Коул наклоняется вперед между сиденьями и кладет руку Миле на плечо. – Надеюсь, они заплатили справедливую цену за выдачу лицензий и забой скота. Мила что-то бурчит, выражая свое одобрение. – Ты об этом сожалеешь? – Больше, чем обо всем остальном случившемся? – Мила вздыхает и, обхватив мать за шею, дважды сжимает ее. Их личный код Морзе. – Все в порядке, мам. Это же временно, правильно? И нам нужно – не знаю, мужаться. Или в нашем случае женяться. – Ну, это уже по моей части. – Да. Точно. – Сестры! – Щедрость милостиво убавляет громкость музыки. – Сегодня мы уже выполнили дневную норму по милям, и поскольку это день отдыха… – Только не у меня, – бормочет сидящая за рулем сестра Вера. – Мы сделаем остановку, чтобы полюбоваться историческими достопримечательностями! – Только не думайте, что это школьный автобус, – говорит Вера, и те сестры, кто распустил волосы или снял вуали, торопливо приводят себя в порядок, исчезая в уютном однообразии экстравагантной скромности. Легко спрятаться у всех на виду, когда ты быстро надоедаешь всем своим занудством. Это почище Свидетелей Иеговы и кришнаитов. Ни у кого нет желания смотреть тебе в глаза, не говоря уж о том, чтобы заглядывать под вуаль, когда ты упорно навязываешь раскаяние: «Сестра, ты слышала это слово? Оно очень простое и очень важное. Возьми меня за руку, давай произнесем его вместе». Однако между тем, чтобы обращать в веру, и тем, чтобы строить из себя туристов, есть большая разница. Эта мысль приходит Коул в голову, когда сестры выходят из автобуса и направляются к пещерному городу Маниту, вырубленному в скалах. – Если бы я захотела посмотреть на погибшие цивилизации, достаточно было бы просто выглянуть в окно, – жалуется Мила. – Уважай других людей, дочь Мила. – Щедрость тычет ее в плечо, на взгляд Коул, чересчур фамильярно. Однако величественное зрелище жилищ анасази[59], высеченных в скалах, уже само по себе является достаточно строгим выговором. Помимо воли Мила пищит от восторга и, протиснувшись в узкую щель, взбегает вверх по лестнице, едва не запутавшись в складках своей «апологии». – Мам, это потрясающе! – Она высовывает голову в окно наверху. Коул заходит в комнату с очагом – по крайней мере так указывает табличка – и кладет ладони на холодный камень с белыми и ржаво-бурыми прожилками. В свое время она изучала городскую культуру: пробиралась в заброшенный бассейн в Вудстоке, исписанную непристойностями пещеру льва в старом зоопарке рядом с Кейптаунским университетом, гуляла по пустынным платформам и наслаждалась мозаикой старого вокзала в центре Йоханнесбурга. Но это совершенно другое, древнее. Мрачное утешение бренности бытия, напоминание о том, что и другие люди до них мечтали и страдали, создавали причудливую архитектуру, а затем исчезли по причинам, непостижимым для тех, кто пришел после. История живет в развалинах, но то же самое можно сказать и о людях. Можно подумать, что страх пожирает способность удивляться чудесам, однако благоговейное восхищение проникает в притупленное и приглушенное сознание Коул. Ощущения буквально религиозные. Только чтобы сестры этого не слышали, крошка! Они бродят по музею, изучая осколки керамики и оружие, сестры то кучкуются, то расходятся в разные стороны, вызывая изумленные взгляды у других туристов. Мила забыла обо всем. Полностью поглощена осмотром. – Почему они ушли? – Какая-то катастрофа, – говорит Щедрость. – Я что-то об этом читала. То ли засуха, то ли война. Возможно, они строили свои жилища в скалах, спасаясь от врагов. Может быть, каннибализм. Кажется, я читала, что в окаменевших фекалиях были обнаружены человеческие останки. Люди с отрезанными лицами. – Ого! – Сестра Щедрость, не надо! – вмешивается Коул. – Ее ночью будут мучить кошмары. – Твоей девочке нисколько не страшно, – чирикает Вера. – Да, мам, помолчи! Рассказывайте дальше! – Мила! Как ты разговариваешь со своей матерью? – строго отчитывает ее Надежда. – Мы любим своих матерей и беспрекословно им повинуемся. – Все в порядке, Надежда. Я сама справлюсь с ее воспитанием. – Это получается у нее резче, чем она хотела. Разумеется, она справится с воспитанием своего ребенка. Только посмотрите, какую отличную работу она проделала до сих пор! – Вы знаете, что тут все ненастоящее, да? – говорит Вера. – Это копия. – Консервация, – поправляет ее Щедрость, читая буклет, который им дали на входе вместе с билетами и недоуменными взглядами, к которым Коул уже начинает привыкать. – Это настоящие постройки, но только их перенесли сюда, чтобы защитить от разграбления и вандалов. – Значит, это вроде парка развлечений? – Миле кажется, будто ее предали. – Не хватает только аттракционов, – замечает Коул. Они подходят к сувенирному киоску в ожидании следующей экскурсии в Пещеру Ветров – Мила настаивает на том, что они обязаны там побывать, а Надежда ворчит, но затем уступает, заявляя, что это будет интересно с образовательной точки зрения. В киоске предлагают «ловцы снов»[60], книги по искусству, брелки и шляпы из искусственной шкуры енота. – Совсем как в «Лесорубах»[61], – бормочет Коул, водружая шляпу себе на голову. – Как там звали енота? Но Мила полностью поглощена крошечной резной фигуркой с перьями и раскрашенным лицом. – Что там у тебя? – подходит к ней Коул. Шляпа сдавила ей лоб. – Дух бурундука, – читает Мила этикетку снизу. – Мам, можно купить? – Это всё языческие идолы. – Сестра Надежда забирает фигурку у нее из рук и ставит обратно на полку. – Если ты хочешь на экскурсию с фонарями, она начинается сейчас. Это почти как отпуск. Можно спутать с нормальной жизнью. Почти все сестры отказываются, предпочтя перекусить в кафетерии, поэтому на экскурсию отправляются только Коул, Мила и Щедрость. Вместе с ними в группе еще семья из четырех человек, мама, бабушка, маленькая девочка в платьице с оборками и сандалиях, даже отдаленно не подходящих для спелеологии, ее сестра-подросток одета агрессивно-бесполо, с коротким «ежиком» на голове, по которому она постоянно проводит ладонью; и пара абсолютно одинаковых пенсионерок-близнецов в эластичных джинсах и футболках, которые, как они спешат поведать всем, торопятся посмотреть все достопримечательности, прежде чем наступит конец света, на этот раз уже наверняка. – Вы ведь верите как раз в это? – спрашивает одна из близнецов, однако Щедрость изящно уклоняется от прямого ответа. – Мы не из секты Нового откровения. Мы верим в искупление, и в то, что Господь возродит мир, но, по-моему, сейчас об этом никто не хочет слышать. – В самую точку, черт возьми! – выразительно закатывает глаза подросток. Они проходят в главную пещеру, подсвеченную, чтобы были видны причудливые образования, сталактиты и сталагмиты. В своих бесформенных «апологиях» троица сама отдаленно напоминает каменные образования. Они собираются перед узким проходом в обширную систему пещер и ждущую темноту. Экскурсовод, настоящая спелеолог в перепачканных штанах и с ослепительной улыбкой, зажигает всем по очереди оловянные светильники и приглашает пройти внутрь. – Это все равно что присоединяться к церкви, – замечает Коул. – Слепо шагать в темноту. – Ваша вера озарит вам путь, – говорит Щедрость. – Даже если она дрожит и моргает. – Вот только Вера осталась в автобусе, – напоминает Коул. – Мам, жалко с нами нет Терпения, чтобы выслушивать твои шутки. Знаешь, крошка, это у него от меня. Король острот. Экскурсовод пускается в историческое повествование про человека, который открыл вход в главную пещеру и превратил ее в туристическую достопримечательность. – Но старина Джордж был тем еще шутником. Любил пугать людей так, чтобы те делали в штаны. Он купил за пять долларов мумию индейцев юта, обнаруженную в местной каменоломне, и положил ее на каменную полку за занавеской. И когда люди заходили вот в эту самую пещеру, он восклицал: «Смотрите! А вот и моя мумия!» и отдергивал занавеску, открывая останки. Обыкновенно все ахали и визжали – кое-кто даже падал в обморок. Но однажды никакой реакции. Потеряв терпение с этими простофилями, не способными разглядеть редкую мумию прямо у себя под носом, Джордж шагнул вперед, чтобы посветить фонариком на выпотрошенный труп и… его там не оказалось! – Где же он был? – хором спрашивают Мила и девушка-подросток. – А! Именно это Джордж и подумал. «Где моя мумия?» – заорал он. Показать вам, где он ее нашел? Они следуют за экскурсоводом в глубь пещеры, и прохладная темнота окружает их подобно живому существу. – Это место Джордж называл «тоннелем любви». Именно здесь он со своей очаровательной женой прожил несколько лет, потому что только так он мог присматривать за своим капиталовложением и не позволять самозванцам предъявлять права на его пещеры. Но как-то раз Джордж отлучился по делам, а его жене надоел мумифицированный труп буквально у входной двери. Поэтому она убрала тело вот сюда, подальше, чтобы его не видеть. – Но так же гораздо хуже, – замечает Мила. – Я бы предпочла иметь возможность видеть мумию, чтобы знать, где она. – Ты ничего не заметила в этой пещере? – Здесь теплее? – Совершенно верно. Здесь теплее и более сыро. И за те несколько недель, пока Джордж отсутствовал, знаете, что произошло с мумией? На ней появилась тонкая пленка плесени, и эта плесень распространилась на пол пещеры, и вот здесь вы можете увидеть эту плесень, растущую сто пятьдесят лет спустя. У нас здесь были специалисты-микологи, и они сказали, что никогда не видели ничего подобного. Мы предпочитаем считать, что всему виной проклятие мумии, и даже несмотря на то, что ее уже давно в знак уважения вернули индейцам юта, какая-то ее частица по-прежнему остается здесь. И вот подошло время. Я прошу всех загасить фонари, пожалуйста, и давайте поищем следы плесени. Все поднимают фонарики и шумно дуют на пламя, и пещера погружается в такой непроницаемый мрак, что в нем можно утонуть. Коул машинально протягивает руку, ища Милу, но той рядом нет. – Бу-бу-бу! – кричит кто-то, и Мила ругается дрожащим голосом: – Твою мать! – Эй, пожалуйста, давайте оставим дурачество и глупые розыгрыши Джорджу! – Экскурсовод щелкает зажигалкой, слабый дрожащий огонек разгоняет мрак. Это от здешнего воздуха у Коул кружится голова или же всему виной вся эта масса породы, давящая на них? Коул оглушена хрупкостью происходящего, тем, какие они слабые и беззащитные в своих сосудах крови, плоти и костей, стоящие в пустоте под скалами. – Я должна идти. Мила, мы должны уйти отсюда, немедленно. – Все в порядке. Беспокоиться нечего. Нам ничего не угрожает. Давайте я зажгу ваш фонарь.