Не бог, а мальчик. И я уже не та девочка, которая дрожит под одеялом своей матери. Я заставила его истекать кровью, это и произошло, ведь он всего лишь человек. Теперь. Теперь я могу заставить его сломаться. – Я подумаю об этом. – Я помассировала виски. Мысли о сестре совершенно вылетели из головы, а она, вероятно, внизу наполняла новое ведро слезами. Я эгоистично сосредоточилась на своей собственной драме и совсем забыла о ее разбитом сердце. – Это все, о чем я прошу. – Папа сжал мои плечи. Я пошла прямо в комнату Поппи, но ее там не было. Я остановилась, услышав, как они с папой болтают и едят на кухне. Это звучало как приятная беседа о колледже, в который она подала заявление и поступила, будучи еще дома, – Лондонской школе экономики. Она казалась взволнованной и исполненной надежды. Я просто хотела, чтобы она не притворялась, а была действительно счастлива. Схватив полароидную фотографию Найта с ее тумбочки, я взяла маркер и быстро нарисовала мошонку с морщинами и волосами на его точеном с ямочкой подбородке, добавила замысловатые усы и подрисовала ему монобровь, написав на фотографии под его лицом: «Держись подальше от обогревателя, Коул. Пластик плавится». Я сунула фото ей под подушку и пошла в свою комнату, медленно приближаясь к окну, планируя закрыть ставни и свернуться калачиком в постели с песней «I Started Something I Couldn’t Finish» в наушниках и интересным фэнтези. А потом я заметила грузовик Вона, припаркованный перед окном. Что он все еще здесь делает? Он дважды мигнул фарами, заставив меня прищуриться и поднять руку, чтобы заслониться от света. Чувствуя, как прилив гнева возвращается в мой желудок, я натянула ботинки и побежала вниз, распахнув входную дверь, собираясь поздравить его со стажировкой, плюнув ему в лицо. Я так и не переступила порог. Я проехалась по чему-то скользкому и протухшему. Воняло так, будто всеми подмышками в округе сразу, но у меня не осталось возможности подумать об этом, когда я нырнула головой вперед прямо в белый пластиковый пакет. Он оставил у моей двери гнилую кучу мусора, и я упала прямо в нее. Свалившись на мешок с мусором, я сняла желтый листочек для записей со своей щеки и нахмурилась, когда прочитала послание на нем. «Для твоего будущего проекта. – В.» Это было все, что мне нужно, чтобы превратить жизнь Вона в ад, в который он превратил мою. Он думал, что выиграл войну. Но стажировка была всего лишь битвой. Он поднимет белый флаг. Прямо перед тем, как я сожгу его. Глава 5 Вон Самый тихий человек в комнате и одновременно самый опасный. Я научился этому с юных лет, наблюдая за своим отцом. Люди толпились вокруг него, как бездомные щенки, хлопая языками, стремясь угодить. Я тоже стал немногословным человеком. Это не гребаный вызов, если можно так выразиться. Слова ничего для меня не значили. У них не было ни формы, ни веса, ни цены. Вы не могли бы вылепить их в своих руках, измерить на весах, приложить к ним стамеску, вырезать их до совершенства. В моем списке способов самовыражения скульптура была номером один, минет номером два, а разговоры удобно расположились где-то внизу между дымовыми сигналами и танцами для вызова дождя. Мой отец не был силен в словах, нет, но его действия говорили о многом. Он сокрушил своих деловых противников железным кулаком, не моргнув глазом и не забеспокоившись. Он миллион раз показывал моей матери, что любит ее, посадив на заднем дворе розовый сад с цветущей вишней. Вытатуировав ее имя на своем сердце. Уставившись на нее взглядом, который говорил: «Я твой». Чем меньше ты говорил, тем больше тебя боялись. Самый простой трюк в книге, и все же по какой-то причине мужчины были одержимы желанием что-то сказать. Мне нечего было доказывать. Я показал Эдгару Асталису работу, которая была выполнена примерно на двадцать процентов, представил ее совету директоров Карлайла и прошел стажировку, не вспотев. Это было до неловкости легко. Так трогательно. Да, я манипулировал. Особенно Эдгаром и Гарри, который был мне должен солидную сумму. И да, если Ленора когда-нибудь узнает, она убьет меня, своего отца и дядю. С другой стороны, я бы опередил ее в этом, как и в случае со стажировкой. Все члены правления согласились, что мне понадобится целых шесть месяцев стажировки, чтобы завершить что-то столь сложное, как эта скульптура. У меня было время. У меня имелся план. Я был готов привести все в движение и, наконец, насладиться сладким, острым вкусом свежей крови. И, похоже, у меня также будет упрямый, дерзкий помощник, который будет терпеть меня – тот, за кем я смогу