– Нет, в том-то и дело. Его деньги там были, насчет этого я был прав. Но потом он их оттуда забрал. Как раз перед моим интервью. – И у тебя есть доказательства? Выписка со счета или что-то еще в этом роде? – Доказательства есть у моего информатора, Марина. Это материал, на котором мы можем сделать себе имя. Марина вздрогнула от неожиданности, почувствовав прикосновение к плечу. У нее за спиной стоял сонный Грант. – Хай, – шепотом сказал он. – Прости, не хотел тебя напугать. – Мне пора идти, – сказала Марина Данкану. – Поговорим позже. – Что, Грант явился? – Да. – О’кей. Я позвоню тебе завтра. К этому времени я уже буду знать, когда он прилетает. – Хорошо. Спокойной ночи, Данкан. – Прости, – сказал Грант, целуя Марину в макушку. – Я услышал твой голос и решил, что ты заказываешь что-то в номер. Я ужасно проголодался. Марина усмехнулась. – Нет, я ничего не заказывала, но могу это сделать. Чего бы ты хотел? – Давай-ка посмотрим, что у них тут есть. – Грант протянул руку и взял меню. – А с кем ты разговаривала? – С Данканом. – И зачем он звонил? – Он работает над одной статьей и хочет, чтобы я ему помогла. Грант оторвался от меню и поднял на нее глаза. – Надеюсь, ты ему отказала. – Разумеется. – Слушай, он ведь вроде бы должен быть на реабилитации? – В творческом отпуске. – Не важно. Он не имеет права звонить тебе среди ночи, особенно когда ты в отпуске. – Думаю, он просто слишком увлекся материалом. Грант покачал головой: – Данкан переходит все границы, Марина. Она вздохнула. – Знаю. Но ты должен меня понять: благодаря ему я стала журналисткой. Когда я только начинала свою карьеру в «Пресс», я совершенно искренне хотела работать в журнале мод просто потому, что это круто – так мне тогда казалось. Я думала, что буду посещать шикарные вечеринки, примерять платья от-кутюр и встречаться с интересными людьми. Но Данкан увидел во мне нечто большее. И ожидал от меня большего. Когда мы с ним работали над делом Дарлингов, он относился ко мне как к своей коллеге, а не как к двадцатидвухлетней ассистентке. Он действительно поверил в меня и позволил развернуться. А когда все закончилось, прислушивался ко мне как к соавтору. Так что да, порой Данкан меня бесит, и даже довольно часто. Но, несмотря на это, я все-таки обязана ему своей карьерой. Грант взял Марину за руку. Их пальцы сплелись, и жених с невестой улыбнулись друг другу. – Прости, – сказал он. – Я просто пытаюсь тебя защитить. – А я считаю, что ты у меня очень милый. Грант шутливо поднял бровь. – И сексуальный? – Очень сексуальный. – Будет ли это сексуально, если я прямо сейчас закажу себе двойной чизбургер с беконом и картошку фри? – Это будет невероятно сексуально. – Готовить его будут минут тридцать, не меньше. Может, присоединишься ко мне в постели, пока я буду дожидаться своего полночного перекуса? – Тогда и мне закажи картошку, ладно? Знаешь, я единственный ребенок в семье и не люблю с кем-то делиться. – Я, кстати, тоже. Но пообещай мне кое-что. – Что пожелаешь. – Марина обвила шею Гранта руками и улыбнулась, глядя на него снизу вверх. – Пообещай мне, что во время поездки я не буду ни с кем тебя делить. Всего несколько дней. Я хочу, чтобы мы с тобой отрешились от всего и просто наслаждались друг другом. Марина кивнула. – Хм-м-м, – неопределенно пробормотала она и потянулась к его губам. Она почувствовала ладони Гранта на ягодицах и в следующий момент оказалась в воздухе, обвив его ногами за талию. – Обещаю, – промурлыкала она, пока он нес ее в постель. Аннабель Мэтью Уэрнер опаздывал. Его жена Аннабель сидела в одиночестве на веранде их женевской квартиры, одетая в черное платье для коктейлей и длинную соболиную шубу, которую Мэтью купил ей, когда они только переехали в Швейцарию. Парикмахеру с улицы Кур-де-Рив все-таки удалось завить ее рыжевато-каштановые волосы, хоть это и было непросто. Туфли-лодочки на пятидюймовых шпильках, которые продавщица из бутика уговорила Аннабель купить вопреки ее желанию и доводам рассудка, невыносимо сжимали косточки у основания больших пальцев. В зеркале примерочной ноги Аннабель благодаря этим туфлям казались невероятно длинными и стройными. К задникам были прикреплены черные ленты, обвивавшие щиколотки и нижнюю часть икр, отчего она была похожа на балерину в пуантах. В Нью-Йорке Аннабель могла бы