* * * Во второй раз Рон является через полный год: на летнюю вахту, к Элис в напарники. Уже, конечно, без своей замечательной куртки, зато с роялем-щелкуном. Старшака Ибрагима не видно уже два года; станционные с прошлой вахты как-то говорили, что он всё же очень стар и к тому же чем-то болен, и добра теперь лучше не ждать, но Ийр про себя полагает, что старый парень ещё всем даст прочихаться и обязательно однажды вернётся на остров поглядеть на крылатых и на свои выжившие яблоньки. В первые седьмички Рон держится так вежливо, что Ййр просто диву даётся – прямо как подменили человека. С Гуннаром Финчу явно было попроще. По приходу тепла Ййр обычно перебирается жить в дровяной сарай, но нынче Элис говорит, чтобы орк не дурил – народу в доме и так мало. Вообще-то Ййр любит смолистый дровяной дух, но спать на кухонном диване здорово и удобно, и он остаётся. Под самый исход прошедшей зимы погиб Ицин рыжак, не дожил до буйного весеннего времени страфильих драк и песен. Ййр сам слышал над островом горький и протяжный плач белохвостой – так нутро и выстудило, почти до самого донышка. От чего это помер такой большой и сильный летун, Ййр в точности не знает, но мало ли бывает на то причин. Может, перемёрз да расхворался. А может, расшибся от дурацкого промаха при охоте. Ййр никому не говорит, что разыскал её дом в неблизкой низинке. Не говорит и о том, что он там услышал, и что сделал потом. Старшаку бы рассказал, а другим не решается. Опять как начнут спорить про «естественный отбор», того и гляди, все уши свянут. Ици-то осталась с малюсеньким писклом, получившимся, верно, от осенних воздушных танцев. Таким труднее выжить, а с одним родителем – и тем более. Тут бы в самую пору плюнуть с досады да вот так руками развести: ну всё бывает. Но Ййр решает рискнуть. Невдалеке от Ициного дома появляется пара самодельных кроличьих ловушек, самых простецких: ямка с «крышей» да яблочная приманка на бечеве. Поздний Янтарь, конечно, подвял за месяцы хранения, но вряд ли кролики будут воротить нос. Позже Ййр находит обе ловушки явно сработавшими на славу – и ограбленными. А маляшка из высокого дома пищит уже веселей. И тогда Ййр разгребает подтаявший снег и выбивает новую ямку… Лишь однажды орк застаёт в своей ловушке живого кролика – и неподалёку видит белохвостую. Глаза у неё всё такие же яростные и холодные, только в тёмных окружьях, и сама тоща, неопрятна. Взглянув на Ййра, она не торопится напасть и не улетает прочь – только отворачивается, нахохлившись, и сдавленно клекочет. Жри, мол, подавись своим кроликом, злодей, нынче я не сильна, а то бы… – Ици, – говорит орк. – Ици. И отступает медленно за голые деревья. * * * Летний Рон нравится Ййру куда больше зимнего. Пошучивает про орков он явно реже. Взял даже обыкновение что-нибудь объяснять, а самого Ййра при этом зовёт не иначе как «мой друг» – отрадно такое слышать. Да не так уж много у летнего Рона свободного времени – всё щёлкает на рояле, чего за крылатыми насмотрел, и радуется. Раз Ййр пытается сам рассказать Рону, как сильно горевала Ици по своему помершему рыжаку, как долгим плачем надрывала сердце. Выслушав, Финч в который раз принимается терпеливо объяснять: низших созданий не следует равнять с высшими, что бы там ни казалось и как бы ни хотелось приписывать им глубину настоящих чувств и ясного разума. Ййр не соглашается признать Рональдову правоту, и Финч сперва хмурится, но тут же, будто опомнившись, улыбается и произносит весело: – Мой друг, я понимаю. Смотри-ка, я сам только что совершил ту же самую ошибку! А когда Элис не слышит, Рон Финч даже начинает заливать Ийру что-нибудь касательно женщин. Начало заводит всегда какое-нибудь похожее, к примеру: – Мой друг, не правда ли, когда женщина не реализуется в любви, она… Тут уж Ййр не способен ни согласиться, ни поспорить, поскольку тех людей, которые женщины, он знает гораздо меньшее число, по сравнению с мужиками или со страфилями обоих полов. На эти речуги Ййр только плечами пожимает и иногда про себя любопытничает: а чего такого же умного Рон заливает в уши Элис об орках, когда самого Ййра нет поблизости? И лето происходит своим обычным порядком. И всё нормально. Даже хорошо. Вплоть до того проклятого дня… * * * Ришка сидит на своей застеленной