— Просто если б я хотел сделать тебе больно, по-настоящему больно, то поступил бы именно так. Стал бы действовать через твою дочь. Ты ведь не собираешься… — Ни за что. Эдди никогда не увидится с Тэрой. Я даже не пущу ее на его похороны и не сообщу о том, что он умер. Быть может, она обнаружит это в Интернете или ей скажет кто-то еще, но от меня она это точно не услышит. — Ну, я хочу сказать, наверное, это хорошо, что все разрешилось, так? Тебе больше не нужно заниматься этими убийствами и помогать следствию. Ярдли ничего не ответила. — Джессика, неужели ты всерьез думаешь о том… — Уэсли, что мне делать? Этого подонка нужно схватить во что бы то ни стало, — произнесла она с большей злостью, чем хотела. Спиртное ослабило ее природную выдержку, напомнив, почему она не любит пить. — Конечно, его нужно схватить, и его схватят. Но без твоего участия. Не втягивайся во все это. Тебе с огромным трудом удалось выкарабкаться в прошлый раз. Поставив стакан, Ярдли встала. Теплый ветерок взъерошил ей волосы. Ее руки, казалось, были из грубого, необработанного дерева. На многие мили вокруг простирался кромешный мрак, но там, за горами, поднималось мягкое зарево Лас-Вегас-Стрип. От него на пески и каньоны ложились тени, и почему-то в его отсветах они казались еще более темными. — Если я узнаю, что подражатель убил снова, это станет концом моей карьеры. Я еще какое-то время смогу вести дела, но буду каждую секунду сознавать, что, когда это действительно от меня потребовалось, я не сделала все, что было в моих силах. Я приду к выводу, что это просто работа, и рано или поздно уйду. Возможно, полностью расстанусь с юриспруденцией. — И что с того? Ничего плохого в этом нет. Есть миллион других занятий. Я всегда предлагал тебе снова заняться фотографией. Фотографией… «Как?» — подумала Ярдли. Как она сможет фотографировать деревья и поля, сознавая то, что людей жестоко убили, а она им ничем не помогла? Делая семейный портрет, не будет ли она видеть этих людей ничком на кровати в комнате из фильма ужасов? Фотография была ее страстным увлечением в юности, однако, узнав о преступлениях Эдди Кэла, Джессика поняла, что больше никогда не сможет к ней вернуться. Она смотрела на сияние за горами и причудливые тени вокруг города, словно собирающиеся его сожрать. Глава 18 Устроившись за столиком в кафе, Ярдли ждала Ортиса и Болдуина. Рядом с ней сидела молодая пара, спорящая о семейном бюджете и о том, кто тратит больше денег. Ярдли вспомнила то время, когда они с Эдди были такими же молодыми. Кэл, художник, с трудом мог прокормить себя. Но он очень обрадовался, когда они с Ярдли впервые встретились на художественной выставке. Ее любопытство разбудила одна работа — серия из шести картин, изображающих мужчину, стоящего у забора, лицо которого постепенно исчезает так, что остается только забор и коттедж за ним. Кэл, стоявший позади нее, пока она рассматривала картины, наконец спросил: — Вам нравится? — Нравится. В этом есть что-то завораживающее. Однако художнику нужно еще учиться и учиться. Он чересчур понятный, а для искусства это смертный грех — быть понятным. — Я непременно ему передам, — улыбнулся Эдди. Только потом, когда подруга познакомила ее с художниками, чьи работы были представлены на выставке, Ярдли поняла, что это была его работа. — Извините, — пробормотала она, чувствуя, как у нее горят щеки. — Нет, вы были правы, — обворожительно улыбнулся Кэл. Когда он улыбался, его глаза словно искрились. Джессика только-только окончила колледж и едва сводила концы с концами, занимаясь фотографией. Она мечтала о том, чтобы зарабатывать много денег и купить себе роскошную машину и большой дом, чего была лишена в детстве, однако Кэла, похоже, деньги совершенно не интересовали. — Ничто не является таким хорошим или таким плохим, каким кажется со стороны, — сказал он. Однажды они вдвоем провели так ночь: в