то издалека музыку, словно кто-то играет на пианино или рояле. Иногда мне кажется, что я слышу, как кто-то громко кричит, но разобрать слова невозможно. Иногда я вижу пару рук: в одной из них рояльная струна, а в другой – толстая деревянная дубинка, обмотанная черной изолентой. Лица во снах, как правило, расплывчатые, будто я вижу их сквозь кровь, которая заливает мне глаза, а иногда я едва могу сфокусировать взгляд. Но все-таки чаще всего я вижу во сне падающую в озеро машину. – Ребекка рассказывала вам, что иногда я тоже вижу обрывки ваших снов? – спросила Леди, не прекращая тасовать карты. Звук был гипнотическим, успокаивающим. – Как и вы, я тоже слышу фортепианную музыку и вижу рояльную струну и бейсбольную биту. Я видела и татуировку, но больше ничего. Леди тихо улыбнулась: – Сдается мне, Том, что мы во сне подключены к одной и той же розетке, но на вашу долю достается больше электричества. Что скажете? – Вам виднее, ведь это вы мистик, а не я, – ответил отец. – Точно, я. По крайней мере, так считают. Но у всех людей, Том, во сне открывается особое зрение. Все люди, кто больше, кто меньше, видят во сне отдельные лоскутки одеяла. Вышло так, что вы, Том, оказались ближе всех к иному, не нашему миру. Ближе меня, Том. Вот такие дела. Отец продолжал катать в ладони камешки. Леди тасовала карты и ждала. – Сначала я видел сны сразу, как засыпал, – заговорил он. – Но потом сны начали приходить, когда я вообще не спал, и даже днем. Мерещится одно и то же, раз за разом – лицо за окном машины и распухшие губы, которые зовут: «Пойдем со мной вниз, в темноту». Я слышу этот голос, словно в горле у него булькает донная грязь, и я… Я уже близок к помешательству, потому что никак не могу от этого избавиться. Совсем не отдыхаю. А по ночам я не сплю, просто боюсь заснуть… – Голос отца смолк. – Чего вы боитесь? – попыталась помочь Леди. – Боюсь… снова услышать мертвеца, боюсь, что он заставит меня сделать то, чего желает. – Чего же он хочет от вас, Том? – Думаю, он хочет, чтобы я убил себя, – глухо ответил отец. Леди перестала тасовать карты. Рука мамы нашла мою руку и крепко сжала ее. – Мне кажется, он хочет, чтобы я пришел к озеру и утопился. Он ждет меня к себе вниз, в темноту. Леди пристально смотрела на отца, – казалось, ее изумрудные глаза вбирают в себя свет. – Зачем же ему это нужно, Том? – Не знаю. Может быть, ему одиноко там, внизу. Отец попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло: губы его не слушались. – Я хочу, чтобы вы крепко-крепко подумали. Вспомните, что говорит утопленник, слово в слово. – Да. Он говорит мне: «Пойдем со мной вниз, в темноту». Он говорит это неразборчиво, потому что у него разбита челюсть и в горле что-то клокочет. Грязь, или кровь, или вода, не знаю… но слова точно такие. – И больше ничего? Он не называет вашего имени? – Нет, ничего такого. – Вам не кажется это забавным, Том? – спросила отца Леди. Отец хмыкнул: – Хотел бы я знать, что тут можно найти забавного! – Дело вот в чем: мертвец имеет возможность поговорить с вами – передать послание с того света – и тратит все время на то, чтобы склонить вас к самоубийству. Почему бы ему не сказать вам, кто его убил?