Нужно было бы подписаться на полный пакет всезнающего привидения. Какой-то остряк, бывший здесь до них, нацарапал изнутри на двери кабинки туалета у просторного наземного холла стишок о происхождении богатства бывших владельцев. Коул видела, как Майлс и Элли, единственный ребенок его возраста, распевали этот стишок, дружно хлопая в ладоши: Кто бывший царь «Атараксии» – ты мне скажи? Миллиардер или грязный политик, погрязший во лжи? Кинозвезда или просто компьютерный бог? Или гламурный рок-идол с патлами до ног? Русский бандит-олигарх иль саудовский шейх? Наркобарон, он кровью залит до ушей? Мы никогда не узнаем, об этом нам не говорят. Царь «Атараксии» тайну унес с собой в ад! Прежде Коул думала, что богатство – это когда тебе завидуют: модные бренды уничтожают лишнюю продукцию, «Горящий человек»[30], подростки, сколотившие состояние в «Инстаграме», помешанные на личных самолетах и кичливой роскоши. Однако попав в «Атараксию», она видит, что богатство – это не просто другой образ жизни, это целиком другая жизнь. И абсолютная безопасность – какую не может обеспечить даже объединенная база сухопутных войск и морской пехоты. Однако рай – это в определенном смысле также и ад, если тебе не позволяется никуда уходить, не позволяется жить. Со временем Коул начала воспринимать все как бесконечные каникулы в чистилище, завернутые в защитную упаковку удушающей роскоши. По крайней мере здесь покончили с аббревиатурами. Мальчиков теперь называют «мужским контингентом», но карантин приобретает новое зловещее качество. «Мужской контингент» нужно оберегать. Запереть сыновей и братьев, отцов и мужей, друзей и знакомых! Их здесь четырнадцать человек, восемь мужчин и мальчиков и их ближайшие родственники, плюс обслуживающий персонал из тридцати двух человек, что, кажется, слишком много. Медицинские работницы, уборщицы и охранницы, потому что есть свобода перемещения по территории, однако покидать ее категорически запрещается. Слава богу, тесты прекратились. Возможно, потому, что объем выборки слишком маленький и не позволяет получить достоверные результаты, а может быть, подозревает Коул, потому что это безнравственно. Далеко не лучшие образцы. Здесь есть Энди, маляр из Филадельфии, он тут со своей одиннадцатилетней племянницей Эллой, с которой подружился Майлс. Он жив потому, что ему удалили предстательную железу, затем последовала химическая кастрация. Один из немногих счастливцев, успел, когда такие операции еще делали. Есть пятилетний Тоби, сын Джеммы, помешанной на теории заговоров женщины из Индианы, ассимилировавшей всю теорию «Кью-анона»[31] в отвратительное месиво страхов, которой она пытается заразить остальных. Интернета ей не хватает еще больше, чем Коул. Джетро, девятнадцать лет, со своей матерью Стефани, стерегущей его словно цербер, как будто вокруг одни насильники и сексуальные извращенцы, жаждущие заполучить в свои руки ее сына, даже несмотря на то, что он просто невыносим – самодовольный ублюдок с вялым подбородком. Алессандро и Хьюго, и их бабушка Дулси, которая не говорит по-английски, поэтому ей переводят ее взрослые внуки. Тем не менее на сеансах групповой психотерапии, когда все призывают своих умерших на великий Праздник скорби, она внимательно слушает и кивает. Хэнк, восьмидесятилетний старик, страдающий болезнью Альцгеймера, со своей дочерью средних лет Ларой, которая в молчаливом отчаянии усаживает его в просторной библиотеке с видом на виноградники, и он сидит, скрежеща зубами, щурясь в лучах угасающего солнца. Ирония судьбы заключается в том, что у него все равно разовьется рак предстательной железы. Это случается у большинства