Вероятно, сейчас подходящее время подумать о хорошенькой уборке. Но не совсем. Мой неожиданный приступ рыданий поразил меня. – Что мне делать, Эсмеральда? – спросила я. Эсмеральда уставилась на меня желтым глазом, теплым и расслабленным, как луч солнца, и одновременно старым и холодным, как горы. И в этот самый миг я поняла. Харриет. Харриет в доме, и мне надо идти к ней. Она кое-что мне расскажет. 8 Я безмолвно выскользнула из лаборатории, заперла дверь на замок и направилась в сторону редко используемого северного холла, который располагался параллельно фасаду дома. Хотя Доггер разместил Лену и Ундину в одной из этих изобилующих пещерами усыпальниц, маловероятно, что я наткнусь на них. Отец сказал нам, что будет первым бдеть над Харриет. Но насколько я знаю, он до сих пор в гостиной, захваченный своим горем. Времени совсем мало, но если я потороплюсь… В южном конце западного крыла я приложила ухо к дверям будуара Харриет. Я ничего не слышала, кроме дыхания дома. Подергав дверь, обнаружила, что она не заперта. Вошла внутрь. Комната была завешена черным бархатом. Он был повсюду: на стенах, на окнах; даже кровать и туалетный столик Харриет были покрыты этой мрачной тканью. В центре комнаты на задрапированных подмостках – катафалке, как их назвал отец, – располагался гроб Харриет. «Юнион Джек» заменили черным покровом с гербом де Люсов: зловещий черный и яркое серебро, две щуки стоят на хвостах друг напротив друга. Плюмаж, ущербная луна и девиз «Dare Lucem». Ущербная луна – это затмение, а щуки по-латыни будут lucies, серебряная и черная, – каламбур с именем де Люсов. И девиз, еще один каламбур с нашим фамильным именем: Dare Lucem – давать свет. Именно то, чем я и собираюсь заняться. По углам катафалка высокие свечи в железных подсвечниках распространяли таинственный неверный свет, и казалось, что во мраке пляшут демоны. Едва заметный туман висел вокруг пламени свечей, и в жуткой тишине я уловила в воздухе слабый запах. Я не смогла совладать с дрожью. Харриет там – внутри этой коробки! Харриет, мать, которую я никогда не знала, мать, которую я никогда не видела. Я сделала три шага вперед, протянула руку и коснулась блестящего дерева. Какое оно странно и неожиданно холодное! Удивительно влажное! Конечно же! И как я раньше не подумала. Чтобы сохранить тело Харриет во время долгого пути домой, его наверняка запаковали в большой кусок двуокиси углерода, или сухого льда, как его называют. Это вещество впервые описал в 1834 году французский ученый Чарльз Трилорье, после того как открыл его почти случайно. Смешивая кристаллизованный CO2 с эфиром, он смог достичь невероятно низкой температуры в минус сто градусов по Цельсию. Так что внутри этой деревянной оболочки должен быть запечатанный металлический контейнер – вероятно, из цинка. Неудивительно, что носильщики на вокзале двигались так медленно под своей ношей. Металлический контейнер, заполненный сухим льдам, плюс дубовый гроб, плюс Харриет – изрядная тяжесть даже для самых сильных мужчин. Я принюхалась к дубу. Да, никаких сомнений. Двуокись углерода. Ее выдает слабый, едкий, приятно кислый запах. Как сложно будет, – подумала я… Внезапно до меня донеслись звуки шагов в вестибюле. Сапоги отца! Я в этом уверена! Я бросилась под катафалк и скрылась из вида, едва осмеливаясь дышать. Дверь открылась, отец вошел в комнату и снова закрыл дверь. Повисло долгое молчание. А потом раздался самый душераздирающий звук, который я когда-либо слышала, когда из моего отца начали медленно вырываться тяжелые всхлипывания, словно плавучие льдины откалывались от айсберга. Я заткнула уши пальцами. Есть некоторые звуки, которые не должны слышать дети, пусть я даже уже не ребенок, и самый главный звук – плач родителя. Это была агония. Я скорчилась под катафалком, над моей головой во льду лежала моя мать, а в нескольких футах в стороне содрогался от слез отец. Оставалось только ждать. Спустя очень долгое время приглушенные звуки стихли, и я перестала затыкать уши. Отец продолжал плакать, но теперь очень тихо. Он конвульсивно втянул воздух. – Харриет, – наконец хрипло прошептал он. – Харриет, сердце мое, прости меня. Это все из-за меня. Это все из-за меня? Что бы это значило? Отец явно вне себя от горя. Но не успела я обдумать эти слова, как услышала, что он выходит из комнаты. Скоро два часа, и в Букшоу начнут приходить жители деревни, чтобы проститься с останками Харриет. Отец не захочет, чтобы его видели с мокрыми глазами, так что он, по всей видимости, пошел в свою спальню, чтобы привести себя в порядок. Я знала, что, когда придут первые плакальщики, они увидят только каменное лицо холодного, как рыба, полковника, в чьей шкуре он живет. Жесткая верхняя губа и все такое. Временами мне хотелось его убить. Я подождала, считая до двадцати трех, потом подкралась к двери, прислушалась и, как привидение, на цыпочках выскользнула в коридор. Через несколько секунд я чинно спускалась по лестнице в вестибюль. Мисс Хорошие Манеры-1951. Когда я добралась до последней ступеньки, в дверь позвонили. Секунду я хотела проигнорировать звонок. В конце концов, это обязанность Доггера приветствовать посетителей, а не моя. Что за подлые мыслишки, Флавия, – сказал в моей голове незваный голос. – Доггер достаточно нахлебался в жизни и без того, чтобы открывать дверь каждому чужаку. Мои ноги сами понесли меня ко входу. Я утерла рот тыльной стороной ладони на случай незамеченного варенья или слюны, поправила одежду, пригладила косички и распахнула дверь. Если я доживу до ста лет, я и тогда не забуду зрелище, представшее перед моими глазами. На пороге стояли мисс Паддок, Лавиния и Аурелия, и последняя держала в руках букет серебристо-белых цветов. – Мы пришли, милочка, – просто сказала мисс Лавиния, прижимая дамскую сумочку на завязках в груди. Мисс Аурелия радостно кивнула и махнула свободной рукой куда-то позади себя. Я посмотрела в ту сторону и с трудом поверила своим глазам: позади мисс Аурелии змеилась длинная колонна скорбящих, она спускалась по ступенькам, пересекала гравиевый двор, извивалась через всю лужайку до подъездной дороги и углублялась в каштановую аллею и дальше – до ворот Малфорда и за них. Богатые, бедные, друзья и незнакомцы, мужчины, женщины и дети, все устремили взгляды на двери Букшоу и все до единого были одеты в черное. Если не считать кинофильмы, я никогда не видела такую огромную толпу людей, собравшихся в одном месте. – Мы пришли, милочка, – напомнила мисс Аурелия, тыкая мне в плечо острым пальцем. Мисс Лавиния покрутила свою сумочку, и я сразу же поняла, что она явилась подготовленной: принесла ноты, подходящие к случаю, в надежде, что их с сестрой призовут исполнить приличествующую моменту погребальную песнь. Должна признать, я была повергнута в тревогу. Впервые в жизни я не знала, что делать.