Я сорвала с крючка передник и набросила его на проектор. Нитрат целлюлозы не нуждается в кислороде, чтобы гореть, он сам его содержит. Ничто – даже огнетушители и вода – не потушат пламя нитрата целлюлозы. Обычно, когда дело касается химикалий, я неплохо соображаю, но должна признаться, что в этом случае я запаниковала. Я выскочила из темной комнаты, захлопнула за собой дверь и прижалась к ней спиной. Вместе со мной вырвался клуб дыма. Я так и стояла – словно существо, только что выбравшееся из колодца, – когда послышался голос из-за дыма: – Опасность? Это Доггер. Я смогла только кивнуть. – Прошу прощения за вторжение, – сказал он, размахивая руками в воздухе и открывая окно, – но полковник де Люс хочет, чтобы через четверть часа семья собралась в гостиной. – Благодарю, Доггер. Непременно буду. Доггер не уходил. Его ноздри раздулись, и он слегка приподнял подбородок. – Ацетат? – поинтересовался он, даже не потрудившись принюхаться. – Полагаю, да, – ответила она. – Если бы это был нитрат целлюлозы, мы бы изрядно вляпались. – И правда, – согласился Доггер. – Я могу помочь? Я помолчала долю секунды, перед тем как выпалить: – Можно ли склеить пленку? – Можно, – ответил Доггер. – Профессионалы называют это монтажом. Надо лишь несколько капель ацетона. Я мысленно представила себе химическую реакцию. – Разумеется! – сказала я. – Химическое связывание целлулоида. – Именно, – подтвердил Доггер. – Мне следовало самой сообразить, – признала я. – Где ты этому научился? Лицо Доггера затуманилось, и несколько неудобных секунд мне казалось, что я нахожусь в обществе совершенно другого человека. Полного незнакомца. – Я… не знаю, – наконец медленно ответил он. – Эти фрагменты иногда неожиданно оказываются на кончиках моих пальцев… или на языке… как будто… – Да? – Как будто… Я затаила дыхание. – Почти как будто это воспоминания. И с этими словами незнакомец исчез. Внезапно вернулся Доггер. – Я могу помочь? – снова спросил он, будто ничего не произошло. Вот ведь загвоздка! Как бы я ни желала помощи Доггера, какая-то мрачная и древняя часть меня упорно цеплялась за желание сохранить эту катушку пленки в тайне. Все так чертовски запутанно! С одной стороны, часть меня хотела, чтобы меня погладили по голове и сказали: «Ты хорошая девочка, Флавия!», но одновременно другая часть хотела утаить этот новый и неожиданный взгляд на Харриет, сохранить пленку только для себя, как собака закапывает свеженайденную суповую косточку. Но потом я подумала, что Доггер никогда не видел Харриет лично, он появился в Букшоу только после войны. Странно, но Харриет была для него лишь тенью, оставленной покойной женой его нанимателя, – примерно как и для меня, с неприятной болью осознала я. Только, разумеется, она еще моя мать. В общем, все сводится к одному: насколько я доверяю Доггеру? Могу я поделиться с ним своим секретом? Через минуту мы были в темной комнате. Доггер включил вытяжку (а я и не знала, что она существует) и внимательно изучал липкие остатки во внутренностях проектора. Пламя и дым исчезли, унеся с собой страх взрыва. – Особого ущерба нет, я думаю, – сказал он. – Сгорели несколько кадров. У вас есть ножницы? – Нет. – Я недавно угробила прекрасную пару ножниц, когда разрезала ими кусочек цинка во время провалившегося эксперимента – пыталась снять отпечатки пальцев с водосточной трубы с помощью изобретенного мной процесса выедания металла кислотой. – Еще что-нибудь острое? – спросил Доггер. Немного устыдившись, я достала из ящика складной нож марки «Тьер-Исар»: я позаимствовала его какое-то время назад, и он оказался таким удобным, что я подумывала попросить еще один такой же на Рождество. – Ага, – сказал Доггер, – так вот куда он подевался. – Я храню его в чехле, – указала я. – На всякий случай. – Очень разумно, – сказал Доггер. Он не стал говорить, что надо вернуть нож отцу, как сделали бы многие. Вот что я еще люблю в Доггере: он не ябеда. – Сначала мы отрежем поврежденную секцию, – объяснил Доггер, – потом зачистим оба конца пленки. – Ты говоришь так, будто уже это делал, – небрежно заметила я, не сводя с него глаз. – Делал, мисс Флавия. Показывать кинофильмы инструктирующего плана ордам незаинтересованных людей когда-то было не самой несущественной составляющей моих обязанностей. – То есть? – уточнила я. Память Доггера – это всегда загадка. Временами он видит свое прошлое будто в темноте сквозь стекло, а временами – будто сквозь идеально чистое окно. Я часто думала о том, как это, должно быть, сводит его с ума: все равно что смотреть в телескоп на луну ветреной ночью сквозь облака. – То есть, – продолжил Доггер, – мы быстренько восстановим эту пленку. Ага! Вот так – более чем удовлетворительно. Он развернул склеенную пленку передо мной и хорошенько дернул ее в месте склейки. Она выглядела как новенькая. – Ты волшебник, Доггер, – сказала я, и он не стал мне возражать. – Попробуем прокрутить ее еще раз? – предложил он. – Почему бы и нет? – согласилась я. Мои страхи развеялись, как дым. Вычистив сгоревшие кусочки из проектора – я предложила снова воспользоваться ножом отца, но Доггер не пожелал и слышать об этом, – мы снова установили пленку, выключили свет и наблюдали вблизи, как дергающиеся черно-белые картинки возвращают Харриет к жизни. Вот она снова, опять выбирается из кабины «Голубого призрака». Отец застенчиво идет в сторону камеры. – Эй! – внезапно произнесла я. – Это кто? – Ваш отец, – сказал Доггер. – Просто он моложе. – Нет, за ним. В окне. – Я никого не заметил, – ответил Доггер. – Давайте перемотаем. Он перемотал пленку к началу. Похоже, он явно лучше знает, как обращаться с проектором, чем я. – Вот тут, посмотри, – не отставала я. – В окне. Изображение промелькнуло очень быстро. Неудивительно, что он не заметил. Когда отец приблизился к камере, в окне второго этажа что-то мелькнуло – и исчезло. – Мужчина в рубашке без пиджака. Галстук и булавка. В руке бумаги. – У вас более острый глаз, чем у меня, мисс Флавия, – сказал он. – Слишком быстро для меня. Давайте посмотрим еще раз. Бесконечно терпеливыми пальцами он снова перемотал пленку. – Да, – подтвердил он, – теперь я его вижу. Довольно отчетливо: рубашка, галстук, булавка, в руке бумаги, волосы разделены пробором посередине.