Джеймс нетерпеливо нахмурился: – Ты нужна моему сыну прямо сейчас, Марина. Нашей семье абсолютно не нужно, чтобы ты подвергала себя опасности, занимаясь журналистским расследованием. Грант сообщил мне, что после свадьбы ты собираешься уйти из «Пресс». Я надеялся, что ты сделаешь это как можно скорее, не откладывая. Когда начнется моя предвыборная кампания, ты будешь занята, как никогда в жизни. И для меня, и для Гранта тоже – хоть я и знаю, он никогда бы тебе этого не сказал, – очень важно, чтобы ты поддержала нашу семью в это неизбежно напряженное и ответственное для нас время. – Ну, я… – запинаясь начала Марина. – Можешь ничего не отвечать прямо сейчас, – поднял руку Джеймс. – Просто поразмысли над этим. Поговори с Грантом. После выборов ты сможешь опять вернуться к работе. Но, думаю, ты сама придешь к выводу, что создавать новости намного интереснее, чем писать о них. Марина натянуто улыбнулась, не разжимая губ. Она уже достаточно хорошо знала своего будущего свекра, чтобы понять – это не просто просьба. Это приказ. Если она хочет носить фамилию Эллис, ей следует держать строй. – Я прекрасно вас понимаю. – Вот и замечательно. – Джеймс улыбнулся и положил руку ей на плечо; его лицо снова приобрело свойственное ему жизнерадостное выражение. – О, я немного нервничаю, Марина. На своем веку я произнес немало речей, но эта будет особенной. – Вы отлично с этим справитесь. – Спасибо, дорогая. Я знал, что могу на тебя рассчитывать. Толпа зааплодировала. Марина и Джеймс обернулись в сторону сцены. Там, рядом с председателем Фонда полицейского управления Нью-Йорка, улыбаясь публике, стоял Грант с микрофоном в руке. Наконец председатель жестом попросил тишины и Грант сделал шаг вперед. – Большое спасибо за этот теплый нью-йоркский прием, – начал он. Марине понравилось то, как свободно Грант держится на сцене. Если он и нервничал, то абсолютно не показывал этого. – Такие вечера всегда были особенными для моей семьи. Мы с отцом родились и выросли в Нью-Йорке. Этот город невероятно важен для нас, и мы оба проводим здесь свою трудовую жизнь, стараясь сполна отплатить горожанам, обществу, которое так много нам дало. – Как он естественно держится, – шепнул Джеймс Марине. – Ты только посмотри на него! – В 2001 году я окончил колледж, – тем временем продолжал Грант. – И уже месяц стажировался в банке, когда случились события 11 сентября. Через три дня я добровольно ушел служить в армию. Я думал, что отец разозлится или, по крайней мере, выскажет опасения. Но он сразу понял, почему я принял такое решение. Должен признаться, что он был слегка шокирован, когда узнал о размере моей зарплаты, но был горд мной. Тогда отец сказал, что для него великая честь иметь сына, который служит на благо обществу. Зал взорвался аплодисментами, и Грант благодарно закивал. Несколько высших полицейских чинов Нью-Йорка, все в синем, встали, и остальные гости присоединились к ним, хлопая стоя. Марина ощутила, как внутри у нее разрастается чувство гордости. Грант был таким простым и скромным. Его не интересовали популярность и шумные похвалы. Даже сидя за столом с друзьями, он очень мало говорил о себе. Он обладал невероятным умением тут же переводить разговор на собеседников. В отличие от многих ньюйоркцев, он больше слушал, чем говорил. Это была одна из черт, которая так нравилась Марине и даже восхищала ее. И видеть своего будущего мужа на сцене перед тысячной аудиторией, аплодирующей его заслугам, было для нее приятной сменой декораций. – Грант – именно тот человек, который нужен этой стране, – прошептал ей на ухо Джеймс. – Его не интересуют овации. Он искренне хочет делать добро людям. Если я преуспею в своем начинании – а я надеюсь, что так оно и будет, – мне хочется, чтобы он стал моим преемником. Сейчас Грант этого не понимает, но он просто рожден быть политиком. В самом лучшем смысле этого слова. Марина посмотрела на Джеймса. Его глаза сияли, губы изогнулись