– Впечатления? – начал я. – По-моему, он говорит правду. Немного фриковатый, но… – Немного? – Я улыбнулся и поднял бровь. – Ладно, пусть он чертов король фриков и не пара такой замечательной Энаре. Возможно, у себя дома девушка впервые взбунтовалась. Но, думаю, их союз был пороховой бочкой, вот-вот готовой взорваться. – Самое необычное в его показаниях – отсутствие эмоциональной реакции авторитарного отца, когда тот узнал, что дочь пропала еще накануне, – сказал я, опираясь на стол. – Не представляю, как это может быть, совсем не представляю. Нормальный человек немедленно побежал бы в полицию заявить об исчезновении; было бы даже естественно, если он потребовал выяснить причастность к убийству его дочери самого Пейо. Эсти, можешь глянуть, от какого числа заявление об исчезновении Энары? – Конечно. Сейчас поднимусь и проверю. Подожди меня тут, – сказала она и исчезла в поиске регистрационных данных. Вернулась через несколько минут; в глазах у нее было написано удивление. – Чертовски странно, Унаи. Заявление о пропаже Энары Фернандес де Бетоньо – последнее, полученное нами в хронологическом порядке. Помнишь, какое безумие охватило всех родителей Витории, когда в первое же утро на нас обрушилась лавина из трехсот заявлений? Так вот, я перебрала их все. И что ты думаешь? Он подал заявление в прошлую пятницу, двадцать девятого июля. Почти через неделю после пропажи умницы дочки. Я молча посмотрел на нее, а она на меня. Это был наш способ давать друг другу силы в ожидании развития событий. – Поедем в частной машине, и захвати с собой оружие, Эсти, – сказал я, кивнув в направлении дома, где жила жертва. – Думаю, нам предстоит любопытная встреча с папашей-оптиком. 11. Сан-Антонио Проклятие следователя: когда решение перед тобой, а ты его не видишь. Будь осторожен, #Кракен, убийца изворотлив. Пора бы тебе уже догадаться, кто он. 1 августа, понедельник – Как прошли выходные? – осторожно спросил я Эсти, пока вел машину к улице Сан-Пруденсио. – Нормально, – рассеянно проговорила она. – Как ваши с Икером приготовления к свадьбе, успешно? – Да, цветы и венки… обсуждали, что лучше выбрать – оранжевые герберы или белые каллы, которые не вписываются в бюджет. – Эсти вздохнула: эта тема явно казалась ей скучной. – Пока что на этом этапе. – Ну да… цветы и венки, – повторил я. Мы припарковались на улице, параллельной той, где жил оптик. Его квартира числилась на Сан-Пруденсио, но вход был с улицы Сан-Антонио. Мы подошли к подъезду и нажали звонок под номером, указанным в деле. Домофон не отвечал. Мы позвонили еще несколько раз и сдались. Его не было дома, или он никого не хотел видеть, что в любом случае вполне понятно. – Пойдем в его магазин; может, нам повезет, – сказала Эстибалис. Мы вошли в помещение оптики. Продавец в белом халате, с головой, напоминающей формой и сияющей лысиной лампочку, услужливо направился к нам. – Мы хотели бы поговорить с хозяином, – начал я, осматриваясь. Признаков хозяина нигде не было. Только трое продавцов, обслуживающие клиентов. Мужчины шестидесяти лет, соответствующего описанию Антонио Фернандеса де Бетоньо, мы не обнаружили. – У нас приказ не разговаривать с прессой. Поймите, сегодня у нашего шефа очень тяжелый день, – сказал лысый продавец, понизив голос. – Мы не из прессы, – отозвался я. – Мы из полиции. Не могли бы вы назвать его настоящее местопребывание? – Из полиции? – продавец сглотнул. – Да, разумеется. Тогда конечно. Он все утро метался между магазином и своей квартирой и все время таскал какие-то коробки. – Коробки? – перебила Эстибалис. – Да, большие пустые коробки; в таких поставляют товар «Люксоптика» и «Сафило», производители оправ. Магазин переполнен, вечно не хватает места. Такое часто случается: как только мы представляемся как полицейские, люди нервничают и выдают больше информации, чем мы просили. Иногда это были никому не нужные сведения, белый шум, пустое сотрясение воздуха, но случалось и так, что мы получали неожиданный подарок в виде целого пакета информации, собрать которую в другое время стоило бы немалых усилий. – Вы можете позвонить ему снизу, он живет на втором этаже. Возможно, он не откроет или не ответит, но вы можете попасть на лестницу через дверь на складе. Проходите, если вам угодно. – Он услужливо нас проводил под испуганным взглядом остальных продавцов. Мы с Эсти молча направились вслед за ним. Вскоре мы оказались в сумерках склада, узкого вытянутого помещения, заставленного стеллажами, на