мужчин, живущих достаточно долго. – Мы здесь только потому, что врачи жаждут посмотреть, как он умрет, – с горечью говорит Лара. В предыдущей жизни она была ассистенткой дерматолога и хорошо разбирается в раке кожи. Лара изучает родинки и веснушки остальных обитателей и ставит диагнозы, стоя за креслом своего отца. Эдди, страдающий излишним весом диабетик, как и его жена Джесси; обоим чуть больше тридцати, хотя он уже лишился почти всех своих волос. Они постоянно отпускают скабрезные шуточки, от которых Джемма выбегает из комнаты. И еще Ирвин Миллер. Осужденный, так и не отбывший свой срок до конца. Амнистия означала, что двери тюрем открыли и всех, кроме самых опасных преступников, отпустили умирать домой. Ирвин остался за решеткой – но, очень некстати, не умер. Он утверждает, что все это благодаря метамфетамину, хотя сам он вот уже как девять лет завязал и даже помогал бросить другим заключенным. Однако все равно на него поглядывают с опаской. Ирвин открыто говорит о своих многочисленных судимостях, однако доктор Рэндолл великодушно сохранила в тайне федеральное преступление, совершенное Коул, потому что, кавычки, все мы заслуживаем второго шанса. Но Коул гадает, какие еще криминальные архивы остаются закрытыми и не является ли «Атараксия» прибежищем никому не нужных извращенцев и неудачников; и как, черт побери, отсюда выбраться. Ученые дамы утверждают, что ген устойчивости передается по материнской линии. Они накачали Коул гормонами для созревания яйцеклеток. В целях обеспечения будущего. Подумайте о детях. Коул может думать только о сексе, о плодородных садах наверху, кишащих пчелами, с летающей в воздухе белоснежной пыльцой. «Полцарства за хороший вибратор!» Коул не поднимает эту тему на сеансах групповой психотерапии со штатным психологом Карин Рэндолл, которая носит джинсы, наглухо застегнутые рубашки и придурочные красные носки, чтобы показать, какая она надежная. Вместо этого она спрашивает, снова и снова, когда им можно будет вернуться домой? И доктор Рэндолл откладывает ручку и опускает тетрадь на свои обширные колени. – Вы полагаете, это вам поможет? Или, что гораздо важнее, это поможет вашему мальчику? Вот как обстоят дела сейчас. В ближайшее обозримое будущее ничего не изменится. Вы не можете ни на что повлиять, добиться чего-либо усилием воли. Вам остается только управлять своей внутренней реальностью. – Моя внутренняя реальность требует, чтобы мы вернулись домой. – «Надежда покрыта не только перьями, но и шипами», – думает Коул. – Давайте поговорим о желаемом и предопределенном, о том, что в наших силах и… – Я хочу встретиться с адвокатом. Уверена, черт возьми, запрещать это противозаконно. – О, ну вот, опять за рыбу деньги, – жалуется Джемма. – Это та-а-а-ак ужасно, что нас держат здесь, прекрасно кормят, заботятся о наших мальчиках и стараются найти лекарство. – Я говорю, что плохо держать нас здесь взаперти. И не обеспечивать другим людям доступ к таким же ресурсам и уходу. – О-о, так вы у нас социалистка? Почему бы нам не открыть все двери и не впустить сюда больных? К настоящему времени вирус наверняка уже успел многократно мутировать. Вы хотите, чтобы наши мужчины заразились повторно? Вы слишком много думаете, Мармеладка. Конечно, это несправедливо. Мы избранные, твою мать. Человечество на нас рассчитывает! – В таком случае человечество в глубокой заднице! – отвечает Коул, и доктор Рэндолл примирительно машет рукой: «успокойтесь, успокойтесь!» – Мы делаем все, что в наших силах. До тех пор пока мы не найдем лекарство, вакцину, определенность на будущее, не только ваше, но и всех нас. Будущее человечества. И