Мила завороженно смотрит до этого момента, затем отворачивается и корчит гримасу. Неужели в толпе во дворе настоящие беременные женщины? Определенно нет, после случившегося на контрольно-пропускном пункте. Нет, об этом рассказывала Стойкость: в моду вошли накладки на живот, изображающие беременность. Перед Милой останавливается группа девиц, подчеркнуто непритязательных, в джинсах и топах на бретельках, все с телефонами. – Вы тоже участники выставки? – говорит предводитель, направляя на них свой телефон. Телефон в розовом чехле с подмигивающей кошкой. – А вы кого изображаете? – Слышала ли ты Слово, сестра? – пробует Коул. – Мы принадлежим к Церкви. Ты не хотела бы покаяться вместе с нами? Подробная информация здесь. – Она протягивает листовку, гарантированное средство избавиться от любопытных. Вот только девица берет листовку и внимательно ее изучает, подруги заглядывают ей через плечо. – О господи, Церковь всех печалей! Ребята, я о вас слышала! – На этой неделе должно произойти… как это там? – Другая девица щелкает пальцами, стараясь вспомнить вылетевшее из головы слово. – Ну, знаете? На той знаменитой стоянке в Майами-Бич. – «Ликование», – подсказывает Мила. – В Храме радости. – Точно! Эй, Джозефа, ну-ка, тащи сюда штатив и микрофон! Можно взять у вас интервью? Это для моего канала в «Ютубе». – Нет. Мы… э… не можем. Это противно нормам Церкви. – Коул поднимает ладонь в древнем как мир жесте, оберегающем от бульварных писак. – Вы не общаетесь с соцсетями? Но как же вы распространяете свое учение? Ну же, – упрашивает девица, – я прикреплю ссылку на вашу интернет-страничку. – Фотографироваться и сниматься в видео противоречит нашим верованиям, – стоит на своем Коул. – Это грех тщеславия и гордыни. – А что, если мы направим камеру на себя, вас в кадре не будет, только голоса. И, может быть, вы произнесете молитву или что там еще, и мы это заснимем? – Об этом не может быть и речи. Сожалею. – Вы верите в то, что мужчины вернутся? – покраснев под своей «речью», быстро произносит Мила. – Да, конечно, рано или поздно. Существуют разные государственные программы и прочее дерьмо. Но это случится не сразу, да? – А мы вообще хотим, чтобы они вернулись? Пиво, футбол и приятели целыми днями! Менсплайнинг[99]! Я сыта этим по горло! – Ну-ка, Таммани, выложи им всё! – Да ты даже не помнишь это! – резко замечает Коул. – Сколько тебе лет? Пятнадцать? – Хотите рассказать нам об этом? Хотите нас просветить? Пожалуйста, говорите в микрофон, – упрашивает девица с розовой кошкой. – Или, быть может, вы произнесете молитву? Всего одну! – Пожалуйста, прекратите снимать нас. Это неуважительно. – А навязывать свои религиозные взгляды совершенно незнакомым людям – это как? – Мы же сказали – нет! – без предупреждения восклицает Мила. Она с такой силой пихает предводительницу в грудь, что та роняет свой телефон, после чего разворачивается и убегает. – Мила! Девица наклоняется, чтобы поднять свой телефон, лежащий экраном вниз на асфальте. Она изучает покрывшийся паутиной трещинок экран. – О нет! Вы разбили мой телефон! – Извините. Мила не в себе. Извините, мы должны идти. – Лучше беги, сучка! – окликает ее вдогонку одна из девиц. – Мы сняли это на видео! – Будь уверена, это разойдется по всей сети! – кричит предводительница. «Нападение монашки в стране детей». Ты станешь знаменитостью! 51. Майлс: Моральная ответственность видов, находящихся под угрозой исчезновения – Я тебя искала везде! – говорит мама, когда находит его в задней части автобуса. Майлс сидит у окна и наблюдает за местными жителями, которые ждут, когда сестры соберутся и уедут. Он уже полностью готов к «Ликованию». – Нельзя убегать вот так, не сказав ни слова! – Мама хватает его за руку, трясет ее. – Хочешь нарваться на насилие над ребенком? – Он высвобождает руку. – Это несправедливо, – обиженно говорит мама и тут же взрывается: – И это говорит человек, ударивший девочку-подростка перед объективом камеры! – Она не хотела тебя