— Извините, — пробормотал, поднимая голову, — и замер, чувствуя, как сердце пропускает удар. Виктор Вейран, мой отец. Он стоял и смотрел на меня — сначала с легким непониманием, затем в глазах мелькнуло узнавание и, наконец, презрение. Откуда-то изнутри поднялась боль, затопила все тело, как волна, набегающая на сушу. Я думал, мне все равно? Идиот! Двести тысяч раз — идиот! Потому что боль только усилилась. — Простите, граф Вейран, не узнал сразу, — заставил себя улыбнуться. — Видимо, к росту благосостояния. Счастливо оставаться. И ускорил шаг. — Андре! — окликнул он меня, но я только пошел быстрее. Быстрее, еще быстрее! И… побежал. Несся по темным улицам как сумасшедший, лишь бы скорее оказаться в башне, в ее спасительном покое, который отгородит от всего на свете. От невыносимой ярости, которая разъедала меня изнутри, — а ведь я считал, что похоронил ее в пустоте. И отчаяния, настолько горького и беспросветного, что хотелось умереть. Дальше бежать не было сил. Меня трясло как в лихорадке. Дыхание сбилось, но башня уже виднелась впереди. Рывок! Всего одни рывок, пожалуйста! Я влетел в ворота, поспешил по ступенькам вверх. — Андре? — выглянула из комнаты Надин. — Ты вернулся? — Не сейчас! — рыкнул сквозь стиснутые зубы. — Не приближайся! Бегом преодолел оставшиеся ступеньки, чувствуя, как сразу три стихии рвутся из тела наружу, захлопнул дверь — и едва не завыл. Ну почему? Почему мы должны были встретиться? Почему весь чертов контроль летел куда-то в пропасть? Почему? Почему? Запустил пальцы в волосы, едва сдерживая рвущийся наружу крик, — и башня содрогнулась от фундамента до шпиля. Магия рассеялась в пустоте, а я сполз по стене на пол и замер, чувствуя себя изломанной куклой, которую разобрали на части. Больно… Дышать — больно… И в груди горело так, что я чуть ли не сложился пополам. Каждый вдох давался так тяжело, будто был последним. Во рту поселился соленый привкус крови — кажется, прокусил губу. Надо успокоиться. Взять себя в руки. Но не получалось. Раздался тихий стук в дверь. — Убирайся! — крикнул я. — Андре, пожалуйста, — испуганно взмолилась Надин. — Тебе плохо? — Мне… хорошо. — Неправда. Можно войти? Я не буду мешать. Я молчал. Не мог больше говорить. Перед глазами плясали алые точки. Обхватил себя руками за плечи, чтобы унять дрожь, а она все колотила и колотила. Дверь тихо скрипнула — и Надин заглянула в комнату. Надо было запереть… Хотя бы заклинанием, но как, если магия не слушалась? — Не подходи! — поднял голову. Надин меня не послушала. Она осторожно присела напротив, попыталась заглянуть в глаза, но я отвернулся. — Тише, — прошептала она. — Это всего лишь я. Придвинулась чуть ближе. Я попытался отодвинуться — и не смог, будто все тело сковал паралич. Больно… — Что случилось, Андре? — мягко, как у ребенка, спросила она. — Не поладили с магистрами? — К демонам магистров! — Конечно, к демонам. Что они тебе такого сказали? — Не они. — Я качнул головой, почти проваливаясь в сероватое марево. — Он. — Кто — он? — Мой отец. Надин замерла. Видимо, решала, что делать дальше, а я хрипло рассмеялся. Смеялся, пока позволяли легкие. Хохотал как ненормальный. Молодец, Андре! Ты, безусловно, стал сильнее. Вот только при одном виде папочки тебя колотит как сумасшедшего. Браво! — Ты что? — Надин выглядела испуганной, но вместо того, чтобы уйти как любая нормальная девушка, она села рядом — так близко, что я ощущал ее дыхание на лице. — Он обидел тебя? — Нет. — Стер тыльной стороной ладони выступившие от смеха слезы. — Нет, Надин. Просто… просто я думал, что мне все равно, — пытался путано объяснить, — а оказалось, что нет… что он… я всегда хотел… — Тише. — Она осторожно погладила меня по плечу. — Здесь только ты и я. Никого постороннего. Успокойся, мой родной. — Я спокоен. — Убрал со лба мокрые от пота пряди. — Видишь ли, каждый человек живет для чего-то. Кто-то ради славы, кто-то ради любви. А я хотел… чтобы он меня увидел. Просто увидел — не пустое место, а меня. Снова затрясло. Я старался дышать глубже, но в груди все горело, будто сердце стало больше в несколько раз и не помещалось в грудной клетке. — А он? — чуть слышно спросила