«Вряд ли Сэм когда-либо готовил обед или менял колесо, – думает Рина, – но ведь это ничуть не делает Сэма хуже; его способности намного сильней и тоньше. Поэт светописи. Рыцарь красоты. Добрый друг. Всё ещё только друг, но и это тоже прекрасно». Мысли начинают отдавать крепнущей горечью, но вместе с тем ничтожное одобрение подсобщика Ийра отчего-то отчётливо приятно. С печью она ладит, да. И, надо полагать, гораздо лучше, чем с ровесниками. Пока Рина готовит, а Сэм, отвернувшись, копается в своём рюкзаке, бледноглазый не утруждает себя разговорами. Пьёт воду из бака в углу, зачерпнув её ковшиком – по упрямому подбородку скатываются несколько капель. Наскоро поправляет обмотку на ноге. Коротко велев «не шастать», уходит из дома прочь. Не по долгому времени возвращается с широкой корзиной. Из корзины торчит сныть, какие-то лопушки и нежно-зелёные хвойные веточки, остро пахнущие лесом. Ясно, козе тоже надо кушать. Пересекая с корзиной кухню, не-человек почему-то оставляет пучок травы на столе. И скрывается в «козьей» комнате. Впрочем, со второго взгляда Рина опознаёт в «траве» пёрышки лука, пахучий анетум и ещё нечто, подозрительно напоминающее морковную ботву. Насчёт последнего она не совсем уверена, но свежая зелень к нехитрой трапезе будет в самую масть. За обедом Ийр ест смехотворно мало, будто вовсе не голоден. Зато кудрявую «морковную ботву», на которую не польстились Рина и Сэм, прибирает почти всю. – Вкусно, – говорит Ййр, не то про ботву, не то про результат Рининых кулинарных стараний. – Ужин за мной. Теперь вот что: царь-койка моя. Живите в дальней каморе. Там нормально. Доешьте – идём, одеяльников дам. * * * Бугайчик, едва не подавившись, кашляет, выхлёстывает залпом остатки чая и сообщает, что Ййр неправильно понял – они с Ариной конечно – но не настолько – чтобы жить в одной комнате. Ох, горхаты, пошлите мешок терпежу и ещё пригоршню. – Разберётесь, – отвечает орк. И повторяет ещё раз, медленно, чтобы дошло: – Царь-койка – моя. Живите в дальней. Ибрагимова внучка вскидывает на Кнабера серые глаза, тут же опускает взгляд и маленечко скисает. Тот и не заметил даже. «Ну что с вами делать. Глупее страфилевой холостёжи, маета одна. Никому от этого не хорошо…» Поэтому Ййр, коснувшись девчуриного плеча, добавляет мягче: – Мина почти вылечилась. Завтра её на выпас пущу. Если так оно вам охота… ну, перетащите с утра один лежак, туда, за стенку. Делов-то. – Думаю, так мы и сделаем. Спасибо, – скисшая было, она спокойно подбирает вилкой шматочек румяной поджарки. – Сэм, я почти уверена, что ты не ходишь во сне и не особенно храпишь, иначе твоя мама обязательно бы об этом упомянула, не так ли? Эге, Кнабер от тех ли смирных слов так губы-то и поджал. Рина как ни в чём не бывало интересуется, чем хворала козочка. – Шерстень под брюхо цапнул, – объясняет Ййр. – Чесалась… разодрала себе там копытищами, вот на дому лечил. Рина подпирает щёку кулаком, слушает даже с интересом. Помогает Ййру ясными маленькими вопросами – орку легко и уютно ей отвечать. Шерстень – длинная муха с жалом, злая, жёлтая; вообще редкая напасть. Кусачей насекомой не так чтоб много; клещи бывают и разная лесная вошь. А комарьё с гнусом не любят здешнего ветра. Донимают только, если влезешь в самые низинные трущобы посерёд острова, а и нечего там делать. Лечил чёрным мылом да чистыми перевязками. То-то надо было следить, чтобы Мина не раздряпала тишком тряпочки. Когда бы не расчёс до живого мяса – помогли бы и луковица, и жёваная петруха. А то ласковая гвинора, трава-обнимка, ни кляпа здесь не растёт… Во всё недолгое времечко наконец-то толкового