Подгоняемая постигшими меня неудачами, я вскоре ушла из офиса. Я не смогла найти Марино. Мне ничего не оставалось делать. Я чувствовала себя попавшей в клубок каких-то загадочных событий, к разгадке которых пока не могла подобрать ключ. Мне вдруг захотелось остановиться около Уэст-Кэри, где какой-то старик торговал рождественскими венками и ёлками. Сидя на табуретке среди своего лесочка, где в холодном воздухе стоял душистый аромат хвои, он напоминал сказочного дровосека. Может быть, мне надоело делать вид, будто нет никакого Рождества, а может, просто захотелось отвлечься. В такое время вряд ли можно рассчитывать на что-то приличное – оставались лишь никому не нужные уродливые деревья, которым не суждено было красоваться на празднике. За исключением того, что выбрала я. Елка была бы красавицей, если бы не искривленный, словно от сколиоза, ствол. Ее внешность очень напоминала об ортопедических процедурах, но елочные украшения с электрогирляндами сделали свое дело, замаскировав все некрасивые места, и она красовалась у меня в гостиной. – Ну вот, – сказала я Люси, отступив назад и любуясь своей работой. – Как тебе? – Я думаю, чти это ты вдруг решила купить в канун Рождества елку? Когда ты это делала в последний раз? – Наверное, когда была замужем. – Украшения у тебя остались с тех пор? – Тогда я активно готовилась к встрече Рождества. – А теперь надоело? – Теперь я гораздо больше занята, чем тогда, – ответила я. Люси поправила кочергой поленья в камине. – А вы встречали когда-нибудь с Марком Рождество вместе? – А разве ты не помнишь? На прошлое Рождество мы приезжали к тебе в гости. – Нет. Вы приезжали на три дня уже после Рождества, а на Новый год улетели домой. – Он встречал Рождество со своими родителями. – И тебя не приглашали? – Нет. – Почему? – Марк из старой бостонской семьи. У них был свой уклад. А ты что-нибудь придумала на вечер? Подошла ли моя черная жакетка с бархатным воротничком? – Я не пробовала. Почему нам надо куда-то ехать? – спросила Люси. – Я никого не знаю. – Ничего страшного. Мне просто нужно завезти подарок одной беременной женщине, которая, видимо, уйдет с работы. И еще мне нужно заглянуть здесь поблизости на вечеринку. Я приняла приглашение еще до того, как узнала о твоем приезде. Конечно, ты не обязана ехать со мной. – Я лучше останусь, – сказала она. – Жаль, что я не могу взяться за АСИОП. – Терпение, – ответила я ей, хотя мне самой его весьма не хватало. Ближе к вечеру я оставила диспетчеру очередное сообщение, решив, что либо приемник Марино не работает, либо он слишком занят, чтобы искать телефон-автомат. В окнах соседей виднелись горящие свечи, над деревьями светила вытянутая луна. Я поставила рождественскую музыку в исполнении Паваротти и Нью-йоркского филармонического оркестра, всеми силами пытаясь как-то настроиться на соответствующий лад, пока принимала душ и одевалась. Небольшое торжество, на которое я собиралась, должно было начаться не раньше семи. У меня оставалось достаточно времени для того, чтобы завезти Сьюзан рождественский подарок и поговорить с ней. Она неожиданно сама подошла к телефону, в ее голосе послышалась неохота и некоторая настороженность, когда я поинтересовалась, не будет ли она возражать, если я заеду. – Джейсона нет, – сказала она, словно это имело для меня какое-то значение. – У меня кое-что для вас есть, – объяснила я. – Что это? – Кое-что на Рождество. Мне надо в гости, так что я ненадолго. Вы не против? – Ну что ж. То есть, конечно, нет. Я буду рада вас видеть. У меня вылетело из головы, что она жила в Саут-сайде, где мне доводилось бывать довольно редко, и я непременно должна была потеряться. На улицах оказалось настолько оживленно, что я даже не ожидала. Спешившие за праздничными покупками люди неслись по дорогам очертя голову. На автостоянках было все забито, магазины сверкали так ярко, что можно было ослепнуть. Но в том районе, где жила Сьюзан, царила темнота, и мне пришлось дважды останавливаться, чтобы, включив свет в машине, перечитать ее адрес. Поколесив достаточно долго, я наконец отыскала ее крошечный домик в стиле ранчо, который стоял посередине между двумя похожими на него как две капли воды. – Привет, – сказала я, глядя на нее сквозь лепестки розовой пойнсеттии, которую держала