Они были хорошими родителями. Они были в курсе всего, вдобавок ко всему прочему, и полностью поддерживали меня во всем, что я делал или к чему стремился. Моя мать даже не возражала против того, что я ненормальный. Она восприняла это спокойно, вероятно, потому, что привыкла к моему отцу, самому лорду МакКантсону. У нас с папой было много общего. Мы оба ненавидели этот мир. Мы оба смотрели на жизнь сквозь затонированные смертью очки. Но иногда мы притворялись другими, ради нее. Например, прямо сейчас я знал, что мой отец предпочел бы проткнуть собственную промежность ножницами, чем развлекать яркого, эгоцентричного Фэрхерста. Любовь заставляла тебя делать всякую хрень. Я был рад, что никогда ею не заражусь. – Один бокал, – подчеркнул я. Папа снова хлопнул меня по спине, как бы говоря «спасибо», и мы все устроились у камина, притворяясь, что это не гребаная Калифорния и что это просто глупо – поджигать все, что не является сигаретой или шкафчиками Элис и Арабеллы, оскорбляющими сетчатку глаза. Гарри откинулся на спинку стула и прижал кончики пальцев друг к другу, уставившись на меня, оранжевое сияние пламени освещало его лицо, как полумесяц. Наполовину ангел, наполовину дьявол. По большей части дьявол, как и весь остальной мир. С зачесанными назад волосами песочного цвета, высоким ростом и худощавым телосложением, он был похож на придурка-продавца – такого человека, которому вы не доверили бы рулон туалетной бумаги. Я смотрел на огонь, не обращая внимания на Грэхэма, нашего слугу, который вошел с серебряным подносом и подал каждому из нас портвейн. – Спасибо, Грэхэм. Пожалуйста, отдохни остаток ночи. Я сама помою посуду. – Мама с теплой улыбкой сжала его руку. Всегда так вежливо благодарит за помощь. Между нами повисло неловкое молчание. Я поднес портвейн к губам, но пить не стал. – Как тебе одинокая жизнь, Гарри? – Мама разрядила напряженность светской беседой. Три года назад он женился на хорватском манекенщике, но брак пошел прахом после того, как тот изменил Гарри, забрал половину его имущества и сбежал со звездой подтанцовки у какой-то поп-звезды. Гарри резко повернул голову в сторону мамы. – О, знаешь. Играю на поле. – Надеюсь, на этот раз с брачным контрактом в целости и сохранности, – пробормотал я. Папа фыркнул. Мы обменялись усмешками вполголоса. – Вон. – Мама усмехнулась. – Ты не должна была этого слышать. – Ты не должен был этого говорить. Папа перестал проявлять какой-либо интерес к разговору и начал открыто отвечать на электронные письма на своем телефоне. Гарри постучал пальцем по колену и поиграл галстуком. – Ленора опустошена тем, что не прошла стажировку. Я ухмыльнулся в свой бокал. Удивительно, как она до сих пор не поняла – почему она не прошла, в отличие от меня. Она не казалась мне совершенно глупой. Возможно, немного медлительной. И очень раздражающей. – Я услышал это от ее отца прямо перед приездом. Он просто раздавлен. Очень надеюсь, что она согласится стать твоей ассистенткой, – продолжил Гарри. Мои глаза метнулись вверх. – Было бы глупостью, если бы она не сделала этого, – выпалил я первые настоящие слова, адресованные именно ему. Его грудь заметно дрогнула под накрахмаленной, светло-голубой рубашкой. Он выдохнул с облегчением, как будто ждал от меня какого-то участия, чтобы доказать родителям, что мы в хороших отношениях. – Она гордая девушка. – Гордость всего лишь синоним глупости. Она оставляет место для ошибок, – возразил я. – Мы все совершаем ошибки, – сказал он. Я вежливо улыбнулся. – Говори за себя. Наступила тишина, прежде чем он продолжил. – Она считала, что заслужила это место. И, по мнению Альмы, так оно и было. – Фэрхерст откинулся на спинку кресла и уставился на меня. Он пытался вывести меня из себя? Наедине, и только себе самому, я мог признаться, что Ленора на самом деле не была совсем уж бездарной. Ее искусство было немного сумасшедшим, что, очевидно, говорило о моей неуравновешенности. Множество черепов, монстров, драконов, младенцев, ползающих на паучьих лапках, и мертвых