здесь все сосредоточено на этом будущем, нравится вам или нет. Вы должны найти способ жить с этим. Вам придется потерпеть. – Я могу позвонить домой? Отправить письмо по электронной почте? Хоть как-нибудь связаться с окружающим миром? – Вы знаете, что это невозможно. Тем самым вы поставите под угрозу всех. Вы хотите стать тем, кто поставит под угрозу всех? – Да, – подхватывает Джемма, – хотите? И тут появляется Билли, и все меняется. Сегодня четверг. Первый четверг, как будет думать об этом дне она потом, подобный тем художественным вечерам, на которые они ходили в Йоханнесбурге. Одиннадцать часов дня, когда одна из сотрудниц службы безопасности (Григ, написано у нее на бейджике) заходит на занятия по оказанию первой помощи, проходящие в конференц-зале, и обводит взглядом удрученных участниц, по очереди старающихся вдохнуть жизнь в бесчувственный пластиковый манекен. В этом есть своеобразная метафора. Коул стоит на коленях, прижавшись ртом к мягким резиновым губам, неприятно проминающимся под нажатием, и что есть силы дует, пытаясь наполнить мешок под твердым пластиком груди, стараясь не отвлекаться на Джесси, раскрасневшуюся и неуклюжую, которая нажимает манекену на грудь, соизмеряя свой ритм произнесенными шепотом увещеваниями: «Не умирай, два, три. Не умирай, дыши, дыши». На экране над ними в бесконечном цикле крутится учебный фильм, показывающий правильное выполнение процедуры. – Я ищу Никоул Брэди. – Что-то с Майлсом? – Коул поднимается на ноги слишком быстро, у нее кружится голова, словно манекен для отработки искусственного дыхания отобрал у нее весь воздух из легких. – С Майлсом что-то стряслось? – Он сейчас должен быть на занятиях вместе с Эллой, и Джетро, пытающимся окончить десятый класс, и Тоби, который пока что только раскрашивает картинки и рисует фигуры, а также раздражает тех, кто постарше, таская у них принадлежности и повсюду следуя за ними. – Это ваш мальчик? С ним все в порядке. К вам посетитель. Специальный гость. – Кто это? Охранница морщит нос, словно кошка. – Вам придется подождать. Зал бурлит негодованием. – Послушайте, так нечестно! Посетителей не пускают ни к кому! С какой это стати к ней посетитель? – Недовольные голоса сливаются в хор. – Дамы! – кричит инструктор, перекрывая общий гул. – Свои жалобы вы можете подать директору. В этом же зале я хочу слышать только звук ритмичных нажатий на грудь! Охранница провожает Коул из зала, и той приходится ускорить шаг, чтобы поспевать за ней. Это Келетсо. Каким-то образом Кел удалось прилететь в Штаты, из самого Йоханнесбурга. Она приехала, чтобы вытащить их с Майлсом отсюда, у нее за спиной целая армия юристов, специалистов по международному праву, она обязательно отвезет их домой. Или… Коул оценивает каталог возможностей. Это может быть Тайла, если ее свояченицу можно считать близкой родственницей. Возможно, она захватила с собой близнецов. Тогда их жизнь здесь станет лучше, ведь так? И для Майлса лучше быть вместе со своими двоюродными сестрами. Однако в последний раз она говорила с Тайлой несколько месяцев назад, еще на базе Льюис-Маккорд, и в голосе Тайлы по-прежнему чувствовались боль и невысказанная вслух обида за то, что Майлс все еще жив, в то время как ее сын умер. Обезьянья лапка[32]. Ее умерший муж восстал из могилы. Много хочешь, милочка. Но она знает, конечно же, она знает. Даже если и не смеет надеяться. Григ проводит своей магнитной карточкой, вызывая лифт, и они спускаются до самого конца, на нижний уровень медицинского отделения. У Коул свербит в груди – условный рефлекс на необходимость снова пройти через обеззараживающий душ. – С Майлсом точно все в