присматривать, чтобы убедиться, что мой секрет цел. Дразнить ее кучей мусора было не самым лучшим моим решением, но сообщение попало в цель. Милосердия в меню не было. Она бы боролась за свое место рядом со мной. Всегда. После того как Эдгар сообщил новость своей маленькой дочери, я объехал ее квартал, прокручивая диски, которые бессовестно взял из ее комнаты, когда ее там не было – Kinky Machine, The Stone Roses. Пару часов спустя я припарковал свой разбитый грузовик рядом со своим мотоциклом – оба куплены на мои собственные деньги после летних напряженных работ в галереях – и заметил оранжевое сияние камина в нашей гостиной через окна от пола до потолка. Я провел рукой по своим пыльным волосам и выругался себе под нос. У нас была компания. Я ненавидел компанию. Шагая ко входу, я увидел тень, слоняющуюся среди розовых кустов. Листья танцевали над выжженной солнцем землей. Я присел на корточки и тихо присвистнул. Эмпедокл вышел из розовых кустов, выпячивая свою задницу в мою сторону, как Кардашьян. Я назвал своего слепого черного кота в честь греческого философа, который открыл, что мир – это сфера. Этот кот, как и философ, считал себя Богом. У него было невероятное чувство собственного достоинства, и он требовал, чтобы его гладили по крайней мере час в день – желание, которое по непонятной мне причине я исполнял. Это был, безусловно, самый человеческий поступок в моей жизни, когда я буквально гладил киску. Эмп прошмыгнул мимо моего грязного ботинка. Я поднял его, потирая место за ухом. Он замурлыкал, как трактор. – Ты уверен, что это хорошая идея для твоей слепой задницы бродить снаружи? В этих холмах полно койотов. – Я вошел в дом с ним на руках. Пинком распахнув дверь, я услышала сладкий смех моей матери, глубокий смешок моего отца и грубый мужской голос с английским акцентом, который я сразу узнал. Ядовитая улыбка расплылась на моих губах. Время рок-н-ролла, ублюдок. Звенели стаканы, громоздилась посуда, из столовой доносилась тихая классическая музыка. Я оставил Эмпа на кухне, наполнил его миску влажным кормом и направился в столовую, мои ботинки глухо стучали по мраморному полу. Когда я появился в дверях, все перестали есть. Гарри первым промокнул уголок рта салфеткой. Он встал, раскинув руки со своей сраной ухмылочкой. – Я считаю, что мои поздравления уместны для моего любимого вундеркинда. – Он слегка поклонился мне. Ничего не выражая, я вошел в комнату, сокращая расстояние между нами. Он попытался обнять меня, но я скользнул своей ладонью в его ладонь и сжал ее достаточно сильно, чтобы услышать, как хрустнули его тонкие кости. Он вынул свою ладонь из моей и слегка помассировал ее. Мама и папа встали. Я поцеловал маму в лоб. Папа хлопнул меня по спине. – Гарри был в городе, навещал Эдгара и племянниц, – объяснила мама. – Я подумала, что было бы неплохо пригласить его на ужин. Я только что купила у него еще одну вещь. Я планирую поставить ее прямо перед твоей комнатой. Разве это не волнующе? – Она повернулась к нему и улыбнулась. – Я, на хрен, с трудом сдерживаюсь, – сухо сказал я. Считающийся сегодня самым признанным критиками художником-экспрессионистом в современном искусстве, Гарри Фэрхерст обычно продавал свои картины по 1,2 миллиона долларов за штуку. Неплохая подработка, учитывая его никчемную дневную работу в качестве члена правления и профессора в Подготовительной школе Карлайл. Мама, конечно, повесила бы все, что он сделал, включая его дерьмо, чтобы все могли посмотреть и полюбоваться. Его картины были разбросаны по всему нашему дому: прихожая, спальня моих родителей, столовая, две гостиные и даже подвал. Она также подарила некоторые из его картин. Я не мог сбежать от этого ублюдка, независимо от континента. Его искусство преследовало меня. – Это захватывающая картина, Вон. Я не могу дождаться, когда ты увидишь ее. – Гарри проявил скромность и смирение новоиспеченного рэпера. Если бы он мог физически отсосать свой собственный член, его рот всегда был бы полон. – Это именно то, что нужно нашему дому. Еще картины Гарри Фэрхерста – о, и комнаты. – Я зевнул, проверяя время на своем телефоне. У нас было восемнадцать комнат. Занято было меньше половины. Эмп слонялся у моих ног, бросая на Гарри невидящий взгляд. Я снова поднял его, почесывая шею. – Я иду в душ. – Ты уже поел? Я подумала, что ты захочешь присоединиться к нам в гостиной и выпить немного портвейна? – Мама склонила голову набок и улыбнулась, каждая черточка на ее лице была полна надежды. – Только один бокал, ты ведь знаешь. Я любил своих мать и отца.