полюбоваться такими туфлями в витрине, но в магазин даже не зашла бы. И уж точно не купила бы их. В Нью-Йорке Аннабель носила обувь с закругленными носками и на плоском ходу или же на танкетке – обувь, в которой можно было целый день провести на ногах. Потому что в Нью-Йорке Аннабель работала. Там она ездила на сабвее, а не в лимузине с шофером. И не покупала себе туфли, стоимость которых была равна ее недельному заработку. Здесь же, в Женеве, Аннабель подписала чек еще до того, как взглянула на ценник. Дома она обнаружила, что ходит в этих туфлях с трудом. При резком освещении гардеробной комнаты ленты на лодыжках выглядели как-то театрально. Аннабель не могла бы с уверенностью сказать, на кого похожа больше: на жену банкира или на куртизанку. Остальные жены сотрудников банка ходили в тот же бутик, где она купила эти туфли. Эти женщины выглядели одинаково, одевались одинаково, да еще и вместе играли в теннис. Иногда Аннабель казалось, что, приехав в Женеву, она забыла ознакомиться с инструкцией под названием «Как быть супругой банкира». Жены коллег ее мужа были с ней вежливы, но держались на расстоянии. После первого наплыва приглашений на ланч наступило глубокое затишье. Разумеется, на официальных приемах все были с ней достаточно любезны, но, казалось, понимали, что она не такая, как они. Впрочем, она и сама это понимала. Аннабель решила, что это даже хорошо. Большинство этих дам предпочитали болтать о парижских показах мод, о своих загородных домиках, о поездках на Сардинию в прошлый уик-энд. При этом они наряжались по любому поводу, даже на какой-нибудь обычный поздний завтрак на выходных. Конечно, иногда было бы неплохо поучаствовать во всем этом. Однако по большей части Аннабель нравилось в одиночестве бродить по какому-нибудь музею, сидеть в кафе с книгой и рано ложиться спать. Ее абсолютно не привлекали благотворительные балы и званые обеды, на которые нужно являться в вечерних туалетах. А теннис она всегда ненавидела. Новые туфли были настолько дорогими, что она не могла позволить себе не надеть их вообще. В них нужно было где-нибудь появиться хотя бы раз. Аннабель надеялась, что выглядят они такими же дорогими, какими и были на самом деле. Мэтью обожал видеть на ней роскошные вещи. Говорил, что для него это стимул много и упорно работать. Он любил бывать с ней на публике. Но сейчас Аннабель распустила завязки на туфлях и освободила ноги из плена, после чего, все так же сидя, подтянула ступни к стройным бедрам, чтобы согреться. Ей ужасно хотелось закурить, но она сдержалась. Мэтью рассердится. Он ошибочно считал, что после переезда Аннабель ни разу не прикасалась к сигаретам. Она прятала сигаретную пачку в гостиной, за книгами по искусству. Мэтью никогда в них не заглядывал, так что разоблачение ей не грозило. Искусство ее мужа никогда не интересовало, если только оно не было связано с инвестициями клиента, но и в этом случае это была для него всего лишь работа, не более того. Аннабель позволяла себе одну сигарету за раз, впрочем, иногда две, но только тогда, когда Мэтью не ночевал дома. В последнее время такое случалось довольно часто. С веранды Аннабель слышала негромкое позвякивание проезжающих внизу трамваев и ритмичный стук колес туристических конных экипажей по булыжной мостовой – тук-тук-тук. Обычно эти звуки действовали на нее успокаивающе. Но не сегодня. Она слишком нервничала. Взглянув на небо серовато-стального цвета, Аннабель подумала о том, когда же пойдет снег, который обещали уже несколько дней. Ей очень хотелось, чтобы Мэтью был рядом с ней. Без него их квартира казалась ей номером в отеле, а не полноценным домом. Да, это был шикарный, но все-таки отель. И обстановка соответствующая: темно-серые диваны, шелковые подушки из иката[1] и столы со стеклянными столешницами, идущими в комплекте. Шик, конечно, но корпоративный. С другой стороны, это и было корпоративное жилье – оно принадлежало банку «Свисс юнайтед» и сдавалось им в аренду по цене ниже рыночной. Еще одна из многочисленных привилегий Мэтью. За последние два года Аннабель привнесла в обстановку несколько штрихов. В гостиной на стене висела ее картина в импрессионистском стиле – городской пейзаж с видом Флоренции, которую она подарила Мэтью на память об их медовом месяце. Полки были заполнены ее книгами. Хоть