– Что пробовали другие? Что? Сейчас же кто-то объясните мне, в чем дело! – закричала Астрид. – Куда девать этот лук, Берди? – Клади сюда, – жестом показала Берди. – Милая, все нормально. – Она взглянула на Сесилию, потом на Ники. Сесилия закрыла уши руками, однако Берди и не думала терять самообладание. – Дорогая, Эллиот в поиске. Он купил здание у развязки. Это здорово. И мы с ним об этом говорили. – Сесилия медленно опустилась на пол и заползла под стол. – Не хочу разводить сплетни, но он ведет переговоры с крупными клиентами, – сообщил Ники. – С крупными клиентами? Берд, ты об этом знала? – Взгляд Астрид заметался между ними. – Что такое «крупный клиент»? Какая-то сеть? Какая? – В голове у нее завертелись картинки с видами Клэпхэма, превращенного в один сплошной гипермаркет. – Почему мне никто ничего не говорит? Что за черт – все знают, кроме меня? Я единственный человек, кто его вообще о чем-то спрашивает, а он отмалчивается! Я что-то делаю не так? Объясните мне, будьте так любезны! Что я делаю не так? Астрид трясло, ведь с Портер такая же история. Сколько она всего пропустила в жизни дочери, сколько ее решений, сколько ошибок, сколько сердечной боли? Она понятия не имеет, чем живут ее дети, что там у них кипит внутри. А ведь она спрашивает. Постоянно. Когда на ее глазах погибла Барбара, ей так захотелось быть честной, но честность – не дорога с односторонним движением. Астрид словно двигалась через паутину, пытаясь выкарабкаться на поверхность. Что она знает о своей дочери Портер? Что та – легкомысленное и инфантильное существо, Питер Пэн. Только сейчас она узнала про отроческий аборт, и что с этим делать? Вернуться в прошлое и перекалибровать, перетолковать все, что произошло потом? Вот Эллиот, счастлив в браке, купил историческое здание в центре города – только счастлив ли он на самом деле? Наверное, она тогда совершила жуткую вещь, всего одну, но по-настоящему жуткую. Так и есть. Или пропустила что-то еще, что отвратило от нее Эллиота? Ничего другого не припоминалось. – Что ж, – мягко произнес Ники. – Кажется, ты наконец начинаешь задавать правильные вопросы. Астрид посмотрела на своего прекрасного ребенка, в его глаза, так похожие на ее. Наверное, и с ним она здорово накосячила. Боже! Жаль, что нет кнопки, которую нажмешь, и сразу все знают – ты хочешь как лучше. От скольких страданий можно было бы уберечься! Ники, конечно же, это понимает. И он поцеловал маму в щеку. Глава 40 Праздник урожая Парад в честь праздника урожая назначили на пятницу, на десять утра. Остаток пятницы плюс субботу и воскресенье город принимал туристов и тех, кто приезжал только на выходные, прокричать хорошей погоде последнее ура – чтобы потом замереть до Рождества. Парад же, домашний и горделивый, прежде всего предназначался для жителей города. Вокруг развязки и дальше в обе стороны по Мейн-стрит люди с рассвета ставили складные стульчики, занимали места поудобнее. Родители приносили пакеты с едой для своих карапузов и позволяли им вволю резвиться на временно перекрытых улицах. Уэсли Дрюс восседал в специальной кабинке, вел прямой репортаж, и люди делали с ним селфи, на фоне его машущей руки в перчатке. В воздухе пахло яблочным сидром и пончиками с корицей, которые продавались в киоске перед «Спиро», Олимпия разливала дымящийся напиток по бумажным стаканчикам. Сесилия, Август и другие участники парада, скрытые от глаз, стояли возле своего творения шагах в пятидесяти вверх по Мейн-стрит. А глазам было на что посмотреть. Поначалу Сесилия здорово сомневалась. Платформу украсили и просто установили в кузове неглубокого грузовичка, от самой Сесилии требовалось лишь выполнять указания, да так, чтобы не склеились пальцы. А вот Август, госпожа Школьник и другие члены команды сотворили нечто необыкновенное. Во-первых, они смастерили бельведер, точную копию настоящего, только в восемь раз меньше, во‑вторых, сделали всю развязку в миниатюре. Крошечный книжный магазин, крошечная блинная «Спиро», крошечная парикмахерская «Стрижем красиво», крошечное пустое здание, крошечные деревья, скамейки и все прочее. Сесилия приклеивала траву. Красила доски из прессованной древесины. Август шил миниатюрные занавески, вырезал сотни разноцветных крохотных листьев. Вся композиция располагалась на круглой платформе, которую медленно вращал кто-то из членов команды, шедший рядом. – Может, это твое будущее, – заметила Сесилия Августу. – Делать