Надин. — А он меня всегда ненавидел. Я не понимал, за что? Я ведь ничего ему не сделал! За то, что родился? Разве можно ненавидеть кого-то только за то, что он есть? — Нельзя. — Можно. Что ж, теперь есть, за что… И я снова рассмеялся. Наверное, это была истерика. Умом я понимал, что так нельзя, что можно сойти с ума, окончательно рехнуться. Но кто же мог знать, что один вид Виктора Вейрана может сотворить такое? Кто мог знать? Словно раскаленная игла вонзилась под лопатку. Я застонал сквозь стиснутые зубы. — Андре? — Надин тут же села рядом, на мгновение задумалась — и обняла за плечи, прижалась всем телом, заставила опустить голову ей на плечо. — Не пугай меня, пожалуйста. Нельзя же так. — Больно. — Я знаю. Знаю. — Она гладила меня по спине, а я чувствовал себя ничтожеством. Тем самым пустым местом, которым всегда и был. Человек-невидимка впервые в Гарандии! Безумие подкралось совсем близко, коснулось мягкими лапами — и отступило. Его заменил нежный голос. — Все будет хорошо, слышишь? Ты же сильный, ты справишься. Справишься ведь? — Не знаю. — В бездну таких отцов. Ты ведь не один, Андре. У тебя есть я. Есть твой братишка, который очень о тебе беспокоится. Если захочешь, будут и другие. — Я не хочу. — Родной мой. — Надин осторожно отстранилась, заглянула в глаза. — Хороший. Ну, чего ты? Разве оно того стоит? Пусть этот человек жалеет, а не ты. — Ему плевать. — И демоны с ним. Отпусти! Отпусти, или ты не сможешь жить дальше. — Почему меня все ненавидят? — поднял голову, глядя на нее. — Почему? Что я им сделал? — Неправда, — ответила она. — Я тебя люблю. Потянулась вперед, коснулась губами губ, а у меня уже не было сил, чтобы ее оттолкнуть. — Люблю тебя, — повторяла Надин, касаясь лица, плеч. — Люблю, слышишь? Люблю. И я позволил ей делать, что хочет. Целует? Пусть целует. Смешно. Первый поцелуй — с привкусом пустоты. Второй — с привкусом безумия и крови. Каким же будет третий? — Поднимайся, — потянула меня за собой. — Тебе надо лечь и отдохнуть. А когда проснешься, все пройдет, любимый мой. — Пройдет? Что именно? То, что я никому не нужен? Хотя пусть лучше так. Они мне тоже ни к чему. Я выпустил руку Надин. Запоздало стало стыдно, а перед глазами плыл серый туман. Я ведь обещал себе, что больше никогда… Никогда не позволю Виктору Вейрану вытирать об меня ноги, но достаточно было всего одного его взгляда, чтобы снова почувствовать себя шестнадцатилетним мальчишкой у ворот отцовского дома. Когда же это закончится? Когда сумею забыть? — Андре… — Уходи, — обернулся я к Надин. — Пожалуйста. Дай мне побыть одному. — Хорошо. — Она уступила, хоть и видел, как ей этого не хочется. — Только пообещай, что все будет в порядке. — А похоже, что нет? Надин кивнула. — Обещаю, — ответил я. — Со мной ничего не случится. Не обращай внимания, мы с отцом в прошлом просто… переобщались. Да, именно так. Он ненавидит меня, я ненавижу его — все просто. Иди отдыхай. Надин сомневалась, но поняла, что иного от меня не добьется, и тихонько скрылась за дверью. Я наконец-то остался один. Сел перед большим зеркалом и взглянул на себя. Как же я жалок! Магистр? Смешно. Даже эти два идиота больше похожи на магистров. А передо мной был никто. Пустое место. Человек, которого даже Пустота отпустила без лишней платы, лишь бы ушел. Обхватил голову руками. Надин права, все пройдет. Надо просто отдохнуть. А ее слова звоном стояли в ушах. Любит? Ни за что не поверю. Я всегда был реалистом и прекрасно понимал, что меня не за что любить. Но она просто хотела утешить, не в чем ее винить. Сам виноват, что даже Надин испытывает ко мне жалость. Больше такого не повторится. Пообещал себе это несколько десятков раз. Даже если мы с отцом встретимся лицом к лицу, я буду держать удар. Сегодня просто не ожидал, а в следующий раз… Если он, конечно, будет. ГЛАВА 21 Филипп Я вернулся домой достаточно поздно — и то потому, что хотел узнать, пришел ли Андре в магистрат. Он, конечно, обещал, но мог и передумать. Поэтому пришлось попрощаться с Лиз и вспомнить, что у меня есть родной дом. Вот только оказалось, что ни Анри, ни папы дома нет. Меня встречала только мама — Полли укладывала детей спать.