Мэтью и говорил, что в этом нет необходимости, Аннабель привезла с собой из Нью-Йорка постельное белье: хрустящие белоснежные простыни со светло-серой окантовкой, подушки с вышитой монограммой в виде буквы «У» и такие же полотенца. Все это были попытки сделать обстановку более домашней. Поначалу Аннабель повсюду расставила фотографии: на боковых столиках, на каминной доске, на книжных полках. Вот она с Мэтью целуется на заднем сиденье старинного такси с шашечками на бортах, которое они наняли, чтобы скрыться со свадебной церемонии, проходившей в районе Трайбека на Манхэттене. Вот они вдвоем готовят лобстеров в шаткой хижине на берегу океана, которую они сняли в Монтоке летом накануне приезда сюда. Вот Аннабель в окружении друзей на открытии своей первой галереи… Большинство этих снимков она убрала. Раньше Аннабель думала, что благодаря им будет меньше скучать по дому, но эффект получился противоположным: глядя на эти фотографии, она чувствовала себя ужасно одинокой. Поэтому однажды ночью, когда Мэтью в очередной раз задержался в своем офисе, она, выпив целую бутылку вина, завернула все эти фото в мягкую пузырчатую упаковку и сунула на самую верхнюю полку в своей гардеробной. Аннабель попробовала заменить эти снимки фотографиями нынешней жизни в Женеве, но их оказалось совсем немного. Мэтью так много разъезжал в будние дни, что на выходных с удовольствием оставался дома, чтобы выспаться, отдохнуть, сходить в тренажерный зал. Время от времени он отправлялся на встречу с клиентами за границу: в Мадрид, Берлин или на юг Франции – и тогда Аннабель его сопровождала. Это были деловые поездки, во время которых она мало видела мужа. На ее тридцатилетие они отправились в Венецию, но там Мэтью бо́льшую часть времени провисел на телефоне, общаясь с каким-то импульсивным клиентом, бившимся в истерике из-за своего бракоразводного процесса, который был в самом разгаре. Поэтому Аннабель бродила по городу одна, и все, что она там сфотографировала, – это кафе-мороженое, gelateria, которое ей посоветовал посетить ее приятель Джулиан, да стая голубей на площади Святого Марка. Несколько раз Аннабель с мужем ездили кататься на лыжах, обычно в Церматт, где у «Свисс юнайтед» было несколько шале для руководителей банка, но там всегда было много коллег Мэтью. Большинство из них были опытными горнолыжниками, которые, как и Мэтью, рвались покорять какие-то сверхсложные трассы, прокатиться по целине и спуститься с вершины, куда их доставлял вертолет. Не желая быть для мужа обузой, Аннабель безропотно отпускала его, а сама заказывала пару уроков с инструктором на склоне для начинающих или же просто приятно проводила время, удобно устроившись с книжкой у камина. Так что тут фотографировать тоже было особо нечего. Отправляясь в Женеву, они планировали пробыть здесь два года. Два года, чтобы подзаработать денег, а потом вернуться в Нью-Йорк, купить себе хорошую квартиру и снова попробовать обзавестись детьми. Когда они уезжали из Америки, Аннабель было двадцать восемь, Мэтью – тридцать три. У них еще было время. Он говорил, что это будет увлекательным приключением. Как затянувшийся отпуск. Венеция, Прага, Париж, Брюгге – множество романтических мест, и все это на расстоянии короткого перелета или непродолжительной поездки на поезде. Можно будет взглянуть на лучшие образцы мировой живописи. Аннабель сможет подучить языки. Французский она когда-то знала хорошо, но его следовало реанимировать. На немецком, очень важном языке для галеристов, она говорила вполне терпимо, но его нужно было совершенствовать. Мэтью научит ее кататься на горных лыжах. Они смогут пойти на кулинарные курсы или взять уроки у сомелье. Будут лакомиться фондю. Поскольку речь идет всего о двух годах, Аннабель незачем устраиваться на работу. На поиски может уйти несколько месяцев, а это будет довольно сложно для человека, который не работал на какую-нибудь крупную корпорацию. Как бы там ни было, Мэтью будет упорно трудиться за них обоих. Он предпочел бы, чтобы Аннабель не работала, потому что хотел, чтобы она была дома, когда у него появится свободное время. Нет, это не значит, что он просит ее навсегда отказаться от карьеры. Только на пару лет. Все это временно… Конечно, не все было так плохо. Кое-что было очень даже мило. Великолепная квартира. Прекрасные