И они ушли оттуда — не верхами, а ведя лошадей в поводу, потому что склон был очень крутой и кустистый. А я осталась одна с Томом Чейни! Он сидел по другую сторону костра от меня, пистолет за поясом, на коленях — эта его винтовка Генри. Лицо — «в мрачных думах». Я поворошила угли в костре, подгребла их к одной банке с водой. А Чейни за мной наблюдал. Потом спрашивает: — Ты что делаешь? Я говорю: — Воду грею — смыть с рук всю эту черноту. — От грязи вреда не будет. — Да, это верно, а не то и ты, и твои «дружки» давно бы умерли. Я знаю, что вреда не будет, но лучше все равно смою. — Ты меня не раззадоривай. А то в змеиной яме очутишься. — Счастливчик Нед Пеппер тебя предупредил, что, если ты меня как-нибудь обидишь, он тебе не заплатит. Он не шутки шутил. — Боюсь, он мне вообще платить не намерен. По-моему, он меня тут оставил, чтоб меня поймали наверняка, если я пешком пойду. — Он же обещал с тобой встретиться на «Старом месте». — Тихо сиди. Я должен обдумать свое положение и как его улучшить. — А с моим положением как быть? Тебя-то уж не бросал тот, кому ты заплатил, а он поклялся тебя защищать. — Вот неугомонная! Что вы вообще понимаете в трудностях и бедствиях? Сиди молча, пока я думаю. — Ты думаешь про «Старое место»? — Нет, я не думаю про «Старое место». Ни Кэрролл Пермали, ни кто другой ни с какими лошадями сюда не придет. Ни в какое «Старое место» они не поедут. Меня не так-то просто одурачить, как некоторые считают. Я хотела было спросить у него про другой кусок золота, но прикусила язык — вдруг он заставит меня отдать и первый, который я уже добыла. Поэтому спросила только: — Что ты сделал с папиной кобылкой? Он не ответил. Я говорю: — Если ты меня сейчас отпустишь, я два дня буду молчать про то, где ты прячешься. — Тут можно и кое-что получше сделать, — отвечает. — Ты можешь замолчать навечно. Я больше не стану тебе напоминать, чтоб не открывала рта. Вода еще не закипела, но над банкой уже клубился пар, и я взяла эту банку тряпкой и кинула в него, а потом вскочила на ноги бежать оттуда во всю прыть. А Чейни я хоть и застала врасплох, он успел лицо прикрыть руками. Взвизгнул и тут же за мной в погоню кинулся. В отчаянии я намеревалась хоть до деревьев добежать. А там, думала, от него скроюсь, начну петлять туда-сюда по кустам, он и отстанет. Не тут-то было! Только добежала я до края карниза, Чейни схватил меня сзади за пальтецо и остановил намертво. Я только и подумала: «Все, мне теперь точно конец!» Чейни ругал меня последними словами и стукнул по голове стволом пистолета. У меня аж звезды перед глазами высыпали, я подумала, он меня застрелил — я же не знала, каково бывает, если пуля ударяет в голову. Мысли мои обратились к нашему мирному дому в Арканзасе, к моей бедной матушке, которую такое известие точно подкосит. Сначала муж, за ним старшая дочь — оба всего за две недели и от той же кровавой руки! Вот куда потекли мои мысли. Как вдруг слышу — знакомый голос, веско так слова произносит: — Руки вверх, Челмзфорд! Шевелись! Тебе конец! И пистолет потише бросай! То был техасец Лабёф! Он в обход зашел, пешком, надо думать, и от гонки такой задыхался. Стоял от нас шагах в пятнадцати, а ружье его, проволокой обмотанное, смотрело на Чейни. Чейни мое пальтецо из хватки выпустил и пистолет уронил. — Всё против меня, — говорит. Я пистолет подняла. Лабёф говорит: — Ты не ранена, Мэтти? — У меня шишка на голове