— Не помню, — наконец сказал Кокс. — Кажется, он был белым. — Вы запомнили цвет его волос? — спросил Ортис. — Может быть, у него были татуировки или еще какие-либо приметы, по которым мы сможем его опознать? — Не знаю, — Кокс рассеянно махнул рукой. — Кто помнит такие мелочи? — Если вы снова увидите этого человека, сделайте мне одолжение, хорошо? — сказал Болдуин. — Сфотографируйте его. И тогда я, обещаю, переговорю с тем подростком, который гоняет по улице. Кокс смерил его подозрительным взглядом. — Хорошо. Агенты пересекли улицу, чтобы поговорить с Коллин Бойл, соседкой, также видевшей сотрудника охранной компании. Однако открывшая дверь девочка-подросток сказала, что ее мать вернется домой только вечером. Болдуин оставил свою визитную карточку. Агенты вернулись к своей машине. — Я пришлю к Коксу специалиста по составлению фотороботов, — сказал Ортис. — Он выжил из ума, Оскар. Старческая деменция. Я это уже видел. Он нам ничем не поможет. Можно позвонить Маршу в местную полицию и попросить выделить людей для дополнительного патрулирования квартала, но это все, что в наших силах. Дежурный был прав: в охранных компаниях постоянно путают с адресами. Мы проверим еще раз — только это нам и остается. — Болдуин потер руками лицо. — К тому же наш тип не настолько глуп, чтобы заявиться сюда средь бела дня. Он предпочитает действовать ночью, когда все спят. Ортис оглянулся на дом Майлзов. — Надеюсь, ты прав, дружище. — Ну, если я не прав, нам с тобой долго будет очень хреново. Глава 15 Сердце Ярдли пропустило удар. Взглянув на свои руки, она увидела, что они в мурашках, хотя в комнате было тепло. Внешне Эдди Кэл сильно изменился. Его длинные в прошлом волосы, теперь коротко остриженные, были тронуты сединой. Щетина на лице стала белой, хотя он был лишь на несколько лет старше тридцативосьмилетней Ярдли. Кисти рук, помимо лица и шеи — единственная часть тела, не закрытая белой тюремной робой, — были бледные и мускулистые. Когда Джессика видела его в последний раз, он ее ослепил. Даже прощаясь с ней. Своим неотразимым обаянием, безотказно действовавшим на нее с момента первой встречи. Эдди сказал, что пробовал остановиться. Поцеловал ее. После чего подбежал к окну в ванной и выпрыгнул на стоянку. Должно быть, он готовился к этому, потому что поспешил прямиком к канализационному люку, забрался в него и скрылся. А ворвавшиеся в комнату бойцы спецназа швырнули Ярдли на пол, не обращая внимания на ее крики о том, что она беременна. После чего Эдди Кэл подался в кровавый загул, продолжавшийся три недели на территории двух штатов. Сначала он убил пожилую супружескую пару на заправке. Мужчину бил камнем по голове с такой яростью, что проломил ему череп. Затем угнал их машину, а женщина была обнаружена позже на придорожной обочине, задушенная. Через несколько дней Эдди ворвался в дом и, утопив в ванне проживавшую в нем одинокую женщину двадцати с небольшим лет, забрал наличные деньги и драгоценности. Джессику доконало известие о том, что ее бывший муж, захватив на дороге мини-вэн, расправился с ехавшей в нем семьей. Убив главу семейства, он жестоко избил жену и детей. Обо всех этих преступлениях Ярдли смогла прочитать лишь через несколько месяцев после задержания Эдди. Все это время она не могла свыкнуться с мыслью, что делилась с этим человеком самым сокровенным. В дополнение к кровавым похождениям перед своим задержанием Эдди был признан виновным в убийстве трех супружеских пар: он проникал ночью к ним в дом, связывал их, подвергал женщин сексуальному насилию, после чего перереза́л горло. По итогам двухмесячного судебного процесса присяжные рекомендовали вынести Эдди Кэлу смертный приговор, и с тех самых пор он находился в камере смертников. Кэл сел. Глаза у него были цвета темно-голубых лепестков — такие же, как у Тэры. Тонкие алые губы блестели. Включив переговорное устройство, охранник