спальных мешках, прямо на обочине, слушая шум проносящихся по шоссе фур и вдыхая выхлопы дизельных двигателей. Джессика почувствовала, что все то, чему ее учили насчет главного в жизни, — ложь. После той ночи она больше никогда не думала о деньгах. В этот момент в кафе вошел Болдуин, и Ярдли откинулась на спинку стула. Секунду спустя появился Ортис. — Что стряслось, Джесс? — спросил он. — Как ты? — Да вот, вынужден возиться с этим придурком. Понимаешь, я предложил ему провести вечер вместе с ребятами из полиции Сент-Джорджа, сходить в боулинг-клуб, выпить пива, а он ответил, что лучше останется дома и посмотрит документальный фильм о том, как делать вскрытие. Он просто больной. Ярдли посмотрела на Болдуина, и они встретились взглядами. — Не буду спорить. — Сделав глубокий вдох, она медленно выпустила воздух. — Я решила вам помочь. Но у меня есть твердые условия. — Все что угодно, — сказал Болдуин. — Все, что происходит с Эдди, должно получить мое одобрение. Абсолютно всё, Кейсон. Даже если речь идет лишь о том, что он получит добавку на десерт. Я должна постоянно быть в курсе того, что с ним происходит. — Будет сделано, никаких проблем. — Дальше: мы не сможем общаться с ним оба одновременно. Он натравит нас друг на друга. Так что только один из нас будет говорить с ним, предлагая ему что бы то ни было. Быть его куратором, если так можно сказать. Я бы предпочла, чтобы это был ты, но, полагаю, мы оба понимаем, что это могу быть только я. — Согласен. Ярдли оглянулась на молодую пару, вставшую из-за стола. — Когда ты встретился с ним в первый раз, он говорил, чего хочет от меня? — Он сказал только, что хочет привлечь тебя к делу. Если б речь шла о нормальном человеке, я бы сказал, что он соскучился по тебе, но так один черт знает, что ему на самом деле нужно. — Ну хорошо. Следующий шаг. Я собираюсь дать ему ознакомиться с материалами дела, после чего поговорить с ним. Болдуин поморщился. — Эдди выдвинул одну просьбу, и, полагаю, мы должны удовлетворить ее, прежде чем переходить ко всему остальному. — Какую? — Он хочет лично посмотреть, где были убиты эти люди. Глава 19 Ярдли остановилась перед кабинетом судьи Мэдисон Аггби. Постучав, она дождалась ответа судьи: — Войдите. Войдя в кабинет, Джессика закрыла за собой дверь. Аггби, марокканка предпенсионного возраста, в свое время была удостоена стипендии Родса[9]. За годы совместной работы они прониклись взаимным уважением друг к другу. Аггби ценила Ярдли за то, что та никогда не допускала в суде фривольных жестов и не вступала в пререкания. Она знала, что если позиции обвинения не были достаточно сильны, дело закрывалось, едва попав на стол к Ярдли. Обе женщины считали, что в конечном счете единственная ценная вещь в этом мире — время, и их объединяло страстное стремление не терять его напрасно. — Как поживаете? — спросила Аггби, не отрываясь от компьютера. — Нормально, Ваша честь. А вы, я вижу, загорели… — На Барбадосе. Бывали там? — Нет. Если честно, я вообще ни разу не выезжала за границу. Подняв голову, судья оторвала пальцы от клавиатуры. — Знаете, нужно изредка и отдыхать. Жизнь не может состоять из одной работы. Пожав плечами, Ярдли смущенно улыбнулась. — Может быть, как-нибудь потом… Когда дочь вырастет. — О да, мне хорошо известен голос этой сирены. Человек думает, что всегда будет «потом»… Сколько ей сейчас? — Пятнадцать. Аггби покачала головой. — Помню, как-то раз вам пришлось взять ее с собой в суд, потому что вы не нашли, с кем ее оставить. Кажется, ей тогда было лет девять-десять. Клянусь, я никогда не видела зал суда, озаренный радостью, — а для этого оказалось достаточно того, чтобы в нем находился счастливый ребенок. Дети обладают такой невероятной силой, да? — Да, несомненно. Откинувшись на спинку кресла, Аггби расслабилась. — Итак, что я могу сделать для вас сегодня? Вы сказали, что дело не терпит отлагательств.