Через несколько минут меня пригласили в зал, где заседало жюри. – Ну, конечно. Сначала он предпочтет увидеть вас. – Грумэн встал вместе со мной. – Затем он пригласит ваших «доброжелателей», чтобы, так сказать, у членов жюри остался неприятный привкус во рту. – Он дошел со мной до двери. – Когда я вам понадоблюсь, я – здесь. Кивнув, я вошла в зал и села в свободное кресло во главе стола. Паттерсона не было, но я поняла, что это один из его тактических ходов, своеобразный гамбит. Он хотел, чтобы я как следует прочувствовала испытующие взгляды этих десяти незнакомых людей, в чьих руках находилась моя судьба. Я встретилась глазами со всеми и с нем-то даже обменялась улыбками. Молодая, серьезная на вид женщина с ярко накрашенными губами решила не дожидаться главного прокурора. – Почему вы предпочитаете работать с трупами, вместо того чтобы иметь дело с живыми людьми? – поинтересовалась она. – Довольно странный выбор для врача. – Именно забота о живых и заставляет меня заниматься изучением трупов, – ответила я. – От мертвых мы узнаем то, что идет на благо живым, и следует отдать им должное. – И на вас это не действует? – спросил пожилой мужчина с большими мозолистыми руками. Он сморщился, как от боли. – Конечно, действует. – Сколько лет вам еще пришлось учиться после окончания средней школы? – спросила полная чернокожая женщина. – Семнадцать, включая аспирантуру и практику. – О Боже мой! – И где вы учились? – Вы имеете в виду, в каких учебных заведениях? – переспросила я худого молодого человека в очках. – Да, мэм. – Сент-Майклз, Академия Лурдской Богоматери, Корнелл, Джонс Гопкинс, Джорджтаун. – Ваш отец был врачом? – Мой папа был владельцем небольшого продуктового магазинчика в Майами. – Не хотел бы я оказаться на месте того, кому пришлось платить за столько лет учебы. Кто-то из членов жюри тихонько рассмеялся. – Мне всегда удавалось получать стипендию, – сказала я. – С самой средней школы. – У меня дядя работает в похоронном зале «Сумерки» в Норфолке, – сказал кто-то из жюри. – Перестань, Барри. Нет похоронного зала с таким названием. – Я не шучу. – Ерунда. В Файеттвилле есть зал, которым владеет семейство Стифф[9]. Ни за что не угадаете, как он называется. – Куда там. – Вы не здешняя? – Я родилась в Майами, – ответила я. – Скарпетта – испанская фамилия? – Нет, итальянская. – Интересно. Мне казалось, все итальянцы смуглые, темноволосые. – Мои предки из Вероны, это на севере Италии, где значительную часть населения составляют потомки савояров, австрийцев и швейцарцев, – терпеливо объясняла я. – Многие из нас голубоглазые и светловолосые. – Вы наверняка умеете хорошо готовить. – Это одно из моих любимых занятий. – Доктор Скарпетта, я не совсем хорошо понял, какую должность вы занимаете, – сказал хорошо одетый мужчина приблизительно моего возраста. – Вы являетесь главным медицинским экспертом Ричмонда? – Штата. У нас четыре районных отделения. Центральный офис здесь, в Ричмонде, Прибрежный – в Норфолке, Западный – в Роаноке и Северный – в Александрии. – И шеф, значит, находится в Ричмонде. – Да. И это, на мой взгляд, довольно логично, поскольку судмедэкспертиза является частью правительственной структуры штата, а законодательные органы штата находятся в Ричмонде, – ответила я, и в этот самый момент дверь открылась и в зал вошел Рой Паттерсон. Это был широкоплечий видный чернокожий мужчина с коротко постриженными, начавшими седеть волосами. Он был одет в темно-синий костюм с двубортным пиджаком, а на манжетах его бледно-желтой рубашки были вышиты его инициалы. Он поприветствовал членов жюри и холодно поздоровался со мной. Я догадалась, что женщина с ярко накрашенными губами являлась старшиной присяжных. Откашлявшись, она довела до моего сведения, что я не обязана давать показания и что все сказанное мной может быть использовано против меня. – Я понимаю, – ответила я, и меня привели к присяге. Возвышаясь надо мной, Паттерсон кратко представил меня и более подробно рассказал о власти, которой наделен человек, занимающий мое положение, и о том, с какой легкостью этой властью можно пользоваться не по назначению. – И кто же мог быть свидетелем? – вопрошал Паттерсон. – В большинстве случаев никто не наблюдал за работой доктора Скарпетты, за исключением того человека, который был возле нее практически каждый день. Сьюзан Стори. Но мы не услышим ее свидетельских показаний, дамы и господа, потому что она и ее не родившийся на свет ребенок мертвы. Однако мы услышим их сегодня из уст других людей. И перед вами предстанет написанный ими портрет