слушать. Вела себя неуважительно. Я сожалею о том, что так получилось, ты довольна? Мать Низшая меня простит. – Господи, тигренок, самый неподходящий момент! – Мама поднимает вуаль и трет лоб. – Как насчет того, чтобы прогуляться, очистить голову, встряхнуться? – У меня нет настроения. – Так и будешь сидеть в этом автобусе? – А почему бы и нет? Мама садится рядом, и они молча ждут, когда вернутся остальные. Майами-Бич – это кое-что получше. До начала «Ликования» еще остается часа два, поэтому сестры разбредаются по дощатому настилу, петляющему между пляжем и гламурными гостиницами со сверкающими бассейнами за оградой. Жарко и душно, накрапывает неуверенный дождик. «Решись же наконец!» – думает Майлс, глядя на тучи. Мама поняла намек и оставила его в покое. Но по-прежнему вздыхает, по-прежнему заламывает руки, потому что та-а-а-ак тревожится за него. Щедрость объясняет, что гостиницы по большей части превращены в элитное жилье. – Долго так не продлится, изменение климата, штормы и повышение уровня моря, но пока что все эти богатенькие девочки обрели греховную жизнь своей мечты на берегу. – А это что такое? – Майлс указывает на позолоченный скелет мамонта, заключенный в стеклянную витрину, застывший во дворе одной из гостиниц. – Этот парень обрел смерть своей мечты? – Полагаю, он предпочел бы быть живым, – говорит Щедрость. – Вряд ли, если он оставался последним. Давление было бы слишком велико. Выживание всего его биологического вида лежало бы на его волосатых плечах. – Это была бы очень большая ответственность. Или это могло стать освобождением. – Я думаю, бедняга хотел просто бросить все к черту. Давление было чересчур большим. Неудивительно, что он умер. – Ты смышленая девочка. – Щедрость ласково хлопает его по спине между лопатками, но она начисто забыла про свою силу. – Вот только ты слишком много думаешь. – Это у меня от мамы. Будь ты проклята, генетика! – Он потрясает кулаком, грозя небу. В серой пелене появился голубой просвет, на воде солнечные блики, отражающиеся от гребешков волн. Майлс спускается на берег вместе со Щедростью, и та плюхается на мокрый песок рядом с Целомудрием и Стойкостью, уже успевшими устроиться поудобнее. Стойкость поднимает лицо к перемежающемуся солнцу, закрыв глаза. Целомудрие задрала подол «апологии», однако Щедрость опускает его назад, закрывая обнаженную плоть и святотатственные татуировки. – Посидишь с нами? – Нет, лучше прогуляюсь немного. Майлс бредет по песку, засасывающему его выданные в церкви белые кроссовки, однако показывать всем свои босые ноги он не хочет. «Апология» – это доспехи, защищающие от сумятицы окружающего мира, – а мама ведет себя как корова. Определенно, это грех – проклинать ее. «Люби и слушайся своих родителей!» А нельзя обойтись только одним родителем? Любить и слушаться папу, который на небе вместе с этим большим парнем Творцом? По крайней мере он не засирает ему мозги. Так, не ругаться. Да. Хорошо. Группа девушек выходит из калитки одной из гостиниц и направляется на пляж. Девушки скидывают сандалии, расстилают на песке полотенца, болтают и смеются. Майлс находит это чересчур оптимистичным, учитывая погоду. Океан такой же серый, как и небо, волны накатываются на песок. Без своих тонких накидок (как там называются эти пляжные кимоно? Вот еще пример непонятного девчачьего сленга) девушки практически голые, бронзовая и эбеновая обнаженная кожа на фоне облегающей ткани крошечных купальников. Майлс подходит к ним, поскольку все равно направлялся в ту сторону. – Привет! – Слушай, малышка, ты кто такая? – Белая девушка с золотистыми волосами, схваченными в высокую прическу в виде ананаса, приподнимается на локтях и всматривается поверх огромных солнцезащитных очков. – Можно немного посидеть с вами? – Ну да, наверное. Если только ты не извращенка. – Ты извращенка? – Это уже очень черная девушка, лежащая неподвижно, как труп, бисеринки пота усеяли нос и лоб. Она даже не открывает глаза. – По-моему, нет.