разговора Кнабер ёрзает на своей табуретке и всё-таки улучает продых, чтоб вклиниться: – Если кажется, что я или Рина согласимся жить в этом козлятнике… Ййр только успевает ухом дёрнуть в его сторону, но Ибрагимова внучка тут же отвечает: – Почему нет? Я ничуть не против, Сэм, правда. Там очень чистенько, а комната светлая и тёплая. И потом, какие у нас варианты? – Ну хорошо, – бугайчик кладёт вилку в опустевшую алюминиевую посудину перед собою. – Про насекомых мы уже наслушались, про коз – тоже. А что насчёт страфилей? Ох, человек. Ну и что именно ты хочешь услышать? Сам-то хоть знаешь? Ййр, желая понять, смотрит Сэму в лицо – лицо гладкое, без отметин, только слабая сердитая складочка меж бровей да мелкий светлый пух по щекам, ха, вроде птенцового. – А что – насчёт – страфилей? – уточняет орк. Тот было сбивается с толку, но – молодец – довольно быстро подхватывается: – Хотя бы… сколько их? Примерное число. Если отчёты Фонда последние шесть лет были фальшивыми, то… Красиво или хоть бойко закруглить мысль у Кнабера не хватает запала, но это ничего, бывает. – Много, – отвечает Ййр и кивает, будто сам себе. – Расплодились, саври крылатые. Хоть на материк беги. Кнабер набирает побольше воздуху, небось огромадными словами хочет об чём-то высказаться, но тут раздаётся негромкий голос Аришки: – Это замечательная новость. Дедушка Ибрагим был бы счастлив узнать, что страфилей стало много. Я бы очень хотела узнать поточнее, если это возможно. – Живых семей – двадцать восемь. Три вдовы. Старикан Ю, но за этого не скажу. Его давно не видно. С самых первоцветок… Холостёжи чинарём две ватажки, примерно по дюжине. Может, меньше. А слётков и маляшек ихних считать – зря время терять. Девчура сидит прямо, глаза будто шпаренные, взгляд уплыл во что-то невидимое. А улыбается… – Ходжкин в своих ложных отчётах был не настолько смел. Ты слышишь, Сэм? Это потрясающе! На мгновение Ййру чудится, что курносая девчура вот-вот выкинет какой-нибудь фортель – то ли обнимет орчару в охапочку, то ли влепит поцелуй, что есть духу. Что ж, если у неё и мелькнула такая блажь, то скороуспешно и миновала, слава шальным горхатам. Комментарий к главе 5 * Примечание просто так. Анетум – ето наш родной огородный укроп, ботаническое его заглавие. «Морковная ботва» – не что иное, как морковная ботва; не зря я её в детстве жрал, когда никто не видит, в ней, как позже выяснилось, туча витаминов и пользительных элементов, и хотя гурманы рекомендуют её подавать к рыбным блюдам, думаю, что к жареной тушёнке с картохой она тоже великолепно пойдёт. Луковый сок и жёваная петруха действительно периодически помогают от укусов некоторых миссикомых, но если у вас под рукой какой-нибудь супрастин, то наверное лучше он, чем огородные средства (хотя наверное кому как). А гвинора/обнимка – увы, трава, знакомая мне исключительно по Тисовушью. Вот такая вот краткая ботаническая справка. Глава 6 Вторая половина дня наполнена бытовой вещественной жизнью и разного рода важными мелочами – обычными и неожиданными. Именитая царь-койка, которую подсобщик не намерен никому уступать, оказывается низким престарелым диванчиком, притаившимся в дальнем углу большой кухни; рыжая обивка местами успела высветлеть до песчаного цвета, на спинке лежат скатанные в рулетики штаны, свитер, пара футболок и бог знает что ещё. Сиденье без лишней аккуратности накрыто клетчатым пледом. Вроде бы ничего такого, но Рина ощущает, что этот уголок станции является, несомненно, очень личной территорией, куда соваться лишний раз не следует. В Дальней комнате громоздится разная мебель: несколько обычных скромных кроватей