вышел, оставив их одних. Ярдли сглотнула комок в горле. — Камера видеонаблюдения отключена. Я знаю, что твоя апелляция еще рассматривается, так что можешь не беспокоиться, наш разговор не записывается. — А ты еще красивее, чем я помню. От редкого использования его голос стал хриплым, скрипучим. Джессике стало плохо, словно почва ушла у нее из-под ног. Закрыв глаза, она мысленно сосчитала до трех в обратном порядке. На «один» открыла глаза и посмотрела на Эдди. — У тебя здоровый вид, — сказала она. — Я совершенно здоров. И собираюсь и дальше оставаться здоровым. По крайней мере, какое-то время. Моя последняя апелляция должна быть рассмотрена в течение четырех месяцев. Когда все закончится, меня казнят. Я выбираю повешение. Не хочу, чтобы меня травили, словно какую-нибудь собаку. Я умру как настоящий мужчина. — Настоящих мужчин не казнят за убийство беззащитных людей. Злоба, прозвучавшая в голосе Ярдли, была слишком очевидной. Джессика отчаянно попыталась ее скрыть — она здесь, чтобы вытянуть из Кэла всю возможную информацию, и больше ей можно будет сюда не возвращаться, — но она недооценила, насколько сильной будет реакция. Ей стало физически плохо. — Ты снова вышла замуж? — Я здесь не для того, чтобы говорить о себе. Какое-то время Эдди молча смотрел на нее. — Знаешь, я так и не переставал тебя любить. Понимаю, когда ты узнала, для тебя все изменилось, — но для меня ничего не менялось. — А ты вообще способен любить? Ты знаешь, что такое любовь, или для тебя это лишь какая-то любопытная абстракция? — Ты получила картины, которые я тебе послал? — усмехнулся Кэл. Он занимался живописью и скульптурой еще до того, как женился на Ярдли, и после его ареста и очень громкого судебного процесса десятки его работ взлетели в цене. К первой картине, которую получила Джессика, была приложена записка продать картины, чтобы обеспечить жизнь им с дочерью. — Да, получила. Спасибо. — Но ты их не продала, так? Ты выбросила их в мусор? — Нет. — Ты лжешь. — Не лгу. Я их сожгла. Эдди улыбнулся. — Сколько? — Все до одной. И все то, что было в твоей студии. — Очень плохо. — Он фыркнул. — Все мои картины забрали лет пять назад, после… одного недопонимания. Теперь эти картины стоили бы целое состояние. — Мне не нужны твои деньги. Эдди кивнул, и Ярдли подумала, на сколько еще ее хватит. У нее было такое чувство, будто она кружится в гироскопе и от внезапной остановки у нее встанет сердце. — Мой отец говорит, ты каждый год на Рождество проводишь пару недель у них на ранчо. Я рад, что ты общаешься с ними. — Твои родители — хорошие люди. Небольшая пауза. — Как она? — тихо спросил Эдди. Ярдли ответила не сразу. При мысли о том, что он думает о ее дочери, внутри у нее все перевернулось. — В порядке. — Она хоть что-нибудь спрашивает обо мне? — Нет. Спрашивала несколько раз, в десять лет. Ей было любопытно, кто ее отец. Я посчитала, что лгать было бы нечестно, поэтому дала ей почитать кое-что в Интернете. Тэра задала несколько вопросов, после чего больше никогда не заводила разговор о тебе. Эдди посмотрел в маленькое окошко на половине Джессики. — Окажешь мне одну любезность? Понимаю, я не имею права просить, но ты не приведешь Тэру сюда? Всего один раз… — Нет. Он перевел на нее взгляд своих глаз, в которые она влюбилась в другой жизни, но теперь они вызывали у нее только ненависть. — Кем бы я ни был, но я по-прежнему ее отец. — Ты лишился этого права в то самое мгновение, когда решил, что для тебя важнее насиловать и убивать. Ты хоть представляешь себе, через что ей пришлось пройти? В начальной школе прознали, кто она такая, и стали называть ее «Кровавой Тэрой». Даже учителя не хотели общаться с ней… мне пришлось перевести ее в другую школу. Я делала так еще дважды. Всю свою жизнь Тэра по твоей милости изгой. — Я сожалею. — Нет, не сожалеешь. Ты не способен понять, что это такое. Откинувшись назад, Эдди шумно вздохнул.