что-то своими руками. Август закатил глаза. – Звучит соблазнительно. Все равно спасибо. Госпожа Школьник собрала их, как цыплят на насесте. Меган и Джеймс, в восторге от своей работы, вовсю лизались, засунув руки друг другу в задние карманы джинсов, тискались безо всякого стеснения. – Ребята, прошу вас. – Госпожа Школьник опустила фотокамеру. – Все-таки мы на параде. Все смеялись, радостно теснились. Впервые Сесилия увидела Клэпхэм – большой Клэпхэм – ее будущего. Она и Август на выпускном вечере в мантиях, она протягивает руки к дочке Портер, которая ковыляет ей навстречу. Совсем даже неплохо. Больше того – здорово. Церемония напоминает День благодарения с шарами, только поменьше. У старшей школы своя платформа, у пожарной команды – своя, еще одна – у «Лосиного жилища», бог знает, что это такое. Эти группы крошечной армадой выстроились друг за другом. Госпожа Школьник раздала им ветки, настоящие ветки с большими разноцветными листьями, махать по пути следования. Что это? Полный кайф или дурацкое унижение – как посмотреть. – Прибыла в ваше распоряжение, – раздался голос, и Сесилия обернулась. Скрестив руки на груди, перед ней стояла Сидни, переносица заклеена полоской телесного пластыря. Вряд ли там есть синяк, подумала Сесилия, а если даже есть, на Сидни столько косметики, что его и не увидишь. Но это не все: веки сияют золотом, губы пурпурные, остальная часть лица – сплошь персиковая маска. При том, что осень уже вступила в свои права, и все перед «Спиро» были в кофтах на молнии, Сидни вырядилась в нарядный сарафан, из-под которого торчали коленки. Обнаженные руки и ноги покрылись гусиной кожей. – Отлично, – одобрила госпожа Школьник. – Сюда, все на борт. – Она подтолкнула небольшую лесенку к боку платформы и поддержала ее рукой для равновесия. Сидни, пошатываясь, поднялась на платформу, сверкая лодыжками и пятками. Наверху она поставила палец на крышу бельведера, доходившего ей до пояса. – Клево. – Она скорчила гримаску, по которой невозможно было понять, говорит она всерьез или шутит. Потерла голые руки, покачалась на пальцах ног. – Скоро остальные подтянутся. Она имела в виду свою королевскую свиту из школы. Список имен удивления не вызывал: Сидни, Лизель, Бейли. У каждой – ноль фантазии. Сесилию занимало иное. Вместе с Августом она обошла платформу с другой стороны и остановилась у модельки «Стрижем красиво». Заглянула внутрь – нет ли там крошечных Берди и Були? – Эй! – окликнула Сесилия. – А ты уверен? Август поднял в воздух рюкзак. – Абсолютно. Идем, переоденемся? Сесилия кивнула. – Госпожа Школьник, мы сейчас вернемся, ладно? Надо заскочить в туалет. Госпожа Школьник глянула на телефон. – У нас десять минут. Одна нога здесь, другая там, ладно? Сесилия и Август побежали вдоль квартала и заскочили в здание муниципалитета, там был самый пристойный общественный туалет. Они зашли в одну кабинку вместе. – Если честно, я нервничаю, – призналась Сесилия. – Не из-за себя, из-за тебя. Ты точно готов? Знаю, я тебя уже спрашивала, но боюсь, как бы кто не наговорил тебе гадостей. Ты решился, потому что я врезала Сидни? Август поставил рюкзак на стул и вытащил из него длинное платье. Сесилия узнала платье из секонд-хенда, оно висело на манекене в витрине. Бледно-желтое, из семидесятых, материал – полиэстер, взбитые рукава. Наверное, для танцев. – Сесилия, – произнес он. – Дело не в тебе. – Знаю, что не во мне. Просто не хочу, чтобы вышло, будто это я тебя на это толкаю, а ты еще не готов. Август – Робин! – разгладила платье и прижала к телу. – Обещаю, – сказала она. – Не будь я готова, я бы никогда на это не пошла. – И через голову стянула футболку. На ней оказался подбитый ватой бюстгальтер, на Сесилии был точно такой же, и ее сердце чуть прыгнуло – у нее с Августом гораздо больше общего, чем ей поначалу казалось, и сколько всего им предстоит обсудить. Сесилия взяла из рук Августа платье, расстегнула молнию и протянула раскрытой стороной своему другу. Август легко положила руку на плечо Сесилии и влезла в платье, а уже потом стянула со своих бедер джинсы. Сесилия завязала шнурок вокруг шеи – и вместе они посмотрели в зеркало. Все, превращение состоялось. Август сняла с себя мужское обличье. – Привет, Робин, – улыбнулась Сесилия. Робин взглянула на нее в зеркало. Рядом стояли две девочки. Робин выпростала волосы из пучка, и они упали на плечи. Сесилии вдруг открылось будущее: Робин взрослая, она очень гордится