болит, — отвечаю. А он Чейни: — Я вижу, у тебя кровь идет. — Это девчонка сделала, — отвечает тот. — Ребра мне прострелила, опять кровь пошла. И кашлять больно. Я спрашиваю: — А где Кочет? — Он внизу, следит за парадным входом, — говорит Лабёф. — Давай-ка выйдем туда, откуда видно. Не рыпайся, Челмзфорд! Мы прошли к северо-западному краю карниза, обогнув ту яму, которой мне грозил Чейни. — Ступайте осторожней, — предупредила я техасца. — Том Чейни говорит, там опасные змеи на дне зимуют. С дальнего края карниза вид нам явился превосходный. Под ногами обрывался лесистый склон, который выходил на луг. Тот, открытый и ровный, сам располагался высоко, а за ним — еще один спуск, тот уже уводил прочь от гор Винтовая Лестница. И только мы вышли на этот наблюдательный пост, как нас тут же вознаградило зрелище: Счастливчик Нед Пеппер и трое бандитов выезжают на луг. Они уже сидели верхами и лошадьми правили к западу, прочь от нас. Но только ступили они из подлеска, из кустов на западном краю того поля возник одинокий всадник. Лошадь его шла шагом, и всадник неторопливо эдак выехал на самую середину луга и остановился, словно бы загораживая путь четверке отчаянных. Да, то был Кочет Когбёрн! Бандиты придержали коней и остановились против него ярдах в семидесяти-восьмидесяти. В левой руке Кочет держал свой военно-морской револьвер, а правой держал поводья. Он спросил: — Где девчонка, Нед? Счастливчик Нед Пеппер ему на это сказал: — Когда я ее видел в последний раз, здоровье у нее было отменным! А теперь я за нее не отвечаю! — А вот и ответишь! — сказал Кочет. — Где она? Тут Лабёф выпрямился во весь рост, сложил ладони рупором и крикнул вниз: — Когбёрн, с ней все хорошо! Челмзфорда я тоже взял! Беги давай! Эту весть и я подтвердила, крикнув: — Я здорова, Кочет! Мы взяли Чейни! Уходите оттуда! Бандиты повернулись и посмотрели на нас — их, без сомнения, удивил и обескуражил такой интересный поворот событий. Кочет нам ничего не ответил и не сделал ни малейшей попытки оттуда уехать. Счастливчик Нед Пеппер ему говорит: — Ну чего, Кочет, дашь нам проехать? Нас дела ждут! А тот в ответ: — Хэролд, вы с братом отъедьте-ка подальше! Вы меня сегодня не интересуете! Держитесь в стороне, и вам ничего не будет! На это Хэролд Пермали только петухом закричал, и над «Кукареку!» брат его Фаррелл от души посмеялся. А Счастливчик Нед Пеппер спрашивает: — Ты что это намерен делать? Думаешь один против четверых выдюжить? Кочет ему: — Я собираюсь убить тебя, Нед Пеппер, через минуту — или посмотреть, как ты будешь болтаться на виселице в Форт-Смите, когда того пожелает судья Паркер! Тебе что угодно будет? Счастливчик Нед Пеппер только засмеялся и говорит: — Для одноглазого толстяка ты что-то слишком распоясался! А Кочет ему: — Берись за оружие, сукин ты сын! — и сам взял поводья в зубы, выхватил другой револьвер из седельной кобуры, вогнал шпоры в бока своего сильного коня по имени Бо — и кинулся прямо навстречу бандитам. Любо-дорого поглядеть. Револьверы он держал широко, на уровне головы скакавшего во весь опор коня. Четверо бандитов приняли этот вызов, тоже выхватили оружие и пришпорили мустангов. Дерзкий ход со стороны помощника исполнителя, в чьем мужестве и закалке я не так давно сомневалась. Нет закалки? У Кочета Когбёрна? Ну уж дудки! Лабёф машинально поднял ружье, но потом опустил и стрелять не стал. Я дернула его за пальто и говорю: