Астрид и Берди нашли друг друга быстро и неожиданно. Пять лет назад Берди пришла в салон вместо Нэнси, и так случилось, что Берди и Расселл – из одного города, что они оба прикасались к ее телу! Когда Берди приехала, Расселл уже давно отошел в мир иной, рану даже нельзя было назвать свежей, и на эту тему они долго не говорили. Интересно, касался ли Расселл головы Астрид? Он массировал ей ноги. Он, безусловно, касался ее тела, щек. Но трогал ли он ее волосы? Может, смахивал с лица в ветреный день? Астрид не помнила. Все в глубоком прошлом, и никакой грусти нет – как грустить о том, что давно забылось? Астрид помнила то, что помнила, и этого вполне достаточно. Когда Расселл умер, все протянули Астрид «руку помощи», как водится у вежливых людей, ей слали открытки, звонили, предлагали помочь «всем, чем можно», но все это были пустые слова, самый заметный жест – упомянутая открытка в почтовом ящике. Ники заканчивал школу и блистал на весенних теннисных турнирах, Портер, двадцатилетняя толстушка, балдела от пива и независимости в общежитии. И была там счастлива, по крайней мере пока не умер Расселл. Эллиот уже закончил колледж и метил в юридическую школу, примерялся к новому уровню жизни. Чем еще он там занимался, Астрид не знала. По совету психолога из школы Ники они вчетвером сходили на консультацию к психотерапевту, который помогает справиться с утратой близкого человека – эта дама, как и многие, завидев скуластое лицо Ники, решила, фигурально выражаясь, пригреть его на своей груди. На экраны как раз должен был выйти фильм, в котором он снялся, «Джейк Джордж», и радужные перспективы висели в воздухе тяжелой елочной игрушкой. Портер и Ники плакали, Астрид и Эллиот держались, так все и закончилось. Никакого путного совета они не получили. Общались они хорошо, что правда, то правда, если не говорить всегда об одном и том же – о тяжелой вдовьей судьбе. Так или иначе, спустя много лет, когда Нэнси уехала во Флориду, а в салоне появилась Берди, Астрид пригласила ее пообедать. Так все и началось. Каждый понедельник Астрид и Берди поедали омлеты в «Спиро» или сидели в вегетарианском кафетерии на Коламбус-стрит, запивали салаты холодным чаем, и разговаривали, и смеялись, и все это влияло на Астрид очень благотворно. Терапевт ей уже не требовался, эту роль взяла на себя Берди. До первого поцелуя дело дошло только через два года. Стоял февраль, канун дня всех влюбленных, Святого Валентина, хотя Астрид никакой связи тут не усмотрела. Лишь через несколько недель она сказала об этом Берди, мол, вот какое совпадение, и Берди в ответ посмеялась, да, знаю, конечно. Астрид попала в ловушку соблазна, сама того не подозревая. На праздник в кинотеатре Райнбека показывали «Шоколад», и Берди предложила поехать, Астрид с удовольствием согласилась – вечерами она обычно сидела дома, словно надеялась, что забредет кто-то из детей, надо будет их накормить и подоткнуть одеяла. Веяло холодом, дул сильный ветер, когда они вышли из машины перед кинотеатром, Астрид пришлось придерживать шляпу рукой. Фильм оказался добротно снятой пустяковиной. В свое время она его пропустила. Все актеры как на подбор красавцы, иногда ничего другого и не надо. Берди часто посмеивалась, Астрид на нее не шикала. Расселлу тоже нравилось ходить в кино, его устраивала любая гангстерская сага, мафия, пальба из автоматов, он это обожал. Но тогда все пошло иначе. Берди подвинулась ближе и что-то шептала Астрид про цыганскую натуру Джонни Деппа, про диалоги, про то, как герои, когда пробуют шоколад, закатывают глаза в порыве страсти. В какую-то минуту Берди, не удержавшись, вышла в фойе и вернулась с пачкой M&M. Ближе к концу фильма она положила руку на руку Астрид и посмотрела на нее игриво-вопросительно, и в секунду прикосновения Астрид поняла, куда клонится дело, оно двигалось в этом направлении уже давно, только под поверхностью – так ребенок прекрасно понимает язык, хотя говорить на нем еще не может. После фильма Берди на прощание поцеловала ее в губы, и Астрид поняла, что созрела. И все это она сейчас расскажет своим детям, расскажет о своей жизни в параллельной вселенной, где уместно все. Там она была совсем другой мамой. Там у нее последние пять лет была лучшая подруга – Берди. Когда у Эллиота родились близнецы, Астрид купила два мягких грузовика, один одного цвета, другой другого – щедрый и продуманный подарок. То, что она с кем-то ходит обедать, никого не интересовало. В Клэпхэме к публике с нетрадиционной ориентацией относились дружелюбно, даже упоминали в туристских справочниках. В витринах домов и ресторанах висели флаги с радугой. А сама Астрид, как выяснилось, оказалась дружелюбнее остальных. В дверь снова позвонили, и Астрид подскочила с места. – Я открою! – крикнула Сесилия, сбегая по лестнице. Она распахнула дверь, и безо всякой паузы в дом влетели пацаны Эллиота, вооруженные большими пластиковыми мечами. При том, что они совсем разные, Венди умудрялась каждый день одевать их почти одинаково, и их требовалось сперва затормозить до полной остановки, поставить рядом друг с другом и уже тогда понять, кто есть кто. На носках их кроссовок Венди написала А и З, но шалопаи иногда специально менялись – ввести опекунов в заблуждение. – Привет, – сказала Венди, переступая через коврик у двери. – Извините, задержались. Привет. – На каждом плече у нее висело по тяжелой нейлоновой сумке. – Спасибо! Не беспокойся, я их поймаю! – И Сесилия понеслась за мальчишками, довольная, что есть куда направить нерастраченную энергию. Эллиот прошел за Венди в кухню. Они были одеты, как обычно одеваются в выходные – хлопковые шорты с поясами и рубашки поло. Хоть сейчас на поле для игры в гольф, эдакие богатенькие супергерои. – Привет, мама. – И Эллиот одарил маму бесстрастным поцелуем в щеку. Потом взглянул на стоявшую за спиной Астрид Берди, сделал паузу. – Берди, – сказал он. – Рад видеть. – Я стригусь в Райнбеке, – проговорила Венди извиняющимся тоном, как всегда, когда оказывалась с Берди в одной комнате, будто работа Берди подразумевала исповедь. – У меня свой мастер, уже и не помню, сколько лет. Венди была лучшей в своей группе в колледже, а потом и в юридической школе. После рождения близнецов она вернулась в юридическую компанию в Нью-Палце, на полставки, однако ее специальность – корпоративное право – перебросили на малый бизнес, своего рода понижение, и Астрид знала, что бешеной страстью к этой работе Венди не пылает. Ее самый преуспевающий клиент владел сетью фаст-фуда в Гудзоновой долине. – Не страшно, – успокоила ее Берди. – Они свое дело знают, прическа у вас – супер. И волосы насыщенные. После родов у многих женщин объем пропадает. Венди обрадовалась. – Дорого, конечно, но стоит того, верно? Эллиот взял из вазы на разделочном столе яблоко и с хрустом откусил порядочный кусок. – У тебя волосы всегда выглядят одинаково. Венди щелкнула его по плечу, зацепив один ноготь другим. – Они всегда выглядят прекрасно, – уточнила Астрид. – Вот что он хотел сказать. Раздался стук в дверь, и на пороге с новой порцией еды появилась Портер. Сыр «Счастливый Клэпхэм» – куда же без него? – симпатичная буханка хрустящего хлеба. Астрид нравилась домашняя пища, приготовленная со всякими специями, по рецепту, однако все, что готовила Портер, попахивало каким-то – как правильнее сказать? – селом. Сама Портер ела, как одна из ее коз – все сваливала в большую миску, в общую кучу. Астрид смотрела, как дочь лавирует между брошенными на пол сумками, игрушками, которые уже успели разбросать Айдан и Захари, тут же валялась кроссовка Сесилии. Она вдруг прониклась любовью к Портер – та что-то принесла, потом останется, поможет все убрать. По мнению Берди, детям о таких приятных мелочах обязательно надо говорить, когда испытываешь благодарность – им приятно слышать, что мама хорошо о них думает, даже если речь идет о пустяках. Астрид о подобных мелочах вслух никогда не говорила, да и о не мелочах тоже. А вот то, что она влюбилась – влюбилась! – второй раз в жизни, это точно не мелочь, в возрасте, когда шансов влюбиться… куда меньше, чем попасть под школьный автобус. Астрид вспомнила об этом, глядя, как Берди наполняет чайник в раковине, завитки волос слегка прикрывают шею. Когда они познакомились, Берди была шатенкой, сейчас волосы заметно пробила седина. Наверное, всю жизнь Астрид ждала, что в ее жизни появится человек с вьющимися волосами. – Внимание, я хочу что-то сказать, – объявила Астрид. Портер поставила еду на рабочий стол, Сесилия высунула голову из коридора. – Эй, эй, эй! – Портер задергала головой. Потом пальцем прочертила по шее горизонтальную линию. – Мама, не надо. – Не волнуйся, Портер, – успокоила дочь Астрид. Выкладывать чужие тайны – не по ее части. Портер перевела дух и кивнула. Вот это номер! Потом надо будет рассказать об этом Берди – прямо на глазах родился анекдот, которым Астрид обязательно поделится с будущей внучкой – твоя мама думала, что я собираюсь всем рассказать о тебе, но Буля не такая. Эллиот и Венди вели почти бессловесную беседу – он берет машину, она отводит детей домой. Никто особого внимания на нее не обращает. Мальчишки наверху носятся и кричат «пух, пух, пух». Жизнь идет своим чередом и ради нее не замедлится. Астрид откашлялась и продолжила: – У нас с Берди романтическая связь, уже не первый год. После того как на моих глазах погибла Барбара, я не вижу смысла от вас это скрывать. Если есть вопросы – задавайте. Если нет – стол накрыт. – Что она сказала? – спросил Венди Эллиот. Портер заржала и тут же прикрыла ладонью рот. Потом зарылась головой в плечо Астрид. – Ух ты! – воскликнула она и поцеловала маму в щеку. – Берди, ну ты попала! – Портер подошла к раковине и обняла Берди. – И, надо думать, уже давно. – Портер покачала головой. – Какая прелесть! – Мама, ты серьезно? – Эллиот говорил негромко. – Это же ни в какие ворота… Что такое ты несешь? – Он скривил лицо и повернулся к Венди. – И что мы скажем Айдану и Захари? Что у Були появилась близкая подруга? Как ты можешь на нас такое вывалить? Честно скажу, не ожидал. – Он стиснул челюсти. – И сколько ты нам морочила голову? – Ну-ну, Эл. А детям можешь сказать, что у Були есть подруга, близкая подруга Берди, только их это будет волновать в одном случае – если это будет волновать тебя. А тебе-то что волноваться? Совсем не обязательно на все вешать ярлык. Сбежать с бродячим цирком мы не собираемся. Делать татуировку на лбу – тоже. – Щеки Астрид запунцовели, но она продолжала расставлять тарелки на обеденном столе. Она ожидала чего-то подобного, даже скользкой реплики «морочить голову», будто эти два слова отражали ее чувства к Берди, к детям, объясняли все, чем она хотела поделиться и что оставить при себе. – Пожалуйста, к столу. Сеси, ветчину будешь? Сесилия так и стояла у края коридора. Понять, что выражало ее лицо, Астрид не могла. Сесилия медленно вошла в кухню, взяла тарелку и положила на нее пару кусков ветчины. – Мне казалось, – осторожно начала она, с еле заметной улыбкой, – меня сюда привезли, потому что в этом доме царит стабильность. – Можешь не сомневаться, – заверила Берди и тоже взяла тарелку. – Нет ничего более стабильного – извини, Астрид, – чем пожилая лесбиянка. Берди на девять лет моложе Астрид, ей всего пятьдесят девять. Когда-то девять лет значили много – разные школы, разные фазы жизни, теперь же эти девять лет словно ветром сдуло. В не слишком отдаленном будущем разница в девять лет снова себя покажет – восемьдесят и семьдесят один, девяносто пять и восемьдесят шесть, но сейчас они плывут сквозь время вместе, обе здоровые, активные, способные наслаждаться жизнью. Эллиот громко выпустил воздух изо рта. – Пойду приведу парней, скажу, что блины готовы. Только со словом на букву «л» полегче, ладно? Он затопал по ступеням, стал звать ребят и в ответ услышал боевой клич: «Я тебя убью, проткну твое лицо мечом!» Не понять, кто именно из близнецов выдал такую тираду. Венди тоже побежала наверх. – Я не собираюсь называть себя лесбиянкой, – сообщила Астрид. – Если уж точно, я бисексуалка. Этим словом можно пользоваться. Впрочем, мне и оно ни к чему. – Произнести это слово – как дернуть натянутую струну, надо как-нибудь еще раз попробовать, смеха ради, проверить, проскочит ли молния по позвоночнику, как на ярмарке, когда лупишь молотом, надеясь, что зазвенит колокольчик. Берди поцеловала ее в щеку. – Знаешь, мама, – заговорила Портер, – я думала, что возможность быть паршивой овцой в семействе ты еще на несколько минут оставишь за мной. Я под впечатлением. – Эм-вэ-пэ, – сказала Сесилия и тут же поджала губы, словно хотела загнать назад то, что уже вылетело. Берди, Портер и Астрид вопросительно смотрели на нее. Сесилия закатила глаза. – Не заставляйте меня это произносить, – сказала она. Никто не шевельнулся. – Мне вообще пофигу. Астрид издала радостный вопль. – Шикарно. Это будет мой новый девиз, дорогая. Эм-вэ-пэ, Берди, ты слышала? Когда она в последний раз вопила? И на какие еще фортели способна? Благодаря Берди она, кажется, готова прыгнуть с парашютом, как Джордж Буш в свой девяностый день рождения. В глазах Портер читалось удивление и, кажется, даже изумление. – Мама, если начнешь произносить слово на букву «ф» при Эллиоте и его детях, он умрет. – Портер сунула палец в миску с тестом для блинов, а потом – в рот. – Это еще что за параша? – Безглютеновое тесто, – объяснила Астрид. – Попробуй другое. Я буду паинькой, обещаю. Портер зачерпнула ковшиком обычное тесто, бросила его на раскаленную сковородку – и кухню наполнил запах теплого масла. Берди приобняла Астрид и несколько минут не убирала руку, от которой исходило трепетное сияние. Наконец вниз под страхом смерти притащили Айдана и Захари, усадили за стол и заставили есть блины. Эллиот, поворчав минут пятнадцать, скрылся, и больше его не видели. Глава 11 Секонд-хенд Начались последние перед школой выходные, и Портер потащила Сесилию по магазинам. Идти в восьмой класс в новой школе и в новом городе – вариант не идеальный, но есть неожиданный шанс для разгула фантазии, и как тут не обновить собственный наряд? Портер подумала: кем только она могла бы стать, будь у нее возможность раз в десять лет решительно менять свою жизнь – побриться налысо, провести полгода в стране, язык которой для нее – чистый лист. Портер знала многих, мужчин и женщин, живших так, будто их родители являлись призраками из другой галактики, безо всякого к ним притяжения, абсолютно над их поведением не властными. Портер казалось, что жить так – совсем не плохо, она точно жила бы в кайфе где-нибудь на Марсе. (Хотя даже и найди она способ добраться до Марса, там ее уже наверняка в костюме космонавта ждала бы Астрид, встретила бы ее на местном джипе и даже нашла бы место, где продают лучшее космическое мороженое.) Любимый магазин Портер, секонд-хенд, находился в квартале от клэпхэмского вокзала. В отличие от Boutique Etc? и других магазинов для женщин, дышавших на ладан, секонд держался бодрячком. Магазин располагался в старом викторианском здании, и, несмотря на малую площадь, товаров тут было завались, на первом этаже мебель и прочая домашняя утварь, а на втором одежда – выцветшие футболки, платья из холстины, платья из синтетики в стиле диско. На самом деле Портер решила приодеть Сесилию, потому что дружит с Джоном и Рут Салливанами, первыми модниками в городе, и их сын идет в восьмой класс в ту же школу. Возможно, «дружит» – сильно сказано, Джон учился в одном классе с Эллиотом, но друзьями они не были, и когда Джон вырос в интересного мужчину с еще более интересной женой, Портер в их обществе иногда терялась, не знала, что сказать, они же всегда улыбались и раскланивались друг с другом. Дружить с Джоном и Рут в городе хотели все. Портер толкнула Сесилию через скрипучую дверь магазина, зазвенел колокольчик – пришли покупатели. Портер по электронной почте написала, что они придут – ее первая попытка организовать встречу, и она надеялась, что Август тоже будет. Удивительное дело, дети твоих ровесников – уже подростки. Когда родилась Сесилия, у Ники самого еще молоко на губах не обсохло, никто ее не планировал, будто он и Джульетта понятия не имели, как на свет появляются дети. Они не подумали, что их жизнь решительно изменится, и вдруг оказалось, что она и не изменилась: ребенок всегда был пристегнут к телу матери или отца, и они таскали Сесилию с собой везде, на танцевальные представления, по музеям, вечеринкам и ресторанам. К трем годам на счету Сесилии было больше баров, чем у алкоголика со стажем длиной в жизнь. Родись ранний ребенок у Портер, она бы ему такое детство не устроила. Нет, она бы разливала молоко по унциям, считала пеленки и звала врача на каждый детский чих, она бы о нем заботилась, как и велел господь. И сейчас Портер к такой участи абсолютно готова, даже если это значит – прощай, взрослая свобода, какой она до сих пор наслаждалась. У нее есть еще пять месяцев. Конечно, рождение ребенка – не смертный приговор, однако она переступит некую линию, без возврата к прошлому. Портер взглянула на пунцовые щеки Сесилии и вспомнила, каково это – быть смущенной и в то же время довольной, когда о тебе кто-то заботится. – Есть кто-нибудь? – выкликнула Портер. В магазине пахло плесенью и чем-то сладким, шторки были раздвинуты, но здание располагалось так, что в нем все равно царили прохлада и полумрак. – Сейчас, иду, – отозвался откуда-то из небытия Джон. Сесилия прошла вдоль одинокой стойки с платьями в центре зала, Портер двигалась следом. Отношение женщины к одежде – копия материнских пристрастий, любила ли мать наряжаться, ненавидела ли, умела ли разглаживать складки или повязывать шарфы. Астрид считала, что одежда должна быть функциональной, без вычурных излишеств, вот и Портер одевалась функционально и смехотворно – вязаная кофта на молнии, вельветовые штаны, носки с персонажами из мультиков. Одевалась, как дошкольница, к досаде Астрид. А вот Джульетта ходит по магазинам как француженка – денег у нее никогда нет, а выглядит так, будто их навалом. Ей удалось сохранить фигуру девочки-подростка, и особой нужды менять одежду у нее нет, а шкаф Портер завален нарядами, которые она уже никогда не наденет, так змея сбрасывает кожу, и та мусором лежит на дне ее клетки. Портер смотрела, как Сесилия перебирает платья, раздвигает и снова задвигает вешалки. Она не была сорокой, падкой на мишуру, как многие девчонки ее возраста, но посмотреть яркие вещички интересно. Что-то от Джульетты ей передалось, сидело внутри. По ступеням затопали – и в зале появился Джон. Он носил очки, как казалось Портер, напрасно. Вроде бы необходимый атрибут для образа. Жена Джона, Рут, помимо работы в магазине помогала торговой палате Клэпхэма, когда планировалось участие городка в разных торжествах и ярмарках. Каждый год Рут и Портер пересекались на клэпхэмской ярмарке, когда толпы после летних отпусков покупали яблоки и пончики с сидром, у Портер имелся сырный киоск, «Счастливый Клэпхэм», где она с помощью крошечных бамбуковых ложечек давала попробовать на крекерах свою продукцию. – Привет, Джон, – сказала Портер. – Это моя племянница, Сесилия, помнишь? Будет учиться в нашей школе. Август здесь? – Привет, дорогая! – Джон поцеловал Портер в щеку, а потом прокричал в сторону лестницы. – Иди, поздоровайся! Сесилия замерла. – Это что, подстава? – шепнула она Портер. – Ты сказала, мы просто в магазин. – Мы и есть в магазине, – подтвердила Портер. – Ищем вещи и новых друзей.