– А я и спички взяла, – отвечает Рина. – Разогреем на костерке, ты же умеешь… Должно быть, мысль о разогретой тушёнке, пусть даже свиной, вполне убеждает Сэма. – Ты всё-таки умница, – признаёт он. – Я всегда это говорил. Меж древесных стволов уже можно различить живое сияние моря. Эри ожидает их на том самом ясене, где обедала кроликом по пути сюда. Она снова кажется бесстрастной, и только в лиловом взоре чудится Рине задумчивость и печаль. – Эри, спасибо, – говорит Рина. Тёмная страфиль недолго всматривается ей в глаза, и потом безмолвно улетает прочь вдоль высокого берега. Глава 13 Недалеко от тропы удалось разыскать подходящее для костра место и немного мелкого сухого хвороста на растопку. А вот с пригодными палками покрупней дело идёт трудно. Сэм приволок несколько толстых мёртвых ветвей, но они чересчур длинные, и лишь одна оказалась в достаточной степени сухой, чтобы разломать на части. Рине было бы даже немного стыдно перед Сэмом, но он увлечён и, кажется, рад возможности себя проявить. Сказал сидеть и отдыхать, пока он разыщет чуть подальше в лесу что-нибудь подходящее для костра – голос весёлый, деловитый. Рина, усевшись на рюкзак, раскладывает свой маленький дорожный припас: коробок спичек, воду в бутылке, печенья и жестянку с тушёной свининой. Так забавно: ум её сейчас словно разделён на две неравные части. Одна часть, спокойная и деятельная, живо задаётся вопросом, чем же Сэм будет есть тушёнку – об этом при поспешных сборах Рина совсем не подумала. Может, подцеплять печеньем? Или лучше каким-нибудь гладким кусочком коры? Спокойная часть ума, впрочем, очень быстро находит вполне изящное решение и уже прикидывает, как поудобнее согнуть тонкую консервную крышку, чтобы вышло подобие ложки. Даже если у самой Рины не слишком хорошо получится, так ведь у Сэма более сильные пальцы. Нужно будет просто объяснить ему свою задумку, вот и всё. Ну а вторая часть в это время переполнена печалью и жалостью к старому Ю. Рина вспоминает драгоценные фотографии страфилей, которые хранил дедушка Ибрагим – ещё чёрно-белые, или сепия в тёплых приглушённо-коричневых тонах. Рина тысячу раз их рассматривала. И конечно, между прочих крылатых там был Ю. Совсем молодой, с таким недоверчивым взглядом на умном лице. Ведь это он, Ю, спас Страфилев край в тот первый, самый тяжкий год, когда Рины ещё и не было на свете. Первые спасённые, которых дедушка Ибрагим и его люди сумели разыскать и выкупить из неволи, действительно были в ужасном состоянии. Немало было и раненых, но даже не в этом дело. Хуже всего, что все они были сломлены и безумны. Дедушка, с его чутьём и разумом изобретателя, одним из первых догадался: страфили отчего-то не переносят некоторых радиочастот. Буквально – сходят с ума, не могут больше охотиться, умирают от истощения или от усталости в беспорядочном, непрерывном полёте… Вот почему далёкий остров Дикий оказался такой удачей и надеждой на спасение: природная «мёртвая зона», к тому же удалённая от тех, кто хотел бы прибрать к рукам последних сказочных страфилей ради забавы или выгоды. Но спасённые продолжали гибнуть. Несмотря на все усилия. Несмотря на лучший уход, который только можно было им предоставить. Никто из первых одиннадцати крылатых на острове не проявлял воли к жизни. Шестеро погибли, так и не оправившись. Дедушка не привык сдаваться. Но даже лучшие специалисты, которых он смог разыскать в ту, первую островную команду, уже начали говорить, что дело безнадёжно. Что у великой мечты Ибрагима и у фантастических крылатых созданий, очевидно, нет и не будет никакого будущего. Но Ю взлетел. Восходящий Ветер сделал чудо. Он спас Страфилев край. «Не успели как следует испугаться, недосчитавшись с утра этого удальца. Глядь, а он сидит на самой крыше! И сейчас вижу его, Ариш, как наяву. Сидит, и взгляд лихой, совсем здоровый. Новую черепичку когтем сорвал, как шелуху с семечки, будто баловался. И взлетел в небо…» – И его крылья заслонили золотое Солнце… – шепчет Рина вслух, повторяя слова дедушки Ибрагима. «Другие крылатые смотрели на его полёт так пристально, так жадно. Будто они все начали пробуждаться от своих кошмаров, понимаешь? Когда он полетел… тогда я впервые в жизни плакал от счастья». Рина чувствует, как из уголка её глаза скатывается одна горячая слезинка. А вторая повисла в ресницах, Рина моргает, чтобы её стряхнуть. «А второй раз я так же плакал, когда тебя на руки взял. Маленькая была, будто кошурка. А уже смотрела ясно, строго так…» – «Ну деда! Ладно я, я же обыкновенная! Ты лучше про страфилей расскажи. Пожалуйста!..» Печаль и жалость легчают. Они словно теплеют там, в тёмной своей сердцевине, и становятся чем-то иным. Рина благодарна. Теперь тот юный страфиль с чёрно-белой фотографии обретает в её памяти жгуче живой опаловый взор. И яркое стальное оперение, гладкое и блестящее, тронутое на груди самоцветными