– Хм, – ворчит Зара. Это лишь отсрочка, но Билли ею непременно воспользуется. Улетит прочь. 27. Коул: Госпожа удача Горы чернее черного, зазубренные силуэты, наложенные на размытые звезды над темной змеей дороги. Ехать без фар, вписываясь в крутые повороты серпантина, слишком опасно. Опять в противоположную сторону, безрассудство, но тут история, люди пересекали Скалистые горы в поисках лучшей жизни. В темноте на смотровой площадке Коул бросила ружье в ущелье. Оно провалилось не так глубоко, как она надеялась, матовое сияние ствола будет видно сквозь зелень всем, кто вздумает здесь остановиться, даже ночью. Может быть, кому-то даже захочется спуститься за ним. Но Коул не думает, что с оружием сейчас есть какие-либо проблемы. Это ведь Америка. И самым разумным (хотя сама она мыслить разумно не способна) будет иметь при себе смертоносное огнестрельное оружие, потому что как знать, что ждет впереди. Ты имеешь в виду женщин с еще более большими ружьями? «Старый зануда, прожужжал все уши, – думает Коул. – Эй, призрак, не хочешь сменить мелодию?» Тебе нужно придумать что-нибудь получше, крошка. Эта фраза тоже уже приелась. Но они сами застряли в густых зарослях. Дни сливаются друг с другом, ночи, проведенные в забытье в машине. Постоянной тревогой остаются деньги и то, как они тают, а также обвинение в нападении на старую даму в дополнение к разрастающемуся списку ее преступлений. Нужно успокоиться, потому что потенциал к насилию уже прочно укоренился в ее нервной системе. Когда они уходили от Лиз, ее палец лежал на спусковом крючке. Она могла бы это сделать. Выстрелить старухе в лицо. Она была так зла, так перепугана, так устала. В основном она устала. «Да, знаю, знаю, нужно что-то делать». Но пока Мила без сна молча лежит сзади (Коул буквально ощущает ее искрящуюся настороженность), она едет туда, куда их приведет дорога, через темный лес, через зазубренные горы, навстречу еще одному утру. От городка, где они моются, веет таким же отчаянием, какое испытывают они сами. Название «Сентрал-Сити» намекает на большой город, однако на самом деле это жалкий поселок золотоискателей, городок на Диком Западе, давно заросший травой. Это воскрешает воспоминания, не приходившие уже много лет: список самых диких уголков земного шара, которые они с Девоном собирались посетить: высеченные в скалах храмы в Эфиопии, резной красный песчаник Фатехпур-Сикри[45], заброшенные декорации к «Звездным войнам» в пустыне в Тунисе. От этого места исходит то же ощущение, что и от фотографий глиняных построек в Сахаре: развалины фантастической ностальгии. – Это все настоящее? – усаживается на сиденье Мила. – Табличка гласила: «исторический район», так что, наверное, – отвечает она. – Ты полагаешь, здесь может быть еда? – Надеюсь. – Однако зрелище не многообещающее. Старые здания поблекли и облупились, штукатурка осыпалась, на заколоченных окнах жизнерадостные таблички: «Сдается», «Свободно» и «К стоянке у казино в эту сторону!» Они проезжают мимо закрытого табачного магазина и «Сокровищницы Пегги», где в витрине стоит манекен в черном парике, клетчатой рубашке и длинной юбке на подтяжках, одна бледная пластмассовая грудь обнажилась под сползшей с плеча подтяжкой. Коул едет дальше, сворачивает на крутой спуск, следует за указателями на Блэк-Хок, мимо убогих домишек, ютящихся на склонах холмов, в тех же самых бурых тонах, что и мертвая трава. Зловещая элегия. «Техасская резня бензопилой»[46]. Вывески над переоборудованным заводом и зернохранилищем провозглашают их новые названия: «Госпожа удача» и «Золотые ворота», а за ними над чахлыми соснами поднимается башня из стекла и кирпича. Чудо из чудес – свет горит, дома кто-то есть, на огромном экране по