в руках. Она нервно заперла дверь и провела меня в гостиную. Отодвинув книги и журналы, она поставила пойнсеттию на кофейный столик. – Как вы себя чувствуете? – спросила я. – Лучше. Хотите что-нибудь выпить? Позвольте я возьму вашу куртку. – Спасибо. Пить я ничего не буду. Я всего лишь на минуту. – Я протянула ей сверток. – Это я купила в Сан-Франциско прошлым летом. – Я села на диван. – Да? Вот уж действительно заблаговременно. – Она избегала смотреть мне в глаза, устроившись в кресле. – Хотите, чтобы я сейчас открыла? – На свое усмотрение. Ногтем большого пальца она аккуратно отлепила клейкую ленту и стала разворачивать. Разгладив оберточную бумагу, она бережно сложила ее так, словно собиралась потом еще использовать, затем положила ее себе на колени и открыла черную коробочку. – Ой! – еле слышно вырвалось у нее, когда она развернула красный шелковый шарфик. – Я решила, что он будет хорошо сочетаться с вашим черным пиджаком, – сказала я. – Не знаю, как вы, а я не люблю, когда шерсть соприкасается с кожей. – Как красиво. Как вы внимательны, доктор Скарпетта. Мне еще никто никогда не привозил ничего из Сан-Франциско. От выражения ее лица у меня сжалось сердце, и тут мой взгляд упал на окружавшую обстановку. На Сьюзан был желтый махровый халат с обтрепанными манжетами и черные носки, принадлежавшие, судя по всему, ее мужу. Дешевая мебель выглядела довольно потертой, с лоснящейся обивкой. Возле маленького телевизора стояла скупо украшенная искусственная елка, у которой определенно не хватало нескольких веток. Под ней лежало несколько подарков. Возле стены стояла сложенная детская кроватка, явно подержанная. Сьюзан поймала мой взгляд, и ей стало не по себе. – У вас такой порядок, – сказала я. – Вы же знаете, насколько я навязчиво-обязательная. – Да уж. Если вообще можно сказать о морге, что он выглядит замечательно, то это – про наш. Она аккуратно сложила шарфик и положила его назад в коробку. Поплотнее запахнув халат, она молча смотрела на пойнсеттию. – Сьюзан, – мягко начала я, – вы не хотите рассказать о том, что происходит? Она не подняла на меня глаз. – В то утро вы вели себя довольно странно. На вас не похоже не ходить на работу, а потом вообще оставить ее, даже не позвонив мне. Она глубоко вздохнула. – Простите меня. В последние дни у меня что-то все из рук вон плохо. Все как-то очень действует на меня. Как тогда, когда я вспомнила про Джуди. – Я понимаю, что вы, должно быть, тяжело переживали смерть своей сестры. – Мы были близнецами. Не на одно лицо. Джуди была гораздо симпатичнее меня. Отчасти из-за этого все и вышло. Дорин ревновала ее. – Дорин – это та самая «ведьма»? – Да. Простите. Я не хочу больше иметь дело ни с чем подобным. Тем более сейчас. – Возможно, вам полегчает от того, что я скажу, что звонила в церковь неподалеку от дома Дженнифер Дейтон, и мне рассказали о том, что храм освещается натриевыми лампами, которые в последние несколько месяцев стали барахлить. Очевидно, никто и не знал, что освещение не починили должным образом. Кажется, это объясняет, почему свет то гас, то загорался. – В детстве в церкви среди верующих были пятидесятники, которые верили в то, что можно вызывать демонов. Я помню одного человека, – говорила Сьюзан, – который рассказывал о своей встрече, с демонами, о том, как он лежал ночью в постели и слышал, как в темноте кто-то дышал, как книги слетали с полок и бились о стены комнаты. Я была до смерти напугана подобными историями. Я даже не могла смотреть вышедший тогда фильм «Изгоняющий дьявола». – Сьюзан, на работе мы должны быть собранными и трезвомыслящими. Нельзя давать волю своим прошлым фантазиям, фобиям и тому подобному. – Вы не были дочерью священника. – Я росла католичкой, – сказала я. – Это совсем другое, чем быть дочерью священника-фундаменталиста, – пылко возразила она, стараясь сдержать слезы. Я не спорила с ней. – Временами я думаю, что все это позади, а потом оно вдруг наваливается на меня и душит, – продолжала она, подавляя эмоции. – Словно кто-то изнутри издевается надо мной. – Как же он это делает? – Что-то ломается, уничтожается. Я ждала, что она как-то объяснит то, что сказала, но она не стала. Она с тоской уставилась на свои руки. – Мне слишком тяжело, – пробормотала она. – Что тяжело, Сьюзан?