тем, что сделала, гордится собой. А у Сесилии на то, чтобы уложить волосы, никогда не уходит больше минуты. Сесилии удалось заглянуть и дальше: в отдаленном будущем их класс собирается на вечер встречи, первый, на который Сесилия уговорила Робин прийти, и вот к ней, возле чаши для пунша робко подходит Сидни Фогельман, а Робин вся из себя такая грациозная, спокойно беседует с кем-то, кто в школе по-настоящему ей нравился. Сидни извинится, и разговор будет протекать в рамках приличия, а потом даже неловко увяжется за Робин в туалет, чтобы ее не потерять. Портер стояла рядом с Ники перед «Стрижем красиво». По другую сторону от нее Эллиот и Венди изо всех сил пытались помешать близнецам исчезнуть в толпе. Астрид и Берди находились внутри, Джульетта тайком курила за углом. Французы – вечные подростки, роскошные и бессмертные. – Ее платформа первая, – сообщила Портер, дергая Ники за рукав. И тут же об этих словах пожалела – получается, что Портер и ее мама знают о жизни Сесилии куда больше, чем недавно приехавшие Ники и Джульетта, знают ее учителей и друзей. Вернее, друга. Хоть это им известно, и на том спасибо. – Нервничаю, – признался Ники. – Сам не знаю, почему, а нервничаю. Вернулась Джульетта, протянула руку через колени Портер, как ремень безопасности, и Ники взял ее. Портер хотела превратиться в невидимку, не тут-то было – руки Ники и Джульетты крепко обхватили ее массивный, прочный, заполненный живым существом шар. Младенец, как по заказу, лягнул ногой, и Ники с Джульеттой посмотрели на свои руки, будто их касание привело к крошечному землетрясению. – Это она? – спросил Ники. Джульетта кивнула, потому что матери знают. Левой рукой Джульетта держала за руку Ники, а правую прижала к животу Портер. Ребенок тут же дрыгнул ногой в ответ. – Bonjour, – поздоровалась Джульетта мягко. И посмотрела на Ники. Наверняка, подумала Портер, они сейчас вспоминают живот Джульетты, когда в нем была Сесилия, чудесная, невидимая рыбка. К ее животу люди прикасались постоянно – знакомые в магазине, доктор Макконнелл, какие-то шапочные знакомые, ее мама, Джереми, – но так, будто встретили симпатичную собачку на улице: ах, какая очаровашка. Впрочем, слезу не пускал никто. Просто эти люди сталкивались с беременностью раньше, с той, что была для них важна, и благодаря Портер они, как на машине времени, окунались в собственные воспоминания. А Ники и Джульетта – дело другое. Ее ребенок им близок, значит, и она тоже. Фактически она уже мать. Это произошло. У нее в животе растет ребенок. Она его слушает. Она к нему внимательна. Вдали раздались аплодисменты – парад начался. Айдан и Захари заулюлюкали, Эллиот и Венди подняли их в воздух – каждый родитель по одному ребенку. Ники повернулся и постучал в окно «Стрижем красиво» – просигналил маме. Портер и Джульетта тянули шеи – платформы отправились в медленный путь. Казалось, они наблюдают за заплывом морских чудовищ. Сесилия и Робин вышли из туалета, держась за руки. Платья на обеих были длинные, похожие свитерки с бисером, в воздухе веяло прохладой, и они нервничали. Сесилии показалось, что она услышала детский смех, но на парад вышел весь город, у всех хорошее настроение – мало ли кто и над чем смеется. Они пробрались сквозь толпу к своей платформе, там госпожа Школьник стреляла глазами направо и налево, переводила взгляд с телефона на толпу – было ясно, что она ищет их. – Слава богу, явились! Мы первые. А то королевы уже извелись. – Она показала на дрожащую троицу возле миниатюрной развязки. Меган исполняла какой-то ритуальный танец, который сильно смахивал на танец Санта Клауса из «Вредных девчонок», и Сесилия не могла определить, то ли она издевается над Сидни, то ли дразнит Джеймса скорее всего то и другое. Сидни и Лизель бросали на нее сверху косые взгляды, а Бейли позировала для фото, хотя две заклятые подруги наверняка не разрешат ей вешать эти снимки в интернет – с такими фотками только позориться. Тут госпожа Школьник заметила, что они переоделись. – О-о. Интересно. Шикарно выглядишь, Август. Ты тоже, Сесилия. Но Август! Просто блеск! – Можете называть меня Робин. Называйте меня Робин. Робин, понимаете? – И она сделала книксен. – Робин так Робин, пожалуйста, – согласилась госпожа Школьник. – Знаешь что? – Тут водитель грузовика нажал на гудок. Их очередь. Вся команда собралась, ребята потирали от холода руки, ждали указаний. Не было холодно только мальчику с бородой