кругу крутятся все вышедшие из моды фантазии: позолоченная женщина в белом бикини заходит в бассейн, кордебалет в серебряных париках, серебряных цилиндрах и с серебряными галстуками-бабочками на шее, приторно-красивый ковбой, высыпающий из сапога на стол струйку чипсов к радости своих товарищей всех рас и народностей. Точнее, латиноамериканцев и азиатов. Похоже, рекламный рынок Блэк-Хок не нацелен на чернокожих. – Почему у них до сих пор изображения мужчин? – Мила выгибает шею, чтобы увидеть афишу. – Они живут в призрачном мире? – Давай зайдем и узнаем. – По-моему, мам, азартные игры – не лучшая затея. Или… мы снова собираемся кого-нибудь обокрасть? – Ее голос дрожит, этот звук для нее слишком низкий. Твою мать! Этого им только не хватало – чтобы его голос начал ломаться. – Может быть, я поставлю пару долларов на кон, но успокойся, мы здесь ради туалета, буфета и указаний, где найти библиотеку или любой другой ближайший удобный интернет. – Но… – Мне нужна помощь. Я должна поговорить с Кел. – Но что, если за твоей электронной почтой следят? Ты же сама говорила… – Я создала новый ящик. Со старыми аккаунтами больше работать нельзя. Я не могу. Это уже слишком. – Мам, а что насчет тети Билли… – Не сейчас, хорошо? – обрывает его Коул. – Пожалуйста, я устала, я хочу есть, мне нужно сообразить, как быть дальше. Обещаю, мы об этом обязательно поговорим. Обещаю. – Чудесно, – резко говорит Мила. Ничего чудесного в этом нет, однако в настоящий момент Коул все равно. Вот еще проблема, которую придется решать потом. Она останавливается рядом с молодой женщиной в черной с золотом ливрее и особой фальшивой улыбкой, которую узнаёт по своей собственной недолгой истории работы в долбаной сфере обслуживания. – Поставить вашу машину на стоянку, мэм? – Что происходит внутри? – Игра, полагаю, – язвительно отвечает швейцар. – Но у нас также бывают шоу, правда, только после шести вечера, еще есть зал игр для молодой дамы, три ресторана, СПА. – Интернет есть? – Разумеется есть. Хотите, я поставлю вашу машину на стоянку? Можете зайти и заглянуть. Это бесплатная дополнительная услуга для всех наших гостей, – добавляет она, заметив колебание Коул. – Все в порядке, спасибо. – Держи карман шире, так она и расстанется с ключами от машины! – Можете отогнать машину сами. Сзади въезд на подземную стоянку, или можете поставить на любое место на стоянке напротив. Видите подъезжающий автобус? Именно автобус убеждает Коул в том, что это не ловушка, призванная завлекать невинных путешественников, обрекая их на погибель, – по крайней мере, не в большей степени, чем любое другое казино. – Зачем люди сюда ходят? – шепотом спрашивает Мила, когда они заходят в главный зал, вооруженные купленным за двадцать долларов ваучером на фишки, «чтобы начать», который Коул надеется обменять на съестное. Они бродят мимо колонн в стиле ар-деко, позолоченных светильников и черного «Мазерати» на крутящейся подставке в центре зала, с красным бантом, пристроившимся на капоте подобно паразиту, и номерными знаками «ДжеймсБонд». Здесь не меньше сотни женщин, не считая обслуживающего персонала, рассеянных между автоматами с мигающими лампочками и звуковыми эффектами. – Зачем кому-то может понадобиться такая машина? – продолжает Мила. – Почему люди по-прежнему играют? Неужели они не знают, что это глупо? Время от времени один из автоматов выдает с грохотом горсть пластмассовых жетонов, хотя счастливая победительница испытывает скорее раздражение, чем восторг, словно смысл совсем не в этом, словно на самом деле это лишь помеха на пути к истинной цели: кормить автомат и тыкать в мигающую желтую кнопку, раскручивая колеса. Тут дело не в надежде. А в антинадежде. Отточенный до совершенства