в сдержанной довольной улыбке. Аплодисменты стихли, и Грант снова поднес ко рту микрофон. – За последние несколько месяцев мы с отцом много говорили о человеческом наследии. О том, какой след мы с ним хотели бы оставить в этом мире. Мой отец, как все вы, конечно, знаете, достиг уже очень многого в своей жизни. Он невероятно успешный бизнесмен. Покровитель искусств и щедрый филантроп. Вот уже тридцать девять лет он прекрасный, верный муж для моей матери Бетси, а также замечательный отец и наставник для меня. Вот почему я с огромным воодушевлением пользуюсь случаем, чтобы представить вам моего отца – Джеймса Эллиса! Толпа снова вскочила на ноги; раздались одобрительные возгласы. Все дружно обернулись, чтобы посмотреть на Джеймса и Марину, которые стояли плечом к плечу в дальнем конце зала. Защелкали затворы направленных на них фотокамер, и Марина на некоторое время ослепла от ярких вспышек. Она почувствовала на плече руку Джеймса. – Пойдем со мной, – тихо сказал он, слегка подталкивая ее в направлении сцены. – Вы уверены, что это нужно? Впереди она видела Гранта, который махал толпе рукой. Встретившись с Мариной взглядом, он улыбнулся и жестом позвал ее к себе. Бетси уже поднималась к нему по ступенькам. – Да. Они же захотят сделать снимок всей нашей семьи. Джеймс крепко сжал руку Марины чуть ниже плеча. Толпа перед ними расступалась, открывая дорогу к сцене. Марина заметила группку журналистов. Одни спешно делали заметки, другие фотографировали. Большинство из них она знала лично. В первых рядах стоял ее старинный друг Леон, который подмигнул Марине, когда она проходила мимо. Она притормозила и послала ему воздушный поцелуй, после чего развернулась и поднялась на сцену. Аннабель Аннабель уезжала в Женеву – она надеялась, что в последний раз. В аэропорту Хитроу она с трудом сдерживала желание податься в бега, поднявшись на борт самолета, улетающего в совершенно другое место. И просто исчезнуть. Она может перекрасить волосы. Может сменить имя. Может начать все с чистого листа. В глубине души Аннабель думала, что, если вернется в Женеву, живой ей оттуда уже не выбраться. Однако женщина также понимала: если она пустится в бега, тот, кто убил Мэтью, найдет ее. Бегство станет свидетельством ее вины. Аннабель остановилась перед дверью своей квартиры и замерла с ключом в руке. Ей вспомнилось, как она впервые увидела эти апартаменты. Прежде она не думала, что когда-нибудь будет жить в такой элегантной, просторной, роскошной квартире. Одно фойе здесь было больше, чем все их жилье дома, в Нью-Йорке. Открывавшиеся из окон виды: улицы с булыжной мостовой, элегантные здания Старого города, пронзительно ясное небо, во время снегопадов становившееся синевато-серым, – были лучше любых картин. После всего, что им пришлось пережить – выкидыш, смерть отца Мэтью, – Аннабель казалось, что они это заслужили. Заслужили возможность нового старта. Новой красивой жизни. Не успела Аннабель повернуть ручку до конца, как дверь, тихо скрипнув, подалась вперед. Сердце женщины сжалось от страха. Входная дверь была не заперта, а ведь она точно закрывала ее на замок. Аннабель толкнула дверь ладонью, и та с размаху ударилась о стену прихожей. Не обязательно было заходить внутрь, чтобы понять: здесь был обыск. Кто бы это ни сделал, он хотел, чтобы она знала о том, что он тут побывал. – Эй! – крикнула Аннабель. Ее голос дрожал. – Есть здесь кто-нибудь? В ответ она услышала только далекое громыхание кабинки фуникулера и шорох качающихся на ветру гардин. Окна были открыты. Аннабель зябко передернула плечами и плотнее запахнула пальто. В комнате было холодно из-за морозного ноябрьского воздуха, попадавшего сюда через распахнутые окна. Аннабель подумала, что, наверное, ей нужно немедленно развернуться и убежать. Однако интуиция подсказывала женщине, что в квартире никого нет. Кто бы здесь ни побывал, приходил он ночью. И уже давно ушел. А может быть, затаился