швейцарские пейзажи. Иногда Мэтью приходил домой счастливым, и тогда Аннабель вспоминала, почему так быстро в него влюбилась. Он увозил ее обедать в какое-нибудь особенное место. Был очень внимателен и нежен. Умел ее рассмешить. Они вдвоем любовались закатом на Женевском озере, разговаривали о выставке, которую Аннабель хотела посетить, о книге, которую она сейчас читает. Вспоминали друзей из Нью-Йорка. Зажигали свечи на веранде, пили хорошее вино и играли в скраббл. В один из таких вечеров, когда Мэтью не просто присутствовал, а действительно был здесь, рядом с ней, Аннабель даже подумала, что, наверное, могла бы полюбить Женеву. И тогда ее тоска по дому утихнет, а на ее место придет ощущение спокойствия и благоговения перед красотой и богатой историей этого места. И еще, конечно, деньги. Аннабель и в Нью-Йорке ни в чем не нуждалась: Мэтью зарабатывал больше, чем могла мечтать девушка, выросшая в небольшом рабочем городке на севере штата. Но здесь их банковские счета разбухали от денег с невероятной скоростью, с каждым месяцем их становилось все больше. Мэтью очень гордился своими заработками, а Аннабель, в свою очередь, гордилась им. И еще она заметила, что ей, оказывается, нравится быть богатой. Внезапно ей стали доступны вещи, о которых она прежде даже не мечтала. Эти туфли, например. Или неприлично роскошный ланч в среду. Или возможность сделать прическу в любой момент и там, где ей захочется. Аннабель ощущала легкость, которой никогда прежде не испытывала. Она больше не вглядывалась в ценники и не сжималась при получении счетов по своей кредитке. Средств у нее было более чем достаточно. С появлением денег стало больше подарков. Тут Мэтью всегда был на высоте. Это была одна из его черт, которая особенно нравилась Аннабель. Причем дело было не в экстравагантности. Мэтью делал подарки вдумчиво. Он ничего не забывал. Как правило, он писал жене по утрам записки и оставлял их в самых неожиданных местах, где, как он знал, она обязательно их найдет. И она действительно их находила: в своей сумочке, возле кофеварки, на зеркале внутри пудреницы или приклеенными к кувшинчику для сливок, стоящему в холодильнике. Однажды Аннабель обнаружила в собственном бумажнике два билета в Метрополитан Опера. Представление должно было состояться на следующий вечер, а Мэтью в это время не было в городе. «Возьми с собой Маркуса», – гласила прилагавшаяся к билетам записка. Речь шла о друге Аннабель, который работал с ней в галерее и обожал оперу больше всего на свете. – Держись за него, он того стоит, – покачав головой, сказал Маркус, когда Аннабель показала ему билеты и записку. В последнее время подарки стали более дорогими. Сумочка, которую она как-то разглядывала, остановившись у витрины. Пара сережек, которые она заметила на жене его коллеги. А на прошлой неделе – картина, которой Аннабель восхищалась в галерее «Арт Базель». Это было небольшое полотно работы Маршалла Клива – малоизвестного художника из штата Мэн. Аннабель рассматривала его добрых минут десять в медитативном молчании. На полотне была изображена последовательность из перекручивающихся синих линий в стиле Брайса Мардена – одного из любимых мастеров Аннабель. Брайс Марден у моря. Нечто подобное она пыталась рисовать и сама в своей маленькой художественной студии в Монтоке, но без особого успеха. – Ты запомнил, – только и сказала Аннабель, когда Мэтью вручил ей холст. У нее перехватило дыхание. – Эта вещь должна быть твоей, – ответил Мэтью. – Она ведь так тебе нравится. Я сразу это понял, как только ты впервые на нее взглянула. – Но я сама не знаю почему. Об авторе мне известно очень мало. Меня просто потянуло к ней… – Значит, это любовь, не так ли? Непонятная, загадочная связь. Ток. Когда чувствуешь это всем своим существом. Я испытал это, когда впервые тебя увидел. И до сих пор испытываю, когда смотрю на тебя. Аннабель притянула Мэтью к себе. – Да, это любовь. – А помнишь, как я каждое утро нарочно проходил мимо твоей галереи, просто чтобы еще раз увидеть тебя через оконное стекло? Аннабель рассмеялась. – Маркус подумал, что ты заглядываешься на него. – У меня ушло несколько недель на то, чтобы набраться решимости зайти и заговорить с тобой. Сначала я подготовился. Узнал о художниках, работы которых ты выставляешь. Я был молодцом, правда?