холодной, тщеславной женщины, стремящейся к власти и совершающей роковые ошибки. Сначала она платила Сьюзан Стори за ее молчание. Затем убила ее ради этого. Когда речь зайдет о тщательно спланированном преступлении, подумайте, кто может сделать это лучше человека, являвшегося экспертом по расследованию преступлений? Специалиста, знающего, что убивать кого-то в машине следует мелкокалиберным оружием во избежание рикошета пуль. Специалист не оставит улик на месте преступления, даже стреляных гильз. Специалист не станет пользоваться своим собственным оружием – пистолетом, о котором знают его друзья и коллеги. Он не будет пользоваться чем-то таким, что может вывести на него. А разве нельзя было воспользоваться револьвером из лаборатории? Ежегодно, дамы и господа, судами конфискуются сотни единиц огнестрельного оружия, использованного для совершения преступлений. Что-то из него передается в лабораторию штата. Насколько нам известно, револьвер двадцать второго калибра, тот самый, что был приставлен к затылку Сьюзан Стори, в настоящий момент висит на щите в лаборатории по исследованию огнестрельного оружия или находится в учебном тире, где среди других судмедэкспертов обычно тренировалась в стрельбе и доктор Скарпетта. Кстати, с таким мастерством ее приняли бы на службу в любое полицейское управление Америки. И ей уже однажды довелось убить человека, правда, я говорю о том случае, когда ее действия квалифицировались как самооборона. Я сидела, молча уставившись на свои сложенные на столе руки, протоколист суда бесшумно нажимала на клавиши, а Паттерсон продолжал. Он всегда говорил красноречиво, но обычно не знал, когда надо остановиться. Попросив меня объяснить происхождение отпечатков на конверте, найденном в комоде Сьюзан, он так долго и пространно пытался подчеркнуть неправдоподобность приведенных мною доводов, что, мне показалось, некоторые члены жюри стали недоумевать, почему сказанное мною не может быть правдой. Затем он перешел к деньгам. – Правда ли то, доктор Скарпетта, что двенадцатого ноября вы пришли в филиал «Сигнит-бэнк» и выписали чек на сумму десять тысяч долларов? – Да, это так. На какое-то мгновение Паттерсон заметно растерялся. Он предполагал, что я сошлюсь на Пятую поправку. – А правда ли то, что в тот раз вы не положили деньги ни на один из своих счетов? – И это тоже правда, – ответила я. – Следовательно, за несколько недель до того, как лаборантка вашего морга положила на свой счет неизвестно откуда взявшуюся сумму в три с половиной тысячи долларов, вы вышли из «Сигнит-бэнк» с десятью тысячами наличных в кармане? – Нет, сэр, это не так. Среди моих финансовых документов вы, должно быть, видели копию банковского чека на сумму в семь тысяч триста восемнадцать фунтов стерлингов. Мой экземпляр копии у меня здесь с собой. Я вынула его из своего дипломата. Едва взглянув на него, Паттерсон попросил протоколиста суда внести это в протокол в качестве улики. – Это весьма любопытно, – сказал он. – Вы приобрели банковский чек, выписанный на имя некоего Чарлза Хейла. Не являлось ли это одной из ваших изобретательных выдумок, направленных на то, чтобы скрыть выплачиваемые вами деньги лаборантке морга и, возможно, кому-то еще? Не обменивал ли человек по имени Чарлз Хейл фунты стерлингов опять на доллары, чтобы направить наличные куда-нибудь еще – возможно, Сьюзан Стори? – Нет, – ответила я. – Я не передавала чек Чарлзу Хейлу. – Не передавали? – Он несколько смутился. – Так что же вы с ним сделали? – Я отдала его Бентону Уэсли, а он проследил за тем, чтобы чек попал к Чарлзу Хейлу. Бентон Уэсли... Он оборвал меня. – История становится все более нелепой. – Мистер Паттерсон... – Кто такой Чарлз Хейл? – Я бы хотела закончить свое заявление, – сказала я. – Кто такой Чарлз Хейл? – Я бы предпочла дослушать то, о чем она пыталась рассказать, – сказал мужчина в клетчатой куртке. – Что ж, пожалуйста, – с холодной улыбкой произнес Паттерсон. – Я отдала банковский чек Бентону Уэсли. Он является специальным агентом ФБР и возглавляет отдел бихевиоральных исследований в Куонтико. Одна из женщин робко подняла руку. – Это тот, о котором было написано в газетах? Тот, которого приглашают во время расследования таких жутких убийств, как те, что были в Гейнсвилле? – Да, это он, – сказала я. – Это мой коллега. Он также был лучшим другом одного моего приятеля, Марка Джеймса, который тоже был специальным агентом ФБР. – Доктор Скарпетта, – нетерпеливо встрял Паттерсон, – давайте будем называть все своими именами. Марк Джеймс был не просто – цитирую – «одним вашим приятелем».