и в шортах – впрочем, ему не было холодно никогда, даже в феврале. – А если поставить тебя на самый верх, Робин? Значит, надо будет махать. Улыбаться. Стоять рядом с Сидни, Лизель и Бейли, фотографироваться. Фото попадет в книгу года, под каждым снимком – их фамилии. Робин Салливан, восьмой класс. То есть будет заявка, дебют, тысяча изумленных взглядов, смущение, аплодисменты. Робин повернулась к Сесилии. – Справишься, – поддержала Сесилия. – Я здесь, все мы здесь. Буду твоей охраной. Хотя она тебе ни к чему. – Хорошо, – кивнула Робин. – Вот и чудно, – сказала госпожа Школьник. – Сидни, подвинься. – Троица наверху чуть подалась назад. Места наверху было мало, тем более что весь центр платформы занимал бельведер, своими телами они облепили это маленькое белое сооружение, его стало хуже видно, да какая разница? Робин поднялась наверх и улыбнулась. – Ого, – воскликнула Бейли. – Ну это круто. – Угу, – подтвердила Лизель. Она оглядела Робин с ног до головы. – Платье классное. – Спасибо, – сказала Робин. – Твое мне тоже нравится. – Она метнула взгляд на Сесилию, давая ей понять, что она просто из великодушия, что в эту минуту великодушие уместно, Сесилии за бдительность спасибо, только сейчас в этом нет нужды. И Сесилия может расслабиться, по крайней мере ненадолго. Сесилия поняла: эти двое – всего лишь клевретки Сидни, не более чем глупые сороки, падкие на все, что блестит. И вовсе они не преданы Сидни, скорее они ее боятся как огня. Просто Сидни – самая красивая девчонка в их классе, а гламур – это же сила. Бейли и Лизель нужна модель для подражания, чтобы чувствовать себя уверенней среди ядовитых испарений средней школы. И вдруг самой гламурной персоной оказалась Робин. Это не значит, что ей не наговорят гадостей, не надерзят, однако Сесилия видела: Робин вписывается в образ, к которому стремятся Лизель и Бейли, в котором видят себя – ведь Робин хорошенькая. И тебя примут даже безмозглые. Слабое утешение, но все-таки. Платформа тронулась, и Сесилия пошла рядом, со стороны, где находилась Робин, – для эмоциональной, да и физической поддержки, на всякий случай. Она была подстраховкой. Сидни смотрела вперед, и когда платформа поехала, поскользнулась на каблуках, у нее подстраховки не имелось, никакой, если разобраться, и на мгновение Сесилия ее даже пожалела. Сидни смотрела прямо перед собой, как человек, который хочет пробиться сквозь бурю. Интересно, подумала Сесилия, о чем таком она думает? Сердится, что пришлось потесниться? Что ее жажда популярности – не единственное, что важно на свете? Никогда не догадаешься, что на уме у другого человека. Робин махала рукой, ветер сдувал с плеч ее волосы. А где родители Робин? Да вот же, слева от платформы, в середине тупичка, который от развязки ведет к реке. Отец Робин поднес руки ко рту, он плачет, плачет и улыбается, плачет и смеется, и что-то выкрикивает, все сразу. Мать Робин вскинула кулаки в воздух, и Сесилию наполнила гордость за подругу и за себя – она понимает разницу между личным и тайным, между помощницей и соучастницей. Сесилия помахала родителям Робин, на мгновение забыв о том, что ее собственные родители тоже где-то здесь. Портер увидела, как приближается платформа средней школы, с девчонками наверху, одетыми совершенно не по сезону, будто юность делала их неуязвимыми для погоды. Когда она была королевой урожая и плыла на высокой школьной платформе, ей казалось, что она вполне взрослая. Но ведь это ей только казалось, разве нет? Она была в зеленом платье свободного покроя – самое то для дискотеки. Астрид его ненавидела, всяческими способами – подкупом, оскорблениями – пыталась заставить ее надеть что-то другое. Вел платформу Боб Бейкер. Какие еще девчонки были рядом – теперь не вспомнить. Она знала тогда, что родители где-то поблизости, как и Ники, и Джереми, вообще все, но видеть никого из них не хотелось. От этого одна неловкость. Но тут она услышала свое имя – родители стояли перед магазином хозтоваров и отчаянно махали ей руками. Маму она видела яснее, чем отца, годы спустя она ненавидела себя за это ощущение, но чувствовала себя именно так. Ей надо было спрыгнуть с платформы, как героине боевика, подбежать к отцу, пристально в него вглядеться – и щелкнуть затвором своей внутренней камеры. Тогда бы она запомнила его лучше. В тот же день легкий туман ее не волновал, с туманом было даже легче. И она улыбалась во весь рот, по-настоящему счастливая.