Закончив боковую стену, отступила на два шага и удовлетворенно отметила: то, что надо! Сплошное черное сияние без серых разделительных полос. А посредине пространства сама ванна в серебристо-черной блестящей «шкуре каймана». Было воскресенье, в доме работал электрик – подключал светильники, люстры, устанавливал розетки, трудился весь день до полуночи. Марк целый день куда-то отъезжал, возвращался, бурно изображал деятельность, сбегал по свежим деревянным ступеням лестницы, поднимался и каждый раз говорил громко, возбужденно… Через несколько минут после ухода электрика в ночной тишине раздался сигнал телефона – пришло сообщение. Марк поспешно схватил телефон и каким-то вороватым движением отвернулся от Марины. Она встревожилась. – С работы? Что-то произошло? Марк, не задумываясь, на голубом глазу солгал: – Электрик волнуется, оставил голые провода, забыл заизолировать! И юркнул с телефоном в темноту ночи на террасу. – Так набери его, пусть расскажет, где эти провода, – вышла вслед Марина. Марк инстинктивно, как ребенок, заложил руку с телефоном за спину. И она сразу поняла, что это конец. Что больше не сможет жить с ним, помня эту чужую спину, вороватый взгляд, поспешное бегство на террасу, его вранье и эту руку за спиной. Как это мелко! – Набери и на громкой связи! – потребовала снова, и он набрал. Сразу же после первого гудка ответил женский приглушенный голос «электрика»: «Не могу говорить, позже перезвоню». – Вон из дома и жди звонка у мамы от своего «электрика»! – произнесла Марина, но Марк с силой схватил ее за руку: – Ты все не так поняла, дай мне объяснить! Я ни в чем не виноват! Между нами давно ничего нет, я не знаю, почему она меня преследует столько лет, я и номер менял, она разыскивает и звонит! Роднулечка, не ревнуй! Если бы ты увидела, какая это буренка, жирная доярка с двумя детьми, ну хочешь, я ее сюда приведу и вас познакомлю? – Кого приведешь? Корову или доярку? Ты определись, с кем общаешься, с женщиной или с животным? – Да не общаюсь я, это она! Я ее первый мужчина, это было сто лет назад, ей мама здесь квартиру купила, и она приезжала ко мне каждое лето. Из Сургута. Звала меня с собой, обещала генералом сделать. Я не поехал. Потом замуж вышла, родила. Потом мужа подстрелили – он криминальным авторитетом был, она второй раз вышла за такого же, и второй в тюрьме сейчас, уже двое детей родила, а все меня забыть не может, каждое лето сюда приезжает и меня разыскивает. Мне она на фиг не нужна! – Каков сюжет! Не хотела подробностей, но это становится интересным, значит, одного мужа похоронила, второго в тюрьму проводила, а сама к менту, на очередное свидание? Сколько лет вы уже вместе? – Да не вместе мы, как с тобой познакомились, так я и перестал с ней встречаться. – Но до меня ты был семь лет в браке и с ней одновременно? – Ну, только летом… – Вот как. А говорил, жена денег хотела, из-за отсутствия их проклятых и ушла. – Да, из-за денег и из-за Наташки тоже, она увидела у меня в ментовке на сейфе ее фотографию. – Здорово! И Марина с ходу вспомнила когда-то удивившие стихи: «И буду покуда на гребень забвенья взойду Смотреть слабосердный в слепящую прорезь картона где ночь в георгазмах, кукушка, сельпо и контора давалка наташка и молодость в божьем саду». – Родной мой, я знаю одно наверняка: несбывшаяся любовь может длиться вечно, а сбывшая быстро заканчивается. Идите с миром и плодитесь дальше, вы уже и так полжизни вместе. Благословляю! Желтая не терпит компромиссов. Ей всех надо вывести на чистую воду. Она тщательно очищает свое пространство. Марина выдержала два месяца и поняла, что оказалась в западне. Марк вел себя, как будто ничего не произошло. То ластился, как ребенок, выпрашивая прощение, то устраивал скандалы, обвиняя Марину в навете на него, честного и верного, отрицая свою измену. Он требовал любви. Любви и внимания. То ночевал дома на первом этаже, то уходил до утра и говорил, что был у мамы. Марине некуда было