которых виднелись коробочки с оправами всех расцветок и форм. Продавец достал из кармана халата связку ключей и открыл дверь, отделанную белым алюминием, которая в самом деле выходила на пожарную лестницу. – Если вам еще что-нибудь понадобится… – Он протянул мне визитную карточку. – Отлично, Луис, – отозвался я, пожав ему руку. Его рукопожатие было слишком крепким, притворно надежным; так учат пожимать руки на тренингах по продажам. – Мы обязательно к тебе обратимся, если нам понадобятся какие-то сведения. – Вот балда, – прошептала Эстибалис, когда продавец удалился. – Лучше враги, чем такие друзья, как этот. – Я подмигнул Эсти, поднимаясь следом за ней по лестнице. – Значит, оптик дома, но никому не хочет открывать. – Поручи это мне. Мне уже самой любопытно познакомиться с этим типом. – Главное – не торопись, Эсти. Договорились? – Гм, – сказала она вместо ответа. Когда мы были на лестничной площадке второго этажа, Эстибалис нажала на звонок и достала значок. – Отдел криминального расследования. Мы знаем, что вы в квартире. Хотим задать вам несколько несложных вопросов. – Она повысила голос, стоя перед массивной дверью орехового дерева. Я приблизил ухо: послышались какие-то удары. Затем, к нашему удивлению, дверь открыл полноватый мужчина приблизительно шестидесяти лет, с седыми усами. Лицо его казалось безмятежным, чего мы никак не ожидали. – Проходите. Не думал, что вы появитесь так скоро. – Простите, что беспокоим вас в такое время. Это займет не более нескольких минут. – Я протянул ему руку. – Инспектор Айяла, а это инспектор Гауна. Прежде всего мы хотели бы выразить соболезнования по поводу гибели вашей дочери. – Если не возражаете, поговорим в моем кабинете, – спокойно ответил он, указывая нам следовать за собой по бесконечному коридору с девятнадцатью иллюстрациями анатомических рисунков, связанных с устройством глаза. Кабинет был увешан дипломами различных курсов и мастерских по офтальмологии, контактологии и визуальной тренировке, и смахивал на обычный врачебный кабинет. На полках – старинные инструменты и жутковатая коллекция стеклянных банок с заформалиненными глазными яблоками. – Коллекция глаз позвоночных, – с удовольствием сообщил оптик, не обратив внимания на мою ошарашенную физиономию. – На этой полке черви, насекомые, моллюски… Это самая полная коллекция эволюции глаза во всей Европе. – Вы любите хронологию? – спросила Эстибалис, рассматривая глаз кальмара. – Мне нравится порядок в вещах, – ответил он, усаживаясь в кресло, стоявшее посреди кабинета, и жестом приглашая нас также занять свои места. – А пчелиные глаза у вас есть? – Не выношу антофилов, они всегда меня кусают. – Что, простите? – Антофилы – «любители цветов», – пояснил он. – Настоящее название этих неприятных насекомых. Обычно вы называете их «пчелы». – Спасибо за уточнение, – ответила Эстибалис, хотя я был уверен, что она когда-либо раньше об этом знала. – Нам рассказывали также про вашу коллекцию хирургических инструментов. – Разумеется: скальпели, ланцеты, металлические шприцы… У меня есть экземпляры из Помпеи, времен Средневековья, Первой и Второй мировых войн, копия гравюры египетских инструментов из храма в Ком-Омбо… Он открыл правый ящик солидного орехового стола и надел синие хирургические перчатки. Затем достал маленький скальпель с перламутровой ручкой и продемонстрировал нам его с таким видом, словно у него в руках был слиток золота. – Некоторые инструменты все еще хранят следы крови, что очень повышает их стоимость на антикварном рынке. Вообразите только: кровь человека XIX века! Меня такие вещи завораживают. Эстибалис бросила на меня усталый взгляд. Я ее неплохо знал: видимо, она устала от зловещих речей оптика. – Поговорим о вашей дочери, – перебил я. – Да, – безразлично ответил он. – Я об этом уже позаботился. – О чем позаботились? – Привел все в порядок. Пойдемте к ней в комнату. Ведь именно так поступает полиция, собирая информацию о жертве, верно? Мы вновь молча проследовали за ним по длинному коридору. Антонио так и не снял синие латексные перчатки, словно привык носить их в течение длительного времени. Я заметил, что дверь в ванную приоткрыта. Затем он остановился перед парой одинаковых дверей. Эстибалис сделала попытку открыть одну из них, но Антонио удержал ее рукой в перчатке. – Нет, сюда не надо! – Он повысил голос. Впервые с момента, как мы зашли в его квартиру, он выразил хоть какие-то чувства. – Дочь жила в соседней комнате.