порядке? Он не заболел? – Нет-нет, я же вам уже говорила. Обещаю, это приятный сюрприз. Два долгих года она считала, что ее сестра умерла. Все (прошедшие цензуру, отслеженные, проверенные) сообщения на электронную почту исчезали бесследно. Коул связывалась со старыми знакомыми, обращалась к бывшим ухажерам Билли. Глухие тупики, даже несмотря на понимание того, что американская разведка тихо и прилежно отслеживала и фиксировала каждый ее чих, расширяя свое досье на нее. Эта интернет-страничка использует куки-файлы[33]. Ей не позволялось раскрывать, где она находится, что с ней происходит; о себе она могла рассказывать только самые общие факты. «Да, я глубоко опечалена известием о смерти Франко. Мои соболезнования всем, кто его знал. Я пытаюсь выйти на Билли, с которой он встречался в 2016 году. Кто-нибудь ее видел, говорил с ней? Заранее благодарю!:)» Последним, что слышали о Билли, было то, что она устроилась шеф-поваром на какую-то суперяхту, плавающую по Средиземному морю. До того Лондон, где в последний раз виделась с нею Коул, когда Билли со своим тогдашним кавалером Рафаэлем пытались создать бизнес по проведению на заказ вечеринок в опасных, непривычных, а иногда и противозаконных местах. Бизнес этот быстро прикрыли. Коул так и не научилась разбираться в деловых схемах своей сестры. Самым страшным стало то, когда Билли удалось убедить отца вложить значительную часть своих пенсионных накоплений в проект развития панафриканской транспортной системы в паре с бывшим футболистом из Техаса, который, прозрев, внезапно проникся любовью к своей исторической родине и загорелся желанием «связать континент». Начинание провалилось, и техасец вернулся в свой настоящий дом, а не в вымышленную Ваканду[34], куда стремился. Билли обвинила в крахе начинания особенности местной культуры и коррупцию, пожаловавшись на то, что ее техасцу недоставало как идеализма, чтобы крепко держаться за свою мечту, так и здорового цинизма, чтобы взятками проложить дорогу к ее осуществлению. – Он явно не Сесил Джон Родс[35], он не может за счет одной грубой силы пройти от Кейптауна до Каира! Ей удалось вернуть отцу одну символическую выплату, вместе с кучей обещаний, которые так и не были выполнены. И вот сейчас, это невозможно, невероятно, Билли здесь, сидит на диване в комнате ожиданий, подавшись вперед, поглощенная беседой с жадно внемлющей ей охранницей, вызывая у нее громкий смех. Она снова выкрасила волосы в светло-соломенный цвет, ей это идет. Загорелая кожа контрастирует с белой рубашкой, небрежно повязанный длинный белый шарф придает ей старомодный шик, словно она сошла с рекламного проспекта «Конкорда»[36], и она очень худая, какой никогда не была, наклонилась вперед, сложив руки на изящном колене подобно двойному кулаку, которым нажимают на грудь бесчувственному человеку, чтобы снова заставить биться его сердце. «И не беспокойтесь насчет того, чтобы сделать ему больно, – говорила инструктор. – Ударять нужно как можно сильнее, и неважно, если при этом вы сломаете ему ребра». – Здравствуй, Билли, – говорит Коул. Сестра поднимает взгляд, сверкая той грязной коварной улыбкой, которая цепляет мужчин за самые интимные части – яйца, внутренности, сердце. А у Коул в груди вздрагивает любовь, облегчение и что-то еще. – Коул, мать твою за ногу! – радостно восклицает Билли. – Иди сюда! – Она заключает ее в объятия, стискивает с такой силой, что и вправду могут треснуть ребра, и сестры трогают друг другу руки, лица, волосы – обезьяньи жесты физической близости. – Какая же ты дрянь, Билли! Черт бы тебя побрал! Ты не отвечала на мои письма. Я думала, что тебя нет в живых.