где-то неподалеку, лежит себе и ждет? Возможно, он и сейчас наблюдает за ней, следит за каждым ее движением через огромный шпионский телеобъектив… Аннабель молча прошлась по квартире, оценивая степень нанесенного ущерба. Шкафы были пусты, их содержимое валялось на полу. Выдвижные ящики были выброшены наружу. Дверца сейфа, расположенного в шкафу, где Аннабель держала наиболее ценные украшения, паспорта и свидетельство о браке, была распахнута. Причем драгоценности были на месте. Похоже, ничего не взяли, за исключением ноутбука, который Аннабель оставила в кабинете, в ящике письменного стола, запиравшемся на замок. Этот ноутбук она купила перед самым отъездом в Лондон – та же модель, что и у Мэтью. Никакой информации на нем не было. Аннабель спрятала его в стол, решив устроить своеобразную проверку. Теперь она похвалила себя за то, что сделала это. Диваны в гостиной были разложены и полностью выпотрошены – так потрошат рыбу. Картины и зеркала сняли со стен – вероятно, искали спрятанные за ними сейфы. Одна из картин, которую Аннабель написала сама и приподнесла Мэтью в подарок на годовщину их свадьбы, была вынута из рамы. Изорванная в клочья, она сейчас лежала у ног женщины; силуэт Флоренции на фоне неба превратился в ворох серо-коричневых полосок холста. Аннабель присела рядом с ней. Пока она собирала то, что осталось от полотна, что-то внутри у нее как будто щелкнуло. Потеря этой картины, которая не могла представлять ценности ни для кого, кроме них с Мэтью, – это было уже слишком. – Все! – пронзительно крикнула Аннабель в пустоту квартиры. – Вы и так достаточно у меня забрали! Она встала. Закипавшая в ней ярость выжгла туман скорби, обволакивавший ее мозг после смерти мужа. Впервые за последние дни Аннабель снова почувствовала себя целеустремленной и способной мыслить здраво. Если Йонас хочет войны, будет ему война. И она не остановится, пока каждый, кто был причастен к смерти Мэтью, не будет убит или не окажется за решеткой. Но сначала она даст им то, что они хотят. Она выбросит белый флаг. Позволит им поверить, что они взяли над ней верх. Аннабель схватила телефон и быстро набрала нужный номер. – Джулиан! – крикнула она, когда ей ответили. – Меня ограбили! Вся квартира перевернута вверх дном! – С тобой все в порядке? Ты сама не пострадала? – Нет, слава богу. Меня не было дома – я ездила в Лондон за вещами Мэтью. Только что вернулась, прямо из аэропорта, а тут такое… – Аннабель перешла на истерические всхлипывания. – Я сейчас приеду. Ты уже звонила в полицию? – Нет-нет. Ты первый, кого я набрала. А что, нужно было сразу же позвонить туда, да? Прости. Я так расстроилась… – Конечно, расстроилась, дорогая, это естественно. Не беспокойся, я сам им позвоню. Я уже еду к тебе. Тебе ничто сейчас не угрожает? – Думаю, нет. В квартире пусто. – А что унесли? Что-то ценное? – Не знаю. Я пока еще не проверяла как следует. Прошу тебя, поторопись, Джулиан! Ты мне сейчас очень нужен. – Разумеется. Не волнуйся, Аннабель. Я все возьму на себя. Обо всем позабочусь. «Нет, – подумала Аннабель, нажав отбой, – не позаботишься. Зато я позабочусь». Она направилась в ванную комнату и плеснула себе в лицо воды, чтобы макияж расплылся. Потом взъерошила волосы. Вот-вот должно начаться шоу, и она была к этому готова. Но до приезда Джулиана Аннабель сделала еще один звонок. – Office de la Police[19], – ответил женский голос. – Агент Дюпре. – Агента Блоха, будьте добры, – сказала Аннабель. Она взглянула на визитную карточку, еще раз проверяя, правильно ли набрала номер. Все было верно. – Извините, – ответила женщина, – но агент Блох больше не работает в федеральной полиции. Может быть, я могу вам чем-нибудь помочь? – Тогда позовите агента Фогеля. – Мэм, у нас нет такого агента. – Благодарю вас, – как можно спокойнее ответила Аннабель. – Должно быть, я ошиблась. – А могу ли я… Но женщина не успела договорить, потому что Аннабель уже повесила трубку. Марина