пойти. Свою квартиру сдала чужим людям. У нее ведь был дом! Она выставила дом на продажу… Провалилась в одиночество и самобичевание, ненавидела себя за чувство к ничтожеству… Сидела на крыльце в тишине в тени виноградной лозы, часами рисовала на холсте или раскладывала камни, собранные на пляже, клеила в замысловатые картины. Собирала себя в одно целое по кусочку, клеила не камни – скрепляла свою раненую шкуру. Однажды в гости приехала дочь, не удивилась. – Я знала, что он шлюха, тебе сказать не могла. Помнишь, когда еще вначале он к тебе приезжал, а ты прогоняла, – он напивался и приходил ко мне. Просил денег на сигареты, на обратный билет, говорил, что у него тут полно женщин, которые всегда готовы его принять, но он только тебя любит, никто ему не нужен. Умолял меня поговорить с тобой, помирить. Я не хотела тебя расстраивать и вмешиваться в ваши отношения не желала. – Ну почему же ты молчала?! – Да ты когда нибудь кого-то слушалась? Все равно сделаешь по-своему! Я надеялась, что вы с папой помиритесь, столько лет ты одна, и он один. А тут у отца появилась эта официантка, моя ровесница. Я видела, как тебе тяжело, а этот «клоун» тебя веселил. Ты начала смеяться рядом с ним. Я не хотела это ломать. И не думала, что у тебя так серьезно. Что теперь? Ты продала свой бизнес, вложила в дом, теперь сидишь тут в одиночестве. – Пока не знаю. – А хочешь, я друзьям скажу, они ему охоту отобьют шляться по бабам? Ну, вместе с почками. И они это сделают с удовольствием, из уважения к тебе, и платить не надо! Марина испугалась. – Даже не думай! Не смей! – Конечно, кому я предложила? Ты разве согласишься. А я бы на твоем месте дала отмашку. – Ты никогда не будешь на моем месте. Дочка вышла на террасу и через минуту вернулась с улыбкой: – Мужик называется – увидел мою машину и как заяц заскочил в кусты. Будет там ждать, пока я не уеду. Правильно он боится меня, и ты ему передай, если есть инстинкт самосохранения, пусть обходит меня десятой дорогой всю оставшуюся жизнь! …Областное милицейское руководство неожиданно наметило внеплановый тест своих сотрудников на алкоголь и наркотики. Марк, узнав об этом, прибежал с дежурства в панике, метался по двору и твердил: «Не хватало еще! Не поеду никакие тесты им сдавать!» И за неделю ухитрился уволиться на пенсию по выслуге лет. Марк на развод не соглашался, ждал продажи дома, денег хотел. Гулял, конечно, но тайком. Потому что внешне все оставалось по-прежнему, разве что спали на разных этажах. Но она готовила для них обеды, выгуливали в лесу собаку, сидели вечерами во дворе у мангала, она говорила с ним откровенно, не таясь, как со своим человеком, все равно он был еще родной. А он, видя доброе отношение, не соблюдая границ, снова по-хамски лез к ней, требуя близости, и всегда доводил до конфликта. Она закрывалась в своей комнате, он ломился вслед и настырно бился, выкрикивая, что боится за ее жизнь, обещая выломать дверь, до тех пор пока она не открывала. Вбегал и выдергивал из ее халата пояс, осматривал комнату и забирал маникюрные ножницы, пилки. Делал это театрально, демонстративно, а потом объявлял: «Ну, теперь я могу быть спокоен, что ты не вскроешь вены, ничего с собой не сделаешь». И уходил на всю ночь. В первый раз она удивилась: «Ты бредишь? Что ты о себе возомнил? Чтобы я из-за тебя лишилась жизни?» Он уходил, потом звонил, интересовался, не нужно ли купить чего в аптеке «от сердца» или вызвать «Скорую»? «С чего бы?» – удивлялась она. «Ну, ты такая была расстроенная, плохо выглядела. Я переживаю за тебя». Возможно, он даже себе не признавался, что мечтал о ее смерти и готовил себе алиби. Продуманный мент. Когда наступит час и маниакальная мечта его сбудется, никто не заподозрит его в доведении жены до самоубийства или инфаркта. Она не могла додуматься до этого. В голову не могло прийти. Но его постоянные предостережения: «Смотри, не вздумай что-нибудь с собой сделать тут одна!» – оставались в памяти