переливами. Ю поцеловал её в лоб на прощанье, точно она ему родня, как Эри. Теперь Рина счастлива, что повидала Восходящего Ветра. И взаправду поговорила с ним немного – о таком разговоре с самим Восходящим Ветром дедушка навряд ли даже мечтал. * * * Краем глаза Рина замечает иногда между деревьев поодаль мелькающую красную бандану Сэма. Чуть слышны и его передвижения. Вся эта возня с хворостом выходит довольно долгая, но, может быть, уже стоит разжечь костерок из того, что есть? Нет, торопиться совсем не хочется. Как это бывает, когда непростые чувства наполняют нутро доверху и через край, Рина сейчас совершенно не чувствует голода. За эту особенность дедушка смешно величал её «нервоядной». Вероятно, не следует и просить Сэма оставить часть тушёнки для Ййра, жестяночка всё же небольшая, ему и одному едва ли хватит хотя бы поесть вполсыта, но Рина прибережёт хотя бы печеньев. Пускай это лишь крошечный и бледный знак её благодарности за то, что Ййр разрешил увидеть живого Ю и за то, что Восходящий Ветер отправился умирать с таким счастливым лицом. На секунду Рину колет лёгкое беспокойство: яркая бандана почему-то совсем пропадает из виду. Но мирные звуки поиска пригодных палок никуда не деваются, Сэм никуда не пропал, всё в порядке. * * * Родник под лысой кручей всё такой же студёный, тонкий и говорливый. Мыться его водой несподручно, но Ййр раз за разом терпеливо набирает обжигающе ледяную земную слезу в онемевшие ладони. Трёт запылавшую, будто немного чужую кожу. Проливает воду из горсти на плечо, на спину, на затылок – ловко Аришка достригла, ровнёхонько и под корень… Восходящий Ветер волен теперь наполнять крылья всех своих живых отродий и иных страфилей. Играть в ветвях. Касаться волн и обнимать берега, никогда больше не боясь падения. Прилетит и побрякать подвешенными жестянками. Хворый запах, дух немощи и бессилия, больше не принадлежит Ю. Да и никогда ему по-настоящему не был сроден, если по всей правде. Остатки этого неправдивого запаха, ещё цепляющиеся за орчью шкуру, должны быть смыты. Одёжку… ну, одёжку гораздо сподручнее будет постирать дома, с едким чёрным мылом, поэтому придётся немного потерпеть. Вымывшись быстро, но со всем возможным старанием, Ййр не спешит одеться – даёт себе минутку обсохнуть. Сердце гулко бьётся, гонит горячую кровь по всему замершему телу. Шальной порыв заслоняет солнце белым вихрастым облачком – налетев, захлёстывает со спины да по мокрой коже, обдаёт дрожью. – Ю, сборзел, ты, засранец… – сквозь зубы ругается Ййр и, крепко зажмурившись, трёт ладонью глаза. Ну, хорош, освежившись – теперь время скоренько натащить на себя сухие тряпки, тщательно обуться и согреться бегом во весь мах, напрямик к своей окрайней тропе. Негоже всё-таки надолго оставлять людят одних. * * * Когда раздаётся крик, Рина в первое мгновение каменеет. Раскалённым осколком прочь отскакивает мысль – нет, не Сэм, не Сэм, это крик животного, попавшего в какую-то западню. Но ужас не даёт размышлять, не даёт и толком солгать самой себе. Неуклюже вскочив на тряские ноги, Рина подхватывает с земли первую попавшуюся ветку из оказавшихся негодными для костра. Спотыкается о кривой древесный корень, каким-то чудом удерживается от почти неизбежного падения – и без единой внятной мысли бросается вперёд, на крик, точно никакой маленькой, слабой, усталой плаксы Рины Стаховой и нет вовсе – а есть только Сэм, и Сэм попал в беду. * * * Беда упала на Сэма молчком, с лиственницы, вцепилась в сильные плечи и молотит по воздуху чем-то корявым и грязносерым. Подоспевшая Рина ничего не успевает предпринять толком. Сэм справляется. Захлебнувшись воплем, он сдирает беду с себя и швыряет с размаху об землю. Рина крепко прижимает ко рту ладонь, кажется, её сейчас стошнило бы от страха, да только на удачу она с утра ничего не ела. Рубашка Сэма разодрана, и футболка под ней – тоже, на ткани возле рванок кое-где проступает кровь. В ту же секунду Рина слышит откуда-то слева какую-то несуразную хрипловатую брань. Господи, это, наверное, самые прекрасные звуки на свете – Ййр бежит прямо к ним, барсовым мягким скоком, это его орчий голос и оранжевая шапочка – значит, уже почти можно не бояться так сильно. Бледный, пошатывающийся Сэм, скривясь от боли, испуга и отвращения, только заносит ногу, чтобы пнуть копошащуюся на земле беду, но не успевает. Орк, не укоротив шага, свирепым тычком сбивает Сэма с ног. Беда еле слышно поскуливает, охает и ползёт под ближний куст бирючины. Едва удостоив взглядом причину всех этих несчастий, орк смотрит куда-то наверх, быстро обшаривает бледными глазами высокие ветви. Потом поворачивается к людям лицом. Рине делается раз в двадцать страшнее и хуже, чем от первого Сэмова крика. Но орк, будто с усилием, стирает с лица жестокий оскал. И выговаривает негромким, будничным голосом: – Лежи, Кнабер, не шелохнись. Ришка, положь палку.