Дальний медный звон от береговых ворот застаёт Ййра врасплох. Кроме Брук, некому, а зачем ей до уговорённого срока сюда мотаться? Ййр подзывает Саврю. Подставляет спину, чтобы уцепилась за курточную хватайку – и пускается впробежку. Сегодня, ясно, не махом – обычной ровной рысцой. Вниз к воротам ведут две пары знакомых следов, а наверх – три. Ришка и Кнабер не оплошали с засовами. Небось не оплошают и приветить гостью с обычными чайными почестями. Дома Ййр не спешит прямо в кухню, только здоровается из сеней и сразу несёт Саврю в помывочную, чтобы вымыла в тазу лапы, перепачканные мокрой грязью по самый животок. Вроде никаких тревожных известий Брук не принесла – только новый ворох бумажной канители для Рины о поимке какой-то хитрой мошенницы, да полтора десятка утиных яек – слёточка от сердца радуется угощению и тут же высасывает одно с громким хлюпаньем, проколов его крыловым когтем. – А у нас тут переполох был, – сообщает Брук. Вид лакомящейся утиным яйцом страфильей слётки ей, кажется, не в диковинку. А вот рассказать о загадочном происшествии явно невтерпёж было – да Брук и не слишком старается это скрыть. Ййр кладёт на стол локти, вострит уши – послушать. Кнабер тоже расположился довольно удобненько, убрав на полку приехавший с Брук припас, а Ришка ещё хлопочет – кладёт на тарелку сладкие овсяные хлебчики к чаю. – Третьего дня запропали, значит, ребята… – рассказчица невторопях перечисляет разные человеческие погонялова пропавших, их родственные связи внутри компании и с поселковыми жителями разной степени почтенности. Не так чтобы это было важно для слушателей, зато для самой Брук – ещё как; Ййр со всеми этими людьми вообще знаком почти исключительно по её рассказам. – Все, считай, школота ещё, или с этого года выпустились, – Брук загибает пальцы, – получается, парней шестеро и две девчонки с ними. Сговорились вроде как отметить окончание наук. Софи бы им выпивку не продала, так они подговорили Ника, старого поганца… Далее Брук подробно объясняет, каким образом и у чьих именно родителей бедовая «школота» сбодала пару лодок. – Господи, я надеюсь, они в порядке? – Рина не выдерживает основательного стиля повествования госпожи Брук, и та с лёгкой досадой раскрывает-таки интригу. – Сегодня в ночь притащились, охламоны… Девицы и младший Эсгрин ещё ничего, обделались лёгким испугом, нутам, синяки, шишки, ничего серьёзного. А вот прочие! У кого зубов поубавилось, у кого лицо в котлетку. У Чарли-переростка вот так восемь пальцев сломаны! – госпожа Брук выставляет перед собой руки с поджатыми большими пальцами. – А у его братца – только четыре, и ухо всмятку. Притащились, словом, как чертями избитые. И ведь хором все говорят, что поплыли отмечать на Черничину – островок здесь в заливе, подальше от вас к югу будет, если кто не знает. И сидели себе тихо-мирно, чисто лимонады пили, шашлычок жарили, а напала на них нечистая сила вроде диких феяр и всех как есть заморочила. Даже священникова племянника! Госпожа Брук делает паузу, чтобы положить в рот печенье и, возможно, насладиться эффектом своего рассказа. Глядит почему-то на Ййра пристально, жуёт печенье. Орк хмыкает, прищурив глаз. Протягивает Савре ещё одно утиное яйцо – маленькая страфиль всё не решалась перебить рассказ щедрой гостьи своей просьбой. – Феяр тут не водится уже лет триста, подчистую извели, по всем окрестностям, когда здесь форт строили, – сообщает Брук. – Черничина – земелька маленькая, не чета вашему Дикому, и нарочно не заплутаешь, чтоб на сутки… А как уж в больницу ехать не хотели, самые-то битые! Пришли выли, а в больницу упирались ехать, едва ли не силком пришлось тащить. – Это ещё почему? – удивляется Кнабер. Ййр, кашлянув, произносит нехотя: – Так если у них кроме бухла ещё поганого порошка с собой было. Бухло с порошком бодяжить – ещё и не такие черти полезут. А ваши людские штопальщики, которые в больнице, они хорошо на крови гадать умеют, я слыхал. Возьмут крови с ложку и всё распишут. – Верно! – кивает Брук. – Небось под этим делом и сами себя отмудо… гм, побили. Могло и такое быть. Она снова взглядывает на Ййра, и тот отвечает равнодушно: – Очень могло. Госпожа Брук закладывает ногу на ногу и возводит глаза к потолку. – Слава богу, по Черничине куролесили, а не сюда на Дикий их принесло. Савря с громким хлюпаньем расправляется со своим лакомством. – Да, – голос у Ййра спокойный. – хорошо, что их тут не было. – Вот и я думаю, что живьём бы не ушли. Дёшево отделались… А ведь могли бы и попереться на страфилей посмотреть, раз ума-то меньше чем у баранов. Рина сидит на своей табуретке очень тихо и неподвижно. В кружку свою, едва не обжигаясь, вцепляется так, что белеют пальцы. Посмотреть на Ййра она не отваживается. Голос-гармонь осторожно проводит распев, и слова – как дружески протянутая рука, каким бы нелепым ни казалось такое сравнение. – Ввернулись бы старым страфилям – сыскал бы я через год-другой ихние объеденные головы. Кому оно надо – со всех сторон худо бы пришлось. Совсем никуда. А так живые. Хотя и глупые. Сэм рассуждает тоном изрядно пожившего человека: все подобные беды, по скромному его мнению, происходят от того, что не находит молодёжь своего высокого призвания. Глава 22 Целый остаток дня и весь долгий вечер, видно, не живёт Ришка в добром спокойствии – мается. В обычных делах держится за привычку, только отвечает иногда невпопад. А вот писанина нейдёт: бывший Рональдов рояль из Ближней подаёт железный голос совсем неохотно, с долгой передышкой, а потом вовсе – стук-стук и глухо. Догадалась девчура влёт, небось не хуже самой Брук. И теперь наверное молчком сама с собой рассудить старается, как ей такой догадливой жить-то теперь при орчаре, одним домом. Брук-то всё давно уж себе раскумекала, ну так Брук изрядно постарше. И всех побитых знает ещё от младенческих сопель. Прощалась – прежде чем расчихать мотор своей газолинки, сказала: ой славно, что все охламоны молодые вернулись живёхоньки и даже без чересчур серьёзных увечий. Джули вот у мамки одна, на Боба у всей родни надежды – больно уродился умный, хотя по виду не скажешь, и Эсгрины такие хорошие люди, а даже плохим не пожелаешь, чтобы дети от собственной придури без следа сгинули; век теперь родителям-то бога молить, что не случилось никакой непоправимой беды. Ййр кивает, соглашаясь. Это и впрямь большая удача. И много, много самого чёрного труда. Пока Ййр провожал, девчура так и не оповестила Кнабера о своей правдивой догадке: то ли не знает, как подступиться, то ли считает, что бугайчику об этом знать незачем. Но сама тишком тяготится. Ни о чём не спрашивает. Не отзывает Ййра в сторонку, чтобы поговорить. Маятно за Ришкино страданье. Пораненая рука заживёт не по многим дням. До чьих-то там молитв богу орку тоже нет никакого интереса. А Ришка мается. Ййр решает немного выждать, не переть напрямик. Девчура умная, сама на правду вышла, глядишь, в удачный час выйдет и на разговор. Саврю нынче пораньше обычного сморил сон; ничего удивительного, среди ночи-то скакала, встречала Ййра после отлучки. Ришка сегодня и сама умотавшаяся с утра пораньше, а всё сидит над своей кружкой с вечерней бурдой из трёх порошков – тихая, зевает как-то носом. Складывает так и сяк затейливо лист бумаги. Это дело у неё всё не выходит толком – раз за разом расправляет лист и подгибает наново. Бугайчик уж и бурду свою допил, и вдоль по сеням туда-сюда прошлялся, и умыться сходил перед спаньём, а Ибрагимов отродышек всё сидит, бумажку свою на столе крутит. – Риш… – окликает Ййр тихонько. Вскидывает серые глазища – взглядом горьким как ошпарила. Сейчас скажет – тварь ты вражеская, зачем безвинныхлюдей бил. И будет совсем больно. Больней, чем когда-то Ици с налёту полоснула когтищами до самой черепной кости. Может, даже больней, чем за все двадцать три года на Диком. – Я не представляю, как ты мог их всех вытащить, живыми, – произносит девчура почти шёпотом. – Почему страфили не изувечили и не убили ни одного из… этих ребят. Меня и Сэма за щелчок фотоаппарата чуть на клочки не изорвали. И Савря сначала на Сэма так бросилась… Не дрожит человечий голосок, всё выговаривает ясно, да сами слова настолько нежданные, что Ййру не сразу удаётся сложить их одно к одному. – Скажи правду, – продолжает Ришка с самым Ибрагимовым упрямством, – мне нужно знать. Они… ты на самом деле сильно поранился, да? – Не. Устал больше. – Ййр переводит дух от неслучившейся боли. – Костяшки разодрал мал-мало об ихние зубы… костяшки у меня отвычные. Руку поранило, когда у самого борзенького железяку отбирать пришлось. Ну и один изловчился в голень пнуть. Вот и вся обида. Задирает левую солпину – показывает налившийся густым цветом синяк. * * * Ришка желает послушать правду, а правду орку рассказывать не в пример проще, чем обиняками вихлять. Мёртвая берёза на Барсучьем носу собралась-таки повалиться и угодила наискосок по самому забору. Ийр с месяц уже не наведывался на тот край и о берёзе не знал, а крылатым, видно, было ни кчёму – упала и упала, вот уж чудо великое, было бы об чём говорить. Забор устоял – всё ещё крепкий, толково построенный – только малость перекосился, но стало можно пролезть, хотя и с трудом. Если любопытная людская молодь и раньше брала лодку-другую и меряла залив, то могли загодя усмотреть с воды такую возможность – забраться куда не просят. Возле Барсучьего второй годок проживает один из тех шестерых крылатых, которых Ийру довелось выходить. То есть проживает он там не один, а с ещё одной летуньей-умницей. Полетели, позвали ближних друзей и подруг, послали весть до самого орча-ры; присматривали за чужаками скрытно; сдерживали и тех своих сородичей, у которых до чужаков только одна справедливость: полез незваным, крадёшься, тревожишь страфилей своими непонятными намерениями – умрёшь. По Ийрову разумению, если кому и должны побитые человечьи ребята жизнью кланяться, так в первую очередь этой паре. А что они же заманили незваных поглубже в лес и потом неплохо пугали, поджидая Ййра и не показываясь на глаза толком – тоже по-своему умно сделали. Отчаянно не хватает усвоенной людской речи, чтобы передать умной Ришке кое-что по-настоящему важное и удивительное. Гораздо важнее, чем какие-то там глупые чужаки. – Страфилям теперь хорошо живётся. Здесь, на Диком. Когда давно никто не лезет… Из крылатых иные вот стали труд-лишень на себя брать, о котором прежде и не думали. Не то чтоб ладно у них получается… а стали труд брать. Шут знает почему. Хорошая жизнь им сложно даётся, с непривычки. Девчура старается помочь: – Труд? Это например какой?