лошадей создали ее маленькие руки. Ее разум был увлекательным местом, если не учитывать одну вещь, которую она там хранила – особое воспоминание обо мне, – которое я хотел стереть. – Кого, твою мать, это волнует? Вы с Эдгаром не согласились. – Я зевнул. И у Эдгара, и у Гарри была причина отдать меня на стажировку. Это не имело ничего общего с моим невероятным талантом. В каком-то смысле я жалел Ленору. У нее не было недостатка в таланте, навыках или дисциплине. Чего ей не хватало, так это смелости, лжи и хитрого ума. – Правильно. – Гарри потер подбородок. Он бы выбрал ее, если бы мог. И Эдгар тоже. – Обсуждать, кто не прошел стажировку, и рассказывать о ее реакции на своего оппонента – пустая трата времени и манер, – многозначительно сказал мой отец, скрестив ноги в своем имперском кресле и отложив телефон в сторону. – Простите. Должно быть, это прозвучало неуместно. Ленора – моя племянница, и она мне очень дорога. – Гарри посмотрел на моего отца. – Сырое мясо. Не стоит бросать его в сторону мальчика и ожидать, что он не полакомится им. – Я не мальчик, – огрызнулся я. – Тогда перестань вести себя как ребенок, – невозмутимо произнес мой отец. Я знал, в чем дело. Вечеринки. Минет. Последствия. Это были просто разговоры, а я думал, что на меня направили пушку и сейчас выстрелят. – Моя жизнь тебя не касается. – Я почувствовал, как мои ноздри раздуваются, а ногти скребут по креслу. – Что за бессмысленные слова. Ты мой сын. Твоя жизнь только мое дело. – Голос отца звучал равнодушно и беспристрастно. Мама похлопала папу по руке. – Пора сбавить тон. Он взял ее руку и поцеловал тыльную сторону, оставляя эту тему. Мы развлекали Гарри еще двадцать минут, пока он не свалил. Ему хотелось, чтобы я проводил его до двери вместе с матерью, но у меня были другие планы, например, такие, как выковырять миндалины из своего горла кухонным ножом. Уже достаточно того, что мне придется терпеть его рядом с собой в течение шести месяцев. Через несколько минут после того, как за Фэрхерстом закрылась дверь, мама появилась у дверей моей спальни, прислонилась к косяку и по-особенному посмотрела на меня. Хотя я жил в экзистенциальном вакууме и рассматривал рот девушки как бесплатное парковочное место для моего члена, мама наверняка знала, как смягчить меня одним лишь взглядом. Я был рад, что ни одна девушка никогда не сравнится с ней. Это упрощало жизнь. – Сделай фото. Это продлится дольше. Фэрхерст привел меня в паршивое настроение. Я не был уверен, было ли дело в самом его существовании, или в том факте, что он сказал, что Ленора может не согласиться на роль помощника стажера, возможно, и то, и другое. Я лежал на своей кровати, уставившись в потолок, удивляясь, почему украл старые компакт-диски, которые увидел на ее столе однажды вечером, когда ее не было дома, а Эдгар находился в душе. Только я знал почему. Они были прямо там, будто, мать вашу, просили себя взять. Blur. The Stone Roses. The Cure. Joy Division. Мой грузовик был старше королевы, и в нем был проигрыватель компакт-дисков. Это имело смысл. К тому же это служило Леноре оправданием за то, что она была чудачкой, которая все еще пользовалась плеером. Я просто не считал ее вкус отвратительным, и это меня беспокоило. Я также скачал все фильмы из ее iPad: «Зомби по имени Шон», «Заводной апельсин», «Монти Пайтон и Священный Грааль» и, к сожалению, «Искупление», которое оказалось таким девчачьим фильмом, что даже Кира Найтли, прижатая к книжным полкам[26], не смогла спасти его для меня. Но то, что ее вкус не был ужасным, не означало, что все остальное в ней было терпимым. – Ты вел себя там странно. – Мама оттолкнулась от дверного косяка и вошла внутрь, присев на край моей кровати. Я снял армейские ботинки, схватил бутылку воды с прикроватной тумбочки и запихнул ее в рот. – Новость, мама, я самый странный засранец на свете. – Вообще-то, второй. – Она сморщила нос в улыбке, напоминая мне, что папа занимал первое место. – Так в чем же дело? Тебе не нравится Фэрхерст? Я думала, вы всегда ладили.