– В то время я много разъезжал по работе. Развивал свой бизнес. Встречался с клиентами. Расширял список заказчиков. Родителям Шарлотты я никогда не нравился. Они считали, что я недостаточно хорош для нее. Ее отец был из Новой Англии, из семьи с традициями, эдакий бостонский аристократ. Он считал, что я – никто. И хотя это действительно было так – я и вправду ничего собой не представлял, – я отчаянно стремился доказать ему, что он ошибается. И достичь этого я хотел единственным способом, в котором что-то понимал, – делая деньги. Я считал, что, если достаточно разбогатею, семья Шарлотты меня примет. Такова была моя цель. Я хотел иметь собственный банк. Любой другой вариант был бы для меня провалом и крахом надежд. В первый год дела у меня шли довольно неплохо. Шарлотта воспринимала все легко. Она никогда не жаловалась. Даже забеременев, она была бодрой и веселой. Ни словом не обмолвилась о пропущенных семейных ужинах и отпуске – отпуска у меня не было в принципе. Когда Шарлотта неважно себя чувствовала – а с ней это, я знаю, случалось все чаще, – она мне об этом не говорила. Не хотела, чтобы я переживал за нее. Шарлотта держалась очень изящно, с большим достоинством. Аннабель чувствовала, как к ее глазам подступают слезы. Ей ли не знать, какая это травма, когда во время беременности что-то идет не так. О своем горе она не вспоминала уже давно, постаравшись похоронить его в самом темном уголке души. Но тем не менее время от времени оно все равно всплывало на поверхность, вызывая такую же острую боль, как и раньше. И сейчас наступил один из таких чувствительных моментов. – Когда Шарлотта умерла, я находился в Чикаго. Заканчивался второй триместр ее беременности. У Шарлотты начались обмороки, и доктор приписал ей постельный режим. Эта командировка должна была стать последней – я пообещал жене, что после этого буду постоянно ночевать дома. Даже если для этого мне придется каждый день уезжать до рассвета и возвращаться к вечеру. Я хотел спать рядом с ней. Я знал, что Шарлотта не слушается докторов и не придерживается постельного режима. Она звонила мне, вернувшись домой из магазина или с рынка. И по-прежнему ухаживала за цветами. Шарлотта никогда не сидела на месте – это было противно ее деятельной натуре. Честно говоря, мне это в ней ужасно нравилось. Ее мать позвонила мне, когда я уже ехал в аэропорт. Никогда этого не забуду. Тот день я помню до мельчайших подробностей: во что я был одет, где стоял, какая погода была на улице. До вечера было еще далеко, но небо за окном гостиничного номера потемнело. Я боялся опоздать на самолет. Я все-таки улетел тогда, но это уже не имело значения. Шарлотта умерла. Истекла кровью. Отслойка плаценты – знаете, что это такое? Это когда плацента отделяется от стенки матки. У Шарлотты она отделилась полностью. Ребенок этого не выдержал. К тому времени, когда я добрался домой, они оба погибли. – Ох, Йонас! – прошептала Аннабель. – Могу себе представить, что вы пережили. Он похлопал ее по коленке. – Наверное, вы и вправду можете себе это представить. Все потери, конечно, разнятся, но горе после этого, по моим наблюдениям, универсально. Так что мы с вами сейчас разговариваем на одном языке. И всегда сможем понять друг друга. Аннабель кивнула, чувствуя, как по щекам струятся горячие слезы. – После этого мне захотелось уехать как можно дальше от Бостона – я больше не мог вернуться в наш маленький домик с голубыми ящиками для цветов. Я позвонил одному своему клиенту, который жил в Женеве, и попросил его помочь мне найти здесь работу. По существу, в «Свисс юнайтед» я начинал стажером. Мне платили половину того, что я получал в Штатах, а работать приходилось вдвое больше. Но меня это не смущало. Я был благодарен судьбе за возможность сбежать из Бостона. Именно это я и хотел дать Мэтью. После смерти его отца, после потери ребенка, которую вы с ним пережили, я знал, что ему необходимо начать все заново. Что вам обоим это необходимо. Поэтому я и позвал Мэтью в Женеву. – Это я виновата в том, что мы сюда приехали. Это я убедила Мэтью согласиться на эту работу. Мне новый старт был нужен больше, чем ему. Я умоляла его об этом. – Вам не в чем себя винить. – Я это понимаю, но все равно виню себя. А вы себя – нет? – Да. Я каждый день чувствую свою вину. Это крест, Аннабель, который нам с вами теперь нести до конца жизни. За то, что мы потеряли тех, кого любили. За то, что не смогли их уберечь. – Йонас улыбнулся, не разжимая губ, и несколько секунд в упор смотрел на Аннабель холодными голубыми глазами. – И тем не менее вы все еще хотите продолжать? – спросила она. – Вставать каждый день и жить дальше, несмотря на угрызения совести… – Да. И вы тоже это сможете. Им уже нельзя помочь. И нам с вами не следует об этом забывать. Некоторые события, какими бы трагичными они ни были, уже никак не изменишь. Раздался резкий звонок в дверь. Аннабель вздрогнула. – Простите, – пробормотала она внезапно охрипшим голосом. – Думаю, кто-то… – Вот и хорошо. Это полиция. А мы с вами как раз все прибрали. Но это, разумеется, была не полиция – туда никто не звонил. Это был Джулиан Уайт. И теперь Аннабель оставалась в пустой квартире наедине с двумя этими мужчинами. Марина Марина окончательно запыхалась, пока добралась до дома номер пять, расположенного в восточной части