и всплывали во время одиночества. Он снова приходил, Марина выслушивала его, он врал, продолжал искать или делал вид, что ищет снова дорогу к ее сердцу и все время параллелил. Знакомился с туристками, проводил с ними время, развлекался, спал то с одной-то с другой, сравнивал, взвешивал выгоду, от какой получит больше, и продолжал добиваться ее близости. Клялся в верности, по-собачьи заглядывая в глаза, то уговорами, то силой пытался затащить в постель, падал на колени, целовал ножки. Но это уже не работало и, увидев ее понимающую, снисходительную улыбку и отрезвляющий взгляд, зло смотрел ей в лицо, уходил, хлопнув дверью. Возвращался пьяный и расхаживал по всему дому, хлопая дверями, что-то разбивая, роняя, терзая несчастную собаку, создавая беспорядок. Привлекая ее внимание, раздражая, выводя из себя, доводя до слез, до крика. Удовлетворенный подскакивал с истеричным: «Посмотри, у тебя синие губы, тебе плохо! Плохо! Я вызываю «Скорую»!» Выбегал во двор, имитировал, что звонит, громко называл адрес, взвинчивал Марину, и она, конечно же, не хотела позора, боялась, что действительно вызовет «Скорую», и она уже на самом деле нервничала, болело сердце и не спала до утра, прислушиваясь к его шагам под дверью. Несколько лет назад она сознательно отказалась от своего круга, связав свою жизнь с Марком. Ей было неловко рядом с ним в компании друзей. Они были из разных миров. И Марк с Мариной как пара вызывали естественное удивление и вопрос: что у них общего? И это вовсе не разница в возрасте. Это разница во всем. Теперь она осталась действительно одна в полной изоляции по собственному желанию. Нам не дано знать, какая череда событий приводит нас к тому результату и месту, в котором мы находимся… Однажды она увидела столб перед своим домом. Обычный столб, по которому тянутся электрические провода. Но от этого столба провода никуда не шли, они были смотаны и закручены в виде петли, это было похоже на виселицу. Так красивый вид, которым любовалась ежедневно, превратился в назойливую идею. Плохую идею. Дом 1 Дмитрий Действуя на автомате, в состоянии аффекта, Дима направил свою «Ниву» в только что подъехавший автомобиль. Люди бросились врассыпную, в последнюю минуту перед столкновением у художника сработал инстинкт самосохранения и он притормозил. Удар получился слабый, но у «Опеля» лопнула и осыпалась фара, вмялся бампер, на «Ниве» как будто и не осталось повреждений. Художник выскочил из машины, схватив охотничий нож, близоруко огляделся. Серый, увлекая за собой Стрекозу, заскочил в дом, рабочие замерли, как в детской игре «море волнуется раз…» каждый со своим инструментом – кто с лопатой, кто с граблями, наблюдая неожиданное шоу. Димина ярость должна была найти выход в действии и он, рванувшись к «КамАЗу», начал неистово вонзать нож в колеса машины. Водитель «КамАЗа» метнулся к рабочему, выхватил из его рук лопату и с размаху опустил ее на голову обезумевшего художника. Тот удивленно повернулся, выронил нож и рухнул на землю. Зина, увидев в окно распластавшегося на земле Диму, почувствовала, как теплые струйки сбегают по ее ногам: – Быстро, вызывай «Скорую»! – испуганно скомандовала она, глядя на мужа. Сергей равнодушно бросил: – На фиг «Скорую», заживет как на собаке! – Мне «Скорую», дурак, воды отошли, рожаю, – всхлипнула Зина и, согнувшись, придерживая обеими руками живот, побрела к дивану, оставляя за собой мокрые следы. «Скорая» и милиция подъехали одновременно. Фельдшер, видя окровавленную голову и лицо Димы, пришедшего в себя и сидящего на земле, в растерянности остановился – вызывали вроде к роженице. – Помощь нужна? – Нет, сдохнуть хочу, – ответил художник и попытался встать. Его подхватил под руки молодой лейтенант и повел к машине. Второй сотрудник милиции изъял охотничье ружье и нож, достал папочку: – Заявление писать есть желающие? Пострадавшие? – Я, – не раздумывая, отозвался Серый. – Он мне угрожал, хотел убить, стрелял, промахнулся…