ритуал, утешающий предсказуемостью результата. А результат этот – полный ноль, пустота, отсутствие смысла. Коул понимает, каким утверждающим это будет. Мы играем в эти игры, потому что знаем правила. Здесь было бы так легко стащить чей-нибудь бумажник. Если бы не камеры видеонаблюдения. Коул поднимает взгляд на потолок и поспешно опускает голову, ужаснувшись собственной глупости. Ну конечно же, в казино есть камеры видеонаблюдения. И они с Милой сейчас в кадре. Первое правило того, кто спасается бегством, крошка: нужно исчезнуть как можно лучше. «Я полагала, мы договорились не упоминать об этом», – мысленно парирует она. На самом деле это не имеет значения, до тех пор пока они не дадут никому повода просмотреть запись. Это означает, что вопрос о краже бумажника убирается со стола (покерного), что является облегчением. Они купят что-нибудь поесть на вынос, сходят в туалет и двинутся дальше. Не задерживаться на одном месте. – Мам, смотри! – Мила дергает ее за рукав, потому что происходит нечто более странное, чем просто скармливание денег позвякивающим и мигающим разноцветными лампочками автоматам. Женщины в пестрых одеяниях, таких ярких, что это затмевает богатые ковры на полу, расходятся по всему залу. Неоновые ниндзя, с вуалью, закрывающей нижнюю половину лица, и платком на голове. Их наряды покрыты надписями, сделанными большими толстыми буквами, ярко-розовыми, зелеными и ядовито-желтыми. На самом деле это не надписи. Одно-единственное слово. «Простите». Написанное приступом различных шрифтов и красок. «Простите-простите-простите-простите». – Может быть, это шоу? – спрашивает Мила. Коул увлекает ее в дальний угол между рычащими и шипящими игровыми автоматами. – Сестра моя, вы уже слышали слово? – К ним приближается дородная женщина, ее зеленые глаза ярко горят над вуалью, которая вздымается над ее ртом, когда она говорит. – Нет, на самом деле я не… Женщина берет ее за руки. – Это самое простое слово. И самое трудное. – Я знаю это слово. Я умею читать. – Коул пытается высвободиться. – Честное слово, я не хочу. Спасибо. – Я произнесу это слово вместе с вами. Именно ради этого мы здесь, для того чтобы предложить прощение. – Мы собирались уходить отсюда. Коул видит, что весь зал разбился на отдельные поединки. Рядом с ними еще одна неоновая монашка возбужденно говорит что-то ухоженной бодрой пожилой женщине, которая еще не оторвалась от игрального автомата, но уже послушно кивает ей. Но есть и те, кто не хочет, чтобы им мешали; одна женщина на гироскутере катится прямо на монашку, пытающуюся к ней обратиться, вынуждая ее отступить в сторону. – Разве всем нам не нужно прощение? – Зеленые глаза щурятся в терпеливой улыбке. А ей оно нужно? Тяжесть ружья, холодное прикосновение стали к ладоням, мягкая податливость плоти, когда она вдавила деревянный приклад старухе в плечо, прижимая ее к земле. Ей хотелось сделать больше. Хотелось ударить ее прикладом в лицо. Почувствовать, как хрустнул нос. Другие женщины постепенно уступают напору. Дама на гироскутере вцепилась в рясу монашки, которую пыталась сбить всего каких-нибудь несколько минут назад, и всхлипывает. Сестры столпились вокруг «Мазерати» с дурацким бантом на капоте. Появляется охрана, женщины в черных куртках с наушниками и микрофонами, с забранными в хвостик волосами. – Простите меня! – задрав голову, кричит одна монашка. – Простите нас! – завывает другая. Эти причитания подхватывает третья, четвертая монашка, и наконец уже все охвачены агонией скорби, рвут на себе рясы в истерике раскаяния, обморок игральных автоматов, мигающих огнями дискотек и хрустящих попкорном выигрышей, потому что еще остаются посетительницы, не обращающие внимания на этот спектакль.