и тумбочек, солидный шкаф, пара столов – многое разобрано на части и по порядку отставлено к стене. Видимо, не-человек убрал лишнее сюда после того, как остался на станции один, не считая коз. Дальняя такая же просторная, как и «козлятник», в конце концов, каждая из жилых комнат когда-то была рассчитана на проживание трёх-четырёх человек. Из шкафа Ййр извлекает две стопки постельного, пару тонких стёганых тюфяков и несколько шерстяных одеял, предоставив Рине и Сэму самостоятельно распорядиться этим богатством. Сэм посматривает на выданное ему добро с некоторым сомнением, а Рина утыкается в стопку белья лицом и глубоко втягивает носом воздух. Ткань не то чтобы нежная – хлопок-перакль, если такую и любишь, то за долговечность. Рина почти готова была к тому, что ощутит плесневелый дух залежавшегося на полке тряпья, но суровый перакль пахнет почему-то сеном и сухой пижмой. Ждал Ййр или не ждал, что на станции Страфилева края когда-нибудь снова станет… людно? Вскоре комната – по крайней мере, её значительная часть – приобретает почти обжитой вид, да и Сэм, как всегда, не падает духом, пусть пододеяльник и не сразу ему покорился. – Торжественно клянусь, что сегодняшняя ночёвка не нанесёт урона ничьей репутации, – произносит Сэм бодро, расправляя шерстяное тонкое покрывало поверх своей кровати. Наверное, он и не догадывается, что это не очень приятная Рине шутка, но ей не трудно и усмехнуться. Всё-таки славно, что у Сэма снова хорошее настроение. – Ну, если клянёшься… В дверном проёме возникает подсобщик, кидает на пол какую-то длинную желтоватую скатку, разворачивает её пинком – толстая циновка укрывает голый дощатый пол как раз между застеленными кроватями. На тумбочку бледноглазый ставит плошку с короткой непалёной свечой и коробком спичек. – Подожгёте дом – убью, – сообщает он самым будничным тоном, опять же ногами передвигая циновку подальше от тумбочки. Обводит невыразительным взглядом очень притихших людей и добавляет, скалясь: – Ладно, шутка. Но если чё, спасать буду Миньку. – В таком случае мы постараемся не поджечь. Правда, Сэм? Ох, сплошные комики вокруг, надо же. Только, хм, юмор подсобщика причиняет Рине меньше немой тоски. * * * Потом следует весьма познавательная экскурсия через дом. Заранее не угадаешь, что и в какой момент может пригодиться, поэтому Сэм старается подключить всё своё внимание. Всё-таки немного досадно, что не получится оборудовать здесь проявочную, но менять драгоценные плёнки впотьмах, наощупь, Сэм умеет. Один из здешних чуланов для этой цели подойдёт вполне. Орк называет первый чулан «хламовником». Что ж, вполне исчерпывающее описание, комнатёнка в нежилой части станции действительно забита разным хламом, оставшимся, надо думать, с лучших времён. И ещё там полно отчищенных и пустых жестяных банок. Глупость, конечно, однако выглядят эти жестянки жутковато. Все они отсортированы по размерам и аккуратно составлены вдоль стены – банда к банде, рядами, этажиками. Если нечаянно всё это обрушить, шум будет отвратительный… – Склеп, – произносит орк, открывая следующую дверь. Несмотря на такое жуткое название, за дверью нет ничего пугающего – только громада давно сломавшегося генератора, укутанная пыльной плёнкой, и смотанные провода. А, ещё здесь хранятся некоторые инструменты для грубой работы вроде пары лопат, ручной пилы, топора, ящика с разными железками и другие подобные штуки, названия которых никогда не задерживались у Сэма в памяти за ненадобностью. – Почему – склеп? Орк, хмыкнув, пожимает плечами. На Сэма не глядит. – Не знаю. Генератор сдох – Элис назвала. Склеп, Генералова гробница.