Монтальбано воспользовался случаем, чтобы рассмотреть ее получше, и она спокойно позволила себя рассматривать. Очевидно, давно привыкла. Узенькие джинсы на длиннющих ногах, голубая рубашка с расстегнутым воротом, босоножки. Пупок наружу не торчал, и это было очко в ее пользу. И было очевидно, что она без лифчика. Ни грамма косметики, никаких украшательств. Что еще она могла сделать? Если присмотреться, кое-чем она от фотографии сестры все же отличалась. Это объяснялось, разумеется, тем, что Адриана на шесть лет старше, и годы эти дались ей, видимо, нелегко. Та же форма глаз, тот же цвет, но если взгляд Рины сиял детским простодушием, то во взгляде Адрианы его уже не было. А еще у сидевшей напротив девушки была крошечная, едва заметная складка у губ. – Вы живете в Вигате, с родителями? – Нет. Я быстро осознала, что мое присутствие им тяжело. Они смотрели на меня, а видели мою пропавшую сестру. Поэтому, когда поступила в университет на медицинский, я купила в Палермо квартиру. Но я часто приезжаю, чтобы не оставлять их надолго одних. – На каком вы курсе? – Перешла на третий. Вошел Фацио и, хотя был предупрежден Катареллой, при виде девушки непроизвольно расширил глаза. – Меня зовут Фацио. – Адриана Морреале. – Наверное, лучше закрыть дверь. Иначе через пять минут, как только весть о красоте посетительницы разлетится по учреждению, в коридоре будет не протолкнуться, как на городском проспекте в час пик. Фацио закрыл дверь и уселся на второй стул, стоявший перед письменным столом. Но получилось, что он сидел лицом к лицу с Адрианой. Тогда он отодвинулся назад, поравнявшись со столом, и в итоге оказался лишь немногим к ней ближе, чем Монтальбано. – Извините, что не дала вам приехать ко мне домой, комиссар. – Перестаньте! Я прекрасно все понимаю. – Спасибо. Спрашивайте все, что сочтете нужным. – Как сообщил нам прокурор Томмазео, именно на вашу долю выпала тяжкая обязанность опознания останков. Поверьте, мне глубоко прискорбно, но долг службы требует задать вам некоторые вопросы, за что я заранее приношу извинения… И тут Адриана сделала то, чего ни Монтальбано, ни Фацио никак не ожидали. Она запрокинула голову и расхохоталась: – Бог ты мой, вы даже говорите одинаково! Вы с Томмазео говорите одинаково! Практически слово в слово! Вас что, специально этому учат? Монтальбано почувствовал обиду пополам с облегчением. Обиду, что его сравнивают с Томмазео, и облегчение оттого, что стало понятно – девушке формальности чужды, они ее смешат. – Я же сказала, – продолжала Адриана, – спрашивайте все, что сочтете нужным. Не надо ходить вокруг меня на цыпочках. К тому же, мне кажется, это не в вашем стиле. – Благодарю, – ответил Монтальбано. На лице Фацио тоже читалось облегчение. – Вы, в отличие от родителей, изначально предполагали, что ваша сестра погибла, верно? Вот так, с места в карьер – как просила она сама и как было удобнее всем. Адриана посмотрела на него с удивлением. – Да, но я не предполагала. Я знала. Монтальбано и Фацио одновременно слегка подскочили на стульях. – Как знали? Кто вам сказал? – Никто не говорил. – Тогда откуда же? – Мне подсказало мое тело. А я его приучила никогда мне не лгать. 13 Как это вообще понимать? – Не могли бы вы объяснить, каким образом… – Это не так-то просто. Дело, видимо, в том, что мы однояйцевые близнецы. Иногда с нами случалось нечто труднообъяснимое. Такая не очень внятная передача эмоций на расстоянии… – А нельзя ли подробнее? – Конечно, можно. Но сразу хочу сказать, что речь тут не о феномене вроде того, что если одна из нас обдерет коленку, то другая за много километров почувствует боль в той же коленке. Ничего подобного. Здесь скорее имело место отражение сильной эмоции. Однажды умерла бабушка. Рина при этом присутствовала, а я в то время была в Феле, играла с двоюродными братьями. Ну так вот, на меня внезапно навалилась такая тоска, что я разрыдалась безо всяких видимых причин. Это Рина поделилась со мной своим эмоциональным состоянием. – Так случалось всегда? – Не всегда. – Где вы были в тот день, когда ваша сестра не вернулась домой? – Как раз двенадцатого утром я поехала к дяде и тете в Монтелузу. Предполагалось, что я пробуду там два-три дня, но я вернулась в тот же день, поздно вечером, когда папа позвонил дяде с тетей и сказал, что Рина пропала. – А не было ли… двенадцатого числа ближе к вечеру или вечером… между вами с сестрой… этой… передачи?.. – Монтальбано никак не удавалось толком сформулировать вопрос. Адриана пришла ему на помощь. – Да, была. В девятнадцать тридцать восемь. Я машинально посмотрела на часы. Монтальбано и Фацио переглянулись. – Что произошло? – В доме у дяди с тетей у меня была своя комнатка – я стояла там одна и выбирала, что надеть, потому что в тот вечер мы были приглашены к друзьям на ужин… И вдруг ко мне пришло ощущение, как бывало и раньше, но на этот раз скорее телесное. Ее задушили, правда? Она почти угадала. – Не совсем. Что вам сказал синьор Томмазео? – Синьор Томмазео сказал, что ее убили, но как именно – не уточнял. И еще рассказал, где ее нашли. – Когда вы ходили в морг на опознание… – Я попросила, чтобы мне показали только ступни. Этого вполне хватило. У нее на правой ноге большой палец… – Я знаю. А потом вы не спросили у прокурора Томмазео, как она умерла? – Поймите, комиссар, единственным моим желанием после опознания было как можно скорее отделаться от прокурора Томмазео. Он принялся меня утешать, похлопывая по спине, а потом его рука соскользнула как-то уж очень низко. Я вовсе не склонна строить из себя монашку, наоборот… Но этот человек надоел мне хуже горькой редьки. Что он должен был мне сказать? – Что вашей сестре перерезали горло. Адриана побледнела и дотронулась рукой до горла. – Боже мой! – прошептала она. – Вы можете описать, что вы почувствовали? – Ужасную боль в горле. Где-то с минуту, которая мне показалась вечностью, я не могла дышать. Но поначалу мне и в голову не пришло, что это связано с чем-то, что происходит с моей сестрой. – А с чем, вы подумали, это связано? – Понимаете, комиссар, мы с Риной были абсолютно одинаковые. Но только внешне. И образ мыслей, и поведение у нас были совершенно несхожи. Рина, например, была просто неспособна даже на малейший проступок. Я – другое дело. Мне уже тогда нравилось выходить за рамки. Поэтому я тайком начала курить. И в тот раз я, открыв в своей комнате окно, выкурила три сигареты одну за другой. Просто так, из интереса. Поэтому я, естественно, подумала, что горло у меня разболелось от курения. – А когда вы поняли, что дело в вашей сестре? – Потом, почти сразу. – Каким образом?