койке, забравшись с ногами, укутавшись в свой красивый плат – морозит её с недосыпу. Ййр – напротив, на стуле верхом, уложив локти поверх деревянной спинки. Чем дальше, тем тяжелей рассказывать внятно, однако Риша слушает все корявые слова, ясная и серьёзная. – Потом… было, они с Элис собачиться начали. Ну как собачиться. Элис на Рона наорёт, а он тишком так отвечает, и всё с улыбочкой. Она его всё «этикой» ругала. А он «наукой» отбрёхивался. Одним разом, я думал, до драки у них дойдёт. Но нет. Рон извинился тогда и вроде притих. Дней, может, пять прошли смирно… Ййр смолкает, трёт лицо ладонью. Но Риша ждёт, и орк продолжает. – Он ведь другом меня звал. Рон Финч. Поймал меня как-то на улице и говорит: «Пойдём, поможешь». Шли долго. Я вроде и смекаю – куда, а сам думаю: да не. Зачем Рону сдалось туда соваться? Подходим уже в самые Ицины угодья, и тут он мне достаёт вороток и каску. «На, – говорит, – сейчас поглядим: если страфиль на добычу полетела, ты слазь, птенца ейного мне достань». «Да ну. За каким рожном тебе пискло», – говорю. Он давай объяснять, а я стою столбом и ушами хлопаю, мне-то непонятно! Рон только рукой махнул. «Не можешь понять – значит, не твоего ума дело, а лезь и достань». «Да ну тебя к едреням, – говорю, – не дело задумал – дитё у мамки красть. И у какой мамки! Лезь сам доставай: пискло заголосит – Ици тебе кишки выпустит и по веткам развесит». И ворот с каской под ноги бросаю. И обратно иду. Иду и не верю, что Рон туда полезет, дома ли Ици, нет ли – он же умный. Шагаю, не тороплюсь, а сам жду, когда Рон меня догонит… А когда он заорал… Даже имя моё вспомнил… Понесло меня назад в полный мах. Рон, видать, пискла-то и пальцем тронуть не успел, только, может, начал наверх подбираться – Ици налетела, и наземь его, а сама молчок, как при лютой охоте. Курточку как есть разодрала, а крови нет, только блестит чего-то… тусклое… Со второго ли, с какого налёту она и увязни когтями-то в воротке, рвётся-рвётся, а всё не отскочить. Ну, Рон, понятно, орёт, дерутся они, один другого ломают. Рону-то вроде ничего, а долго ли страфили старой крыло изломать? И тут оба мне орут: «Помоги…» По-страфильему некрепко разбирал тогда, но уж этот клик – твёрдо. Я озлился… * * * Всё-таки недостаёт слов рассказать, как, не думая, отвёл Рону Финчу подбородок, как приколол под челюсть простым точёным ножиком, как, воя, отпутывал страшные когти Ици от залитого человечьей кровью кольчужного высокого ворота. – Челюсть она уже последним налётом вырвала, с убитого, – выговаривает Ййр. – Пока я рядом выл лежал. А Рон всё-таки был умный. У него в курточке такие пластины были вшиты – вроде не тяжёлые, тонкие, не знавши и не углядишь, а процарапать трудно… Он меня другом звал. На этом Ййр замолкает уже плотно, и дышит, как после непосильно тяжёлой работы. Рина думает, что куртка Финча была когда-то предназначена для езды на мотоцикле, и пластины в ней были витогардовые. Десять лет назад ещё никто не знал, что этот материал жутко вреден для здоровья. – Ис того дня всё изменилось, – говорит Рина тихо. – Страфили признали тебя… Она не может подобрать верное слово, но, возможно, оно и не требуется. Ййр кивает. – Признали, да. Я ведь ждал, что сейчас Ици меня рядом с Финчем и положит. А она только пела. Красиво так. Теперь Рина думает сразу о многом, будто ум у неё разделился на каждую важную вещь. О крылатом народе. О яростной Ици-Молнии и её ребёнке. О гордыне и блестящем уме. О Рональде Финче, от которого ей причудой судьбы досталась такая прекрасная пишущая машинка. О его родных, которые заслуживают правды – но только не такой… И о написанных законах, для которых страфили – вроде редчайших белых барсов… но орки – вроде одичалых собак. – И никто… из людей… не узнал? – Не. Ибрагиму бы я сказался. А он не приехал. – А я приехала. – Приехала… вот тебе и рассказал. Рина подаётся вперёд – дотрагивается до орчьей руки в земляном рыжеватом загаре. Ййр опускает голову, чтобы коснуться надбровьем её гладкого лба. Глава 33 Последнее важное дело приходится обдумывать со всех сторон, чтобы вышло правильно. Безупречно всё равно не выйдет, как ни старайся, – понимает Рина. – Но кое-что можно и нужно сделать – подхватить запнувшуюся жизнь, помочь вновь утвердиться на земле Страфилева края.