– Надеюсь, мы не отвлекли вас от чего-то важного. – Вовсе нет. Каждый день я просто жду, чтобы солнце закатилось и я мог начать работать. Мариано оглядел стол. – Прежде чем поднять бокалы за нашего гостя, – сказал он, – помолимся. Саверио и все Донателли одновременно перекрестились, перекрестили накрытый стол, помолились и снова перекрестились. Саверио неспешно перекрестился в конце, затем разложил на коленях салфетку. – Да ты молишься подольше иного священника, – прошептала ему на ухо Чичи. Мариано поднял бокал: – Выпьем за Саверио. Пусть каждый вечер он поет допоздна, везде принося радость своим слушателям. Cent’Anni[25]. Надеюсь, вы приятно проведете оставшееся время в Си-Айл-Сити. – Отличное вино, сэр, – сказал Саверио, отпив из бокала. Крепкое и терпкое вино напомнило ему о том, которое делал дома его собственный отец. Чичи передала гостю соусник. Тот полил свои макароны соусом и с удовольствием принялся за еду. Он был худым, не потому что хотел хорошо смотреться на фотографиях, просто изголодался по домашним макаронам. Чичи стало его жалко. Саверио явно нуждался в ком-то, кто станет о нем заботиться. Она посмотрела на свою мать. Та наблюдала за поглощавшим макароны молодым человеком. Женщины семьи Донателли забеспокоились, хватит ли у них на кухне еды, чтобы накормить его досыта. Расположенная в семейном гараже Донателли «Студия Д» была несложно организована, однако Мариано не поскупился на лучшее оборудование для звукозаписи. Было ясно, что он занялся этим с целью рано или поздно заработать. Сестры Донателли встали кружком у проигрывателя, а Саверио уселся за пульт управления рядом с Мариано, который совмещал должности звукорежиссера и художественного руководителя ансамбля. Окошки на двери бежевого гаража, построенного из шлакобетонных блоков, были закрыты обтянутыми черным бархатом фанерками. Цементный пол чисто подметен, и хотя принадлежавший семье старый грузовик уже много лет не стоял в гараже, в воздухе все еще витал слабый запах машинного масла. Саверио внимательно слушал избитую Oh Marie в исполнении сестер. Положив руки на пульт, он наклонился вперед, прикрыв глаза и прислушиваясь к мелодии. Грампластинка «Сестер Донателли» на 78 оборотов выглядела элегантно – обложка в стиле ар-деко, внутри черный шеллаковый диск с серебристой наклейкой. Мариано следил за тем, как пластинка плавно кружилась на бархатной вертушке. Тонкая золотая игла следовала по бороздкам, а из колонок, прилаженных на свисавшей с потолка трубе, лился глубокий звук. По мере проигрывания песни Мариано регулировал звук, осторожно поворачивая ручки настройки, – тут делал басы поглубже, там модулировал верхние частоты. Вдобавок к пульту Мариано оснастил гараж звукоизолированной кабиной для записи. Эта несложная конструкция – комнатка с фанерными стенами, обитой войлоком дверью и большим стеклянным окном – занимала добрую половину гаража. Окно выходило на пульт, где Мариано установил двухкатушечную систему звукозаписи. В кабине стояло пианино, с потолка свисал микрофон с выдвижной подставкой, и оставалось еще немного места для небольшого аккомпанирующего джазового ансамбля. Сестры Донателли предпочитали записывать свои песни осенью, поскольку весной и летом в кабине звукозаписи становилось невыносимо жарко, а зимой – слишком холодно. Но на этот раз Чичи было все равно, какое нынче время года, – здесь был Саверио, профессиональный певец, и нечасто случалось, чтобы солист гастролирующего оркестра согласился посетить «Студию Д», да еще и поучаствовал в записи песни незнакомого автора по имени «Ч. Ч. Донателли». Саверио повернулся к Мариано: – И вы записали это здесь? Вокал, инструментальное сопровождение, регулирование уровней, сведение – все? – Да, прямо здесь, – заверил его Мариано. – Я записываю звук на ленту, потом отвожу в Ньюарк, в «Магеннис», и они нарезают нам пластинку. – Масштабно! – Похоже, Саверио был по-настоящему впечатлен. – Да нынче у всех в гаражах студии звукозаписи, – сказал Мариано. – Не такие, как твоя, папа, – возразила Чичи. – Просто у меня неплохие микрофоны, и еще я придумал, как звукоизолировать кабину. – А как вам это удалось? – поинтересовался Саверио. – Мне пришло в голову подметать пол на блузочной фабрике – около конвейера и в раскройном цехе, после работы там валяются никому не нужные лоскутки и остатки ниток. Так вот, оказалось, что каждый вечер набиралось довольно много этого добра. Я всё подбирал, относил домой, а Изотта набивала этими отходами полотняные мешочки, она их скроила из старых торб для муки. Потом я заполнил мешочками пространство между внутренней и внешней стеной, дюймов на шесть. Это сработало. – Хочешь, запишем что-нибудь? Так, для смеха? – спросила Чичи у Саверио. – Что-нибудь симпатичное, где ты сможешь солировать? – У меня нет с собой нот. – Ноты не понадобятся. – Ты предлагаешь мне спеть a cappella? – Нет, я могу аккомпанировать тебе на пианино. Я написала одну песню… – Ну все, начинается, – тихо сказала Люсиль на ухо Барбаре. – Он попался в ее сети. – Ты ведь умеешь читать ноты? – уточнила Чичи. – Ага. – Тогда давай попробуем. – Чичи протянула Саверио ноты, аккуратно записанные от руки. – Будет весело, вот увидишь. Она втянула Саверио в кабину вслед за собой, закрыла дверь и уселась за пианино. – А ты умеешь играть? – Ну, я сюда уселась, не потому что хорошо смотрюсь на этом табурете. – Но ты действительно хорошо смотришься. – Это неважно. Итак… – Чичи открыла ноты. Саверио наклонился поближе: – Что это? – Песня. – Кто-нибудь ее записывал? – Никто. Пока что. – Ее написала ты? – Не можем же мы исполнять исключительно избитый репертуар. – Действительно, никакого смысла, – усмехнулся Саверио. – Я-то просто зарабатываю этим на жизнь. Чичи сыграла на пианино мелодию. В ней ощущался свинговый ритм. – Как тебе? Она называется «Скалка моей мамаши». – Шуточная, значит. – Юмореска, – поправила Чичи. – Скажите пожалуйста! – Это похожий жанр! И вообще, автор сидит перед тобой, так что не издевайся. – В шоу-бизнесе нет места для ранимых сочинителей, – ухмыльнулся он. Она рассмеялась: – Что ж, тогда я буду первой такой! – Ну уж нет, второй – после меня. Снаружи кабины Мариано слушал, как Саверио и Чичи перешучивались и поддразнивали друг друга. Барбара листала газету «Берген Каунти рекорд», а Люсиль за спиной отца расставляла в алфавитном порядке коробки с катушками пленки. – Папа, она что-то задумала, – сказала Люсиль. – Я за ней приглядываю. Просто она целеустремленная, в этом нет ничего плохого. – Оппортунистка она, – поправила его Барбара, не отрывая глаз от газеты. – Она умная, – возразил Мариано. – И в этом тоже нет ничего плохого. Связи в наши дни значат все. – Это он за обед расплачивается, – сухо проронила Люсиль. – С процентами. – Ну, я бы не был так уверен, – усмехнулся Мариано. В кабине Чичи негромко наигрывала мелодию. – Так, ты поешь за мужа, – скомандовала она, указывая на ноты.