Шестьдесят пятой улицы. Когда она, перепрыгивая через ступеньки, поднималась по лестнице отделанного известняком особняка Джеймса Эллиса, ее сердце вырывалось из груди. Ледяной ветер из Центрального парка обжигал ей щеки, уши и лодыжки. Марина не думала, что задержится на улице так долго и что там будет так холодно, и поэтому, как это ни печально, оделась совсем не по погоде. Какая-то ее часть – трусливая часть – подумывала о том, чтобы побыстрее вернуться домой, но Марина все же заставила себя позвонить в дверь. У нее было дело к Джеймсу Эллису. Неотложное дело. Минуту никто не открывал, и Марина даже почувствовала облегчение. Она уже разворачивалась, чтобы уйти, как вдруг услышала знакомое цоканье собачьих когтей по мраморному полу. Щелкнули замки, и на пороге появился Джеймс Эллис с двумя своими пойнтерами. Одет он был по-домашнему небрежно – в хлопчатобумажные брюки и клетчатую рубашку, рукава которой были закатаны до локтей. На ногах были домашние тапочки с подкладкой из флиса, которые Марина подарила ему на Рождество в прошлом году. Когда она увидела эти тапочки, ее сердце смягчилось. Ей захотелось тут же развернуться и убежать. Но выбора уже не оставалось – отступать было поздно. Потому что Оуэн отошлет материал в печать в ближайшие двадцать четыре часа. – Здравствуйте, Джеймс, – сказала Марина. – Простите, что явилась без предупреждения. – Ну что ты! Тебе всегда здесь рады. Проходи, пожалуйста. Марина проследовала за Джеймсом в дом. На первом этаже было темно. У дверей кухни стояли темно-зеленые дорожные чемоданы. Он то ли уезжал, то ли только что приехал – сказать было трудно. Сейчас, когда Джеймс официально принимал участие в предвыборной гонке, он много колесил по стране. В общем, ей повезло, что она застала его дома. Они прошли по коридору в библиотеку. В камине потрескивал слабый огонь. На кушетке лежала пачка документов – лицевой частью вниз. Рядом стоял стакан со скотчем. – Извини, что тут так темно, – сказал Джеймс, включая верхний свет. – Я всего несколько часов назад приехал из Вашингтона. А Бетси сейчас на Лонг-Айленде. Ты уже знаешь о протечке? – О протечке? – Ну да. В цокольном этаже нашего дома в Саутгемптоне. Грант тебе не рассказывал? – О нет, не рассказывал. Что-то серьезное? – Еще не знаю. Это случилось на прошлой неделе во время резкого похолодания. Лопнула труба, и там, наверное, все затопило. В этих старых домах столько работы – передать тебе не могу. Лично я с радостью бы жил в новом доме, но ты же знаешь Бетси. Она считает, что эти новые здания в Хэмптоне, построенные специально на продажу, лишены шарма. Как бы там ни было, теперь этим занимается она. Поэтому сегодня вечером я тут один хозяйничаю. Только я, мои собаки и личная охрана. А теперь вот еще и ты. Так что, можно считать, мне повезло. Налить тебе чего-нибудь выпить? – Нет, все в порядке. – Брось. Себе я уже плеснул скотча. Как насчет бокала вина? Составь компанию старику. Тебе белого или красного? – Благодарю. Красного, пожалуйста. Джеймс кивнул и направился к бару, расположенному в углу комнаты. – А Грант к нам не присоединится? – спросил он. Джеймс вынул две бутылки красного, внимательно осмотрел обе и остановил выбор на одной из них. Откупорив ее, он щедро налил вина в бокал. – Нет, я пришла одна. – Что ж, приятный сюрприз. Твое здоровье. – Ваше здоровье. Марина сделала маленький глоток. Вино было шикарное, с богатым, ярко выраженным вкусом. И определенно очень дорогое. Ей вдруг стало стыдно за то, что Джеймс переводит такой напиток на нее в этот злополучный вечер и по такому поводу. – Итак, – сказал Джеймс, усаживаясь в кресло. – Догадываюсь, что с твоей стороны это не просто дружеский визит. Марина улыбнулась: – Вы правы. Все именно так. – Так что же я могу для тебя сделать? – Ответьте мне честно на один вопрос. – Разумеется. – Сколько денег вы храните на офшорных счетах? Джеймс поднял бровь. Он выглядел изумленным. – Это ты сейчас на деньги намекаешь? – На деньги, которые «еще не все». – Не думал, что ты на такое способна. И даже рассчитывал, что не способна. – Я не собираюсь у вас ничего вымогать, если вы подумали об этом. – Да я уж и не знаю, что думать. – О вас пишут разгромную статью. Не я, а человек, которого я знаю. Она о ваших связях с Башаром аль-Асадом. – Это старая история. – Да. Но на этот раз она подкреплена письменными доказательствами. – Это невозможно. У меня нет никаких связей с мистером аль-Асадом, как я уже не раз заявлял. И чтобы доказать это, я планирую опубликовать свои налоговые декларации. Марина покачала головой: – Это ничего не доказывает. Все ваши деловые связи с аль-Асадом осуществлялись через подставные фирмы. С помощью денег со счетов банка «Свисс юнайтед». А это совсем не те счета, которые указывают в налоговых декларациях. – Это звучит как предисловие к большому роману. – За одним исключением: это факты, а не художественный вымысел. И мы с вами оба об этом знаем. Лицо Джеймса стало суровым. Марине уже приходилось видеть, как он выходит из себя, но тогда его гнев был направлен не против нее. Она внутренне напряглась, вцепившись пальцами в подлокотники кресла. – Тогда давай сразу по существу вопроса, – холодно сказал Джеймс. – Как долго вы с ним работали вместе? Это было до